Эдуард Бояков: Бойтесь не пафоса, а фальши!

[i]7 октября в Москве появился новый театральный адрес. Вернее, адрес-то старый: Большой Козихинский переулок, 30. Еще недавно здесь на спектаклях Театра Луны собирались любители китча. Теперь «Луна» перебазировалась на Малую Ордынку. А в одном из уютнейших мест, в двух шагах от Патриарших прудов, рождается театр с бойким названием «Практика». Его художественный руководитель – Эдуард Бояков. Это едва ли не самый успешный и грамотный театральный менеджер в России, учредитель Национальной театральной премии «Золотая Маска». Он реализует невероятное количество проектов. Совмещает разные ипостаси – от продюсерской до режиссерской. Работает без оглядки и, покорив очередную вершину, не устраивается на ней поудобнее, а начинает искать новую, еще более неприступную. Впоследствии мы понимаем, что таковою она казалась только нам.[/i][b]– Новый театр, новая площадка. Работа с нуля. Что важнее всего в начале пути?[/b]– Я думаю, что не всегда и не все люди, делающие серьезное дело, могут ответить на вопрос, зачем они его начинают. Есть какая-то энергия, она зависит от каких-то высших комбинаций. Может, даже от сочетания звезд. Возникает ощущение, что это твое дело.[b]– То есть энергия требует творчества?[/b]– Энергия требует выхода! Дальше можно рассуждать о формате, о репертуарной политике, маркетинговой стратегии. О миссии в конце концов. И об этом уже легко говорить… Нельзя не сказать очевидного – такой театр не мог не появиться! Другое дело, он должен был возникнуть минимум лет пять назад.Может, у нас не получится ничего. Но очень важна сама попытка.[b]– В чем особенность?[/b]– Наш театр ищет свое место в пространстве социальной ангажированности. Главным человеком здесь будет драматург, тема, пьеса, идея. Увы, это редкость. Почти всегда социальность и драматургия стоят (если вообще учитываются) после режиссера и актера. Когда театр выпускает спектакль, то первый вопрос обычно – «Кто ставит?» Это показывает неспособность большинства профессионалов ответить на вопрос, чем театр вообще занимается. Это все равно, что я приеду на высокогорное пастбище и задам чабану вопрос, как он относится к Карлу Густаву Юнгу. Или наоборот – если я попаду в какую-нибудь артистическую компанию и начну подробно рассказывать о самочувствии овец в отгонном животноводстве. Какие корма, какие травы на альпийских лугах, почему им там хорошо…[b]– Со своей социальной ангажированностью вы не впадете в идеологию?[/b]– Мы хотим делать театр, внимательный к тексту, к сегодняшним реалиям. Да, кажется, что это близко к идеологии. Но мы никогда не заинтересуемся политикой и политиканством, обслуживанием чьих-то интересов. А от реалий – как можно от них уйти? Моей дочери семнадцать лет. Она поступила в университет. Я вижу, что она взрослый, самостоятельный человек. Она сама будет принимать решение, чем заниматься, в какой стране жить – остаться в России или уехать. Мое поколение – первое, у которого была возможность выбирать. Для молодых сегодня – это вообще естественно, как дышать воздухом. Конечно, я хочу, чтобы моя дочь жила в России. Но еще больше я хочу, чтобы у нее всегда оставалась возможность выбора. Любой театр должен служить этой свободе. И это волнует меня значительно больше, нежели сколько у нас будет играть знаменитых артистов, кто из медийных лиц появится в зале и что напишет газета N.Когда мы с драматургом Леной Греминой писали манифест фестиваля «Новая драма», писали про наш дискуссионный клуб с полушутливым названием «Лев Толстой как зеркало «Новой драмы», мне было очень важно находить поддержку у Толстого. Я окончательно понял: тысячелетия настоящие художники стремились только к одному – к правде. Можно, конечно, сразу перескочить, сказать: «Правда в искусстве другая. Это правда капельки росы, это правда скорлупочки под лунным светом»…[b]– «В лунном свете блестит горлышко разбитой бутылки»…[/b]– Да, такая правда тоже существует. Но если ты врешь или у тебя закрыты глаза на то, что происходит с твоим народом, с твоей землей, с твоим городом, то ни про какое «горлышко» писать не имеешь права.