От Голгофы до Габимы

[i]«Национальное меньшинство, национальное меньшинство», — звучало в ушах под шум двигателей самолета, державшего курс на израильский аэропорт Бен-Гурион. «Я лечу туда, где я — национальное большинство», — задушевно оповещал в салоне бодрствующих пассажир с ярко выраженной наружностью, а затем, развернувшись к актерам МХАТа, поинтересовался: «Кстати, а в каких городах вы там играете?».[/i][b]В Тель-Авиве и Иерусалиме,[/b] Ашкелоне, Хайфе, Реховоте, Ган-Шмуэле, Тверии, Нагарии, Араде и Беер-Шеве шли гастроли МХАТа имени Чехова со спектаклем «Мишин юбилей». Гастроли, можно сказать, триумфальные, если учесть, что рекламы перед приездом прославленного театра практически не было (пара трехминутных радиоинтервью не в счет), а достать перед спектаклем контрамарку для знакомых представлялось задачей не из легких. Да что там контрамарку — с севера на юг страны (географический размах гастролей) и даже на границе с пустыней театр встречали переполненные залы, а перед билетными кассами выстраивались очереди и повторялись одни и те же диалоги с одесским акцентом: — Осталось лишь несколько мест на галерке.— Но раньше, кто бы ни приезжал, можно было купить хорошие билеты и до начала! — Но сейчас ведь приехал МХАТ.[b]Даже хамсин [/b]— горячий ветер с пустыни, по пятьдесят дней в году засыпающий песком и пылью все живущее и дышащее, ради такого события изменил направление и дул строго на Иорданию. Круги от жары перед глазами не плыли, песок на зубах не скрипел. Средиземное море, пальмы — вид из окон отеля в прелестном курортном местечке Нетании, где жил театр, радовал даже самый искушенный глаз. Жаль наслаждаться природным великолепием приходилось урывками. Гастрольный режим — десять «Мишиных юбилеев» подряд — для русского театра оказался проверкой на выносливость. Что для западной школы — норма, играют одно и то же и по месяцу без перерыва, то для «школы переживания» — испытание, ведь каждый раз нужно переживать все заново, и как переживать!..А «телефонное радио» — самый мощный рекламный двигатель в стране — работало вовсю: в «самом сердце Израиля», как называют Нетанию, — легендарный МХАТ, и можно увидеть спектакль с любимыми артистами, за каждым шагом которых в Москве из Израиля, оказалось, следят очень пристально. В антрактах в фойе сообщались такие подробности творческой биографии и личной жизни «народных», какие и для вездесущей желтой московской прессы — за семью печатями. И откуда там все знают? [b]Евреев в Израиле нет. [/b]Негры есть, а евреев — нет. И живут там только израильтяне, как именуют себя местные жители. Так вот добрая часть израильтян советского и постсоветского происхождения встречу со МХАТом восприняла как подарок судьбы. Потому, что три часа можно было слушать родную речь — спектакль шел без перевода (а в Израиле хоть и говорят в магазинах, ресторанах и на арабских рынках по-русски, все же официальный язык — иврит); и потому, что три часа на спектакле можно было побыть в компании настоящих артистов. А на улицах к своим любимцам подходили кто с букетиками цветов ( просто-таки непозволительная для израильтян сентиментальность), кто с блокнотиком для автографа, кто с советом, куда съездить, что посмотреть, а кто и просто удостовериться: «Смотрю, сам Станислав Любшин на пляже. Уж не мираж ли?».[b]В жизни российского человека,[/b] где бы он ни был и что бы ни делал, всегда найдется место для подвига. Корабль с декорациями, костюмами и всем театральным реквизитом по пути в Израиль сел на мель. Встречавший труппу продюсер флегматично разводил руками: «Здесь ничего нельзя будет подобрать на складе — складов нет. Отыграют спектакль, и сразу декорации уничтожают, никто их не хранит». Но уже через двое суток к первому гастрольному спектаклю в Хайфе декорации стояли пусть не столь роскошные, как мхатовские, но такие правдоподобные, что, кто не знал «водной трагедии», ничего и не заподозрил бы. Интерьер номера люкс гостиницы «Украина» постановщики делали из того, что было и не было или в принципе не могло быть: фанерные загородки обнаружили-таки на театральных задворках, мебель в магазине взяли под залог напрокат, дверные проемы задрапировали и даже красные кресла, к которым так привыкли актеры, достали. Не спали, недоедали, но с помощью пилы, молотка и божьего дара декорации построили, от художественной концепции не отступив.