ПОСЛЕДНЕЕ ТАНГО НАРУЖУ

[i]Широкий прокат изготовился обрушить на испытанную публику очередной эстетический шок. В киноконцертном зале «Россия» вчера отшумела премьера «Зависти богов»: Владимир Меньшов показал наконец народу, как любить по-русски — и одновременно по-французски! [/i]Сотрудница ТВЦ образца 1983 года, мать семейства (Вера Алентова), впервые за свои 44 года нежданно изведала оргазм с французом. Воображаю, что за прелесть мог бы сотворить из этого фрейдистского конфликта, скажем, Вуди Аллен (пошлейшим образом процитированный знойным танго героев в звездном небе). Мой знакомый доктор-сексолог Лев Щеглов утверждает, что оргазм есть вообще-то краеугольный камень прогресса в целом и развития личности в частности. Доктор Щеглов, конечно, большой шутник. Но, с другой стороны, первый оргазм великовозрастной (замужней) дамы вполне может быть прочитан как метафора перестройки.Ну, в самом деле. Живет себе гражданка в стране, где нет секса, горя не знает, картину мира черпает непосредственно с телетайпной ленты, никогда не видела мужа без трусов и любое отклонение от крепкой супружеской позиции, называемой в народе «папа-мама», трактует как порнографию и разврат. И вдруг прямо из Парижа на нее, можно сказать, камнем падает и когтит, словно перепелку, сокол-шевалье, с глазами, каждый — как голубая чашка. И у девушки впервые за ее сорок лет и четыре года зашкаливают сейсмографы: «Что это было? — шепчет она в ужасе на радость галльскому кочету и молодежи ХХI века, которая родилась в постперестроечное время, и оргазм дан ей в ощущение, как и свобода слова, буквально с детских лет. — Что это было?!» Что же это было, действительно? Это было освобождение, падение железного занавеса и Берлинской стены вместе взятых. Это была сексуальная революция в одной отдельно взятой женской… судьбе. И, как всякая революция, это была любовь. Великий психолог и ходок Лев Толстой понимал, на что может решиться добродетельная женщина, впервые познавшая оргазм в зрелом возрасте (см. также пьесу А. Н. Островского «Гроза»). Поэтому Владимир Меньшов совершенно оправданно посылает героиню в минуту слабости на железнодорожный узел (почему-то с одеялом), где она уже готова расположиться на сплетении рельсов. Ее спасают две простые русские женщины-обходчицы, под грубыми ватниками которых бьются добрые мозолистые сердца.Впрочем, Лев Толстой укладывал свою Анну как в постель, так и на рельсы чисто обывательски. Но не таковы мы, барды ускорения и менестрели гласности, певцы позднего диссидентского барокко. Мы умеем заподлицо, как родного, впаять в любовную драму корейский самолет, сбитый советскими ракетами аккурат в разгар лютого петтинга в кузове грузовика. Чтобы герои высказались о режиме, а француза лишили аккредитации и выдворили из страны (и из сладкой русской койки) за антисоветскую пропаганду.Но и это еще не все. Я сперва, отвлекаясь на всякую ерунду типа четырехчасового ожидания обновленной героиней кавалера под проливным дождем (а он, оказывается, ловил все это время такси), не обращала внимания на странные навязчивые танцы, которые любовники исполняли в самых неподходящих местах: в электричке, в русском поле, у ворот французского посольства и, как было уже сказано, в звездном небе. А потом до меня дошло. В началето, в досексуальную еще эпоху, герои смотрят на контрабандном видео запрещенный фильм «Последнее танго в Париже».Это же предтеча! — догадываюсь тут я. Это же намек: первый звонок непорочной телетайпистке о грядущем грехе познания! Недаром же француз осуществляет свой пробный десант на перепелочье лоно именно в кинотеатре и именно в знаменитой стойке Марлона Брандо! Ну что ж, земляки, примите поздравления. Что-что, а секс у нас теперь есть. Замечательный, развесистый секс, вобравший многовековой опыт человечества и все достижения мирового кинематографа.На зависть Бертолуччи, Вуди Аллену, а там, глядишь, и самому Тинто Брассу.