[b]– Конечно, важно появление театра, который ставит во главу угла современную жизнь. Как бы пафосно это ни звучало. Но это очень трудно.[/b]– Во-первых, я не вижу в этом никакого пафоса. Во-вторых, пафоса бояться не надо. Бояться надо фальши, неискренности. Именно она и пронизывает и пафосных демагогов, и трусливых тихонь, прикрывающих свои личные делишки. Как раз эти типажи и любят рассуждать о вреде, который наносят «великому русскому репертуарному театру всякие «новые драмы» и «театры-доки». Но, конечно, у новой драмы есть и серьезные оппоненты. С ними хочется спорить. Используем самую простую аналогию: есть любовь к родителям, а есть собственная жизнь. Так же соотносятся классика и новая драма. Может ли классика ответить на все наши вопросы? Нет. Жирная и большая точка – не может! Мы были бы мертвы, если бы классика отвечала на все вопросы. Наша жизнь как художников, как практиков лишилась бы смысла.[b]– Может, зритель должен рассудить?[/b]– Зритель абсолютно готов к новому театру! Самое живое в русском театре – это зритель. Достаточно посмотреть вокруг. На то, что происходит не только в социальной жизни, в политике, но и в искусстве, литературе, кино. Люди читают не только Акунина, не только бульварное чтиво, но и книги Владимира Сорокина, Алексея Слаповского, Виктора Пелевина, Эдуарда Лимонова. В их книгах – настоящая литература и настоящая Россия. Естественно, не всегда сахарная. Смотря фильм Чарли Кауфмана и Мишеля Гондри «Вечное сияние чистого разума», я не задаю себе вопрос, за кого эти авторы голосовали – за Буша или за Керри. Я вижу на экране моих современников. В сегодняшней одежде. Слышу сегодняшнюю речь. Вижу фантастическую игру другого Керри – Джима, который играет так, как ни Дастин Хоффман, ни Роберт де Ниро сегодня сыграть не могут.Зритель готов сопереживать героиням фильма Ким Ки Дука «Самаритянка» про двух малолетних девочек-проституток. То, что такой фильм снят в Корее, меня очень сильно заводит. Там же цензура намного жестче, нежели у нас! Неужели у нас нет таких историй? Если есть – неужели они для нас, для нашей культуры не важны? Или опять все свалим на зрителей, одна часть которых «устала от чернухи», а другая – «вообще быдло». Да зритель устал от лжи, которая на него обрушивается, начиная с попсы и заканчивая крупнобюджетным кино! Он хочет живой речи, сегодняшних словечек.Ведь он живет в конкретной стране. В ней много красивых людей, прекрасных городов, чудесных памятников. Но в то же время в ней идут войны, разгораются межнациональные конфликты, где люди разделены на группы социальные, этнические, религиозные, сексуальные. Где все общество, по сути, состоит из меньшинств. Когда искусство обращает внимание на меньшинства, то оно обращает внимание на Другого с большой буквы. Я часто думаю о простой формуле Сартра «Ад – это Другие». Но мне кажется все-таки, что Другие – это путь в рай, поиска смысла существования.[b]– Какие драматурги избраны для сотрудничества?[/b]– О нас и о Других будут говорить в своих спектаклях братья Пресняковы, Ваня Вырыпаев, Кирилл Серебренников, Женя Гришковец, Миша Угаров. То, что они имеют право говорить, – очевидно. Посмотрим, способны ли их голоса составить аккорд.[b]– Слушаю вас и думаю: понятие «случайный зритель» здесь будет неприменимо, потому что в ваш театр придут те, кто ходит в «Театрdoc», Центр Казанцева.[/b]– Я вчера придумал такую формулу: самый лучший зритель – это случайный зритель, особенно если он взял билеты у перекупщика. Вот такая идеальная формула.[b]– Билеты в ваш театр будут недешевы?[/b]– Мы их будем продавать исходя из спроса. Чем дороже билеты, тем лучше. Для театра, для артистов. Если даже за дорогие билеты люди будут переплачивать перекупщикам – я не в состоянии бороться с такой ситуацией.[b]– Когда театры уверяют, что борются с перекупщиками, – это своего рода кокетство…[/b]– Конечно. Такая борьба – это абсолютная демагогия. Точно такая же, как когда говорят, что, дескать, мы в заботе о зрителе не можем поднять цены на билеты. В действительности же цены не поднимают, чтобы в зале не оказалось три человека. Я очень уважаю Костю Райкина, который каждый день заполняет тысячный зал. Это настоящее дело.[b]– А как заманить зрителя?[/b]– Нельзя завлекать обманом. Важно дать ему возможность выбора. Есть много изданий, Интернет. Мы очень рассчитываем на Интернет! Случайный зритель – тот, который пошел с кем-то за компанию, но процент этот невелик, он был всегда. Кто-то разочаруется. Такой зритель расскажет сегодня за ужином, как он был в каком-то дурацком театре и посмотрел какой-то бред. Опасно работать только для подготовленного зрителя, который ходит, например, в «Театр.doc».[b]– У вас, насколько я поняла, будут происходить не только театральные события?[/b]– Подавляющее число московских театров является домами, а иногда и дворцами, закрытыми для зрителя двадцать часов в сутки. Мы расположены в жилом доме, хоть и в центре, на Патриарших. Мы не можем себе позволить быть открытыми двадцать четыре часа. Но мы будем открыты двенадцать-пятнадцать часов. Надеюсь, не потревожим жильцов. Кроме спектаклей, будут выставки. У нас будет самостоятельная галерея. Она нужна нам как источник диалога, конфликта.[b]– В каком пространстве[/b]?– У нас есть Белая комната – мы придумали и оформили ее с художником Юрой Хариковым. В Москве мало галерей, которые возбуждают интерес к современному искусству. Есть художники, есть «Арт-стрелка», есть отдельные хорошие выставки. Но этого мало. Мы будем работать с Айдан Салаховой, с Ольгой Лопуховой, с Ксенией Перетрухиной – художником и организатором фестиваля «ПУСТО». Будем работать с Алексеем Боковым – замечательным продюсером, автором очень ярких проектов. Люди будут приходить в течение дня, покупать билеты, смотреть выставки.[b]– Спектакли будут идти ежедневно?[/b]– Я думаю, что к декабрю мы выйдем на режим «двенадцать спектаклей в неделю». В пятницу и субботу будем играть по два вечерних, а в субботу и воскресенье – еще и для детей. Конечно, на реализацию всего задуманного нужны средства. Кроме московского Комитета по культуре, учредившего «Практику», нам помогает открыть театр компания «Капитал-Груп», одна из крупнейших строительных компаний в Москве, очень продвинутая, сотрудничающая с мировыми звездами архитектуры.Кроме всего, мы начинаем программу киноклуба. Ведь есть мультимедийные проекты. Чего в них больше – театра, кино или перформанса – трудно определить. Это явление нашего времени. Должны прийти художники, работающие с новыми технологиями. Видео вторгается в театр. Если вы объясните мне, почему «Догвилль» Ларса фон Триера не телевизионный спектакль, я буду вам очень благодарен. В нем кино намного меньше, чем в товстоноговских спектаклях. Это чистый театр, в нем все нарисовано, воображаемая рука открывает воображаемую дверь, которая якобы скрипит… Эти столкновения нужно изучать, чувствовать.Еще один проект – ежедневные тренинги. Если люди с улицы захотят и в этот процесс окунуться – у них будет возможность. Они не смогут участвовать в репетициях вместе с актерами, но смогут участвовать в тренингах. Каждый день с восьми до десяти утра здесь будет преподавать кто-то из выдающихся педагогов. Танец, восточные дыхательные и боевые практики, вокально-голосовую технику. У каждого педагога будет два дня в неделю по утрам в течение трех-четырех месяцев.[b]– Чем открываетесь в пятницу?[/b]– Мы начнем в полдень. В течение суток восемь раз сыграем спектакль-открытие, включая «сеансы» в три часа ночи и шесть часов утра. Посмотрим, готов ли зритель к такой жертве! Мы будем рассказывать о нашей идее, будем шутить, возможно, хулиганить. Будем рассказывать о творческом кредо, о будущих премьерах. Надеемся оказаться зрителю нужными так же, как он нам.