[b]Читаю израильскую афишу о гастролях Художественного театра: [/b] [i]«Что может быть интереснее, чем яркая комедия в исполнении ансамбля блестящих звезд Московского Художественного театра? Олег Ефремов поставил искрометный, полный юмора и заразительного смеха спектакль о милом чудаке и донжуане — Мише, которого великолепно играет всеми любимый, легендарный Станислав Любшин. Мише 60 лет. Он пригласил на юбилей своих бывших жен, невесту и дочь, чтобы сообщить радостную новость: дом, который строился много лет, готов, и он предлагает жить в нем всем вместе — одной семьей...Эта безумная идея получает активную поддержку, как оказалось, все еще любящих его женщин. Но что делать с новыми мужьями, они живы, здоровы и даже пришли на Мишин юбилей?..». [/i]Когда Миша называл свой возраст — шестьдесят, неверующие «станиславские» из зала бурчали себе под нос: что-то не похоже, ну лет пятьдесят еще куда ни шло...Когда Миша делал предложение своим бывшим женам «Давайте жить все вместе, вчетвером», у нашей диаспоры начинался просто гомерический хохот. Впрочем, на море не раз приходилось наблюдать и куда более смешные картины — просто бесплатные представления на пляжах. Какойнибудь арабский господин выведет купаться свой гарем, и вот барахтаются его жены в мелком Средиземноморье во всем своем одеянии, украшениях и с сумками. Неудобно, но так спокойнее, ведь в любую минуту муж может взять за руку благоверную, отвести к родителям и три раза сказать: «Ты мне больше не жена», — и вся процедура развода. Что на ней будет надето — ее. Поэтому и купаются, и спят они, бедные, во всем, что в этой жизни им принадлежит.[b]В Израиле пьеса Александра Гельмана «Мишин юбилей» приобрела неожиданную актуальность[/b] и из просто современной превратилась в остросовременную, можно даже сказать, на злобу дня. На чем в Москве никогда не делали акцента и что звучало слабым политическим фоном для личной драмы и комедии человека, на земле обетованной вдруг заговорило на полную мощь.Тем временем в Израиле выбирали премьер-министра, и население делилось на сторонников либо Эхуда Барака, либо Беньямина Нетаниягу (более мелкие кандидаты не в счет).События в спектакле «Мишин юбилей» разворачиваются на фоне августовского путча, в гостинице «Украина», в номере, из окна которого Белый дом виден как на ладони. Политические перепалки гостей, съезжающихся на 60-летие главного героя под дулами танков, и репризы, за которые в иные времена депортировали не в теплый Израиль, а куда-нибудь на Колыму, пришлись как нельзя кстати. То, что в Москве воспринималось лишь пикантным антуражем, в Израиле вызывало трехминутные овации. А когда со сцены раздалось «Танки подходят к Белому дому», оформленное как прямое радиовключение, некоторые восприняли это всерьез, а одна дама из зала, участливо охнув, даже полезла в сумочку за валидолом: «Да что же такое там опять творится?».[b]Новый Иерусалим накануне выборов [/b]— город, опоясанный агитками вдоль и поперек. Не успевают одни вывешивать портреты своих лидеров, как конкуренты их срывают и клеят других. «Зато при деле», — философски замечают из актерского автобуса, наблюдая, как ловко справляются со своей задачей подростки, на плечах которых и лежит вся предвыборная «грязная» работа: им интересно, а взрослым дешевле обходится.В старом Иерусалиме проблема другая. Город святой, но воруют здесь безбожно. «Берегите сумки», — то и дело напоминала экскурсовод, проводя труппу через арабские кварталы к храму гроба Господня, Стене Плача, Гефсиманским садам и по улице Крестного хода. Путь на Голгофу МХАТ проделывал, точно не избалованные славой шли, — простые рабы Божьи. Вспоминали, правда, что в ад актеры отправляются первыми за то, что чужими судьбами живут...Перед входом в театр «Жерар Бахар» публику, пришедшую на спектакль, молодой человек одаривает книгами. Не успеваешь сообразить, как в руках оказываются издания, прославляющие Эхуда Барака. Написано увлекательно, но в том духе, в каком во времена холодной войны расписывались преимущества социализма перед капитализмом: [i]«Барак не просто умен, а один из умнейших в Израиле людей. Если бы критерием ключевого в стране поста был коэффициент интеллекта, то не потребовалось бы проводить никаких выборов. В этом смысле у Барака нет соперников...Недоброжелатели говорят, что левое мозговое полушарие у него придерживается левых взглядов, а правое — правых. И никогда нельзя знать, с каким из них придется иметь дело. А Барак просто стремится слить воедино оба подхода, ибо каждый из них имеет свои плюсы и свои минусы...Эхуд подобен самонаводящейся ракете с электронной боеголовкой.Такая ракета несется к цели совершенно бесшумно, но сфера ее действия чрезвычайно широка. Эхуд не нуждается ни в наводке, ни в корректировке. Он сам планирует траекторию полета, сам выбирает цель и сам в последнюю секунду способен изменить курс...Барак проделал весь путь от рядового до главнокомандующего, навсегда сохранив особое отношение к спецназу. Когда Эхуд стал начальником генерального штаба израильской армии, всем было ясно, что ЦАХАЛ в надежных руках. Лишь Рафуль недовольно брюзжал, что Эхуд, мол, развалит в армии всю дисциплину. И оказался неправ. С дисциплиной у Барака действительно бывали проблемы. Он пропускал инструктажи, спорил со старшим по званию, являлся на совещания к Шомрону в солнечных очках, чтобы можно было тихонько дремать на томительных докладах, сбегал в библиотеку со скучных летучек. То, что позволялось Эхуду, не позволялось никому другому. «Эхуду можно», — говорили в армии с оттенком восхищения и зависти».[/i]И так далее и тому подобное, но тут к микрофону в зале подбирается сотрудник иерусалимского театра и, получив разрешение перед началом спектакля сказать несколько слов о МХАТе, берет инициативу в свои руки. Улыбчивого и добродушного малого в кипе как подменили, и речь он ведет о своем, насущном: «Нас пытаются обмануть! В этих брошюрах — ложь от первой до последней страницы! Мы ни за что не поверим обещаниям Барака!».Зал начинает гудеть. К микрофону уже рвется возмущенная дама, явная сторонница Барака, но политические прения прекращаются третьим звонком. В Израиле только функцию звонка выполняют световые сигналы: гасят все освещение в театре один, два и три раза, так что засидевшихся в буфетах и опоздавших к началу почти не бывает — не очень-то приятно допивать горячий кофе или продолжать вести дебаты во мраке.[b]Премьер-министром стал Барак. [/b]Любят в Израиле его не так, чтобы очень, но его победу предсказывали многие. В театрах разных городов на все то, что в пьесе напоминало события последних дней, реакция была совершенно непредсказуемая.Ган-Шмуэль. На сцене два официанта расставляют тарелки. Один в наушниках слушает радио. За декоративным окном — августовский путч.«Ну что, накрылся твой Ельцин?» — вопрошает первый, в ответ из зала — понимающий хохот. На следующий день в Тверии на ту же фразу — смех, будто идут кадры с Чарли Чаплином.Нагария смеялась мефистофельским смехом, Хайфа почтила вопрос минутой молчания, а в Тель-Авиве — ну ноль внимания, точно одни дипломаты собрались.«В 23 часа по московскому времени вводится комендантский час». «О Боже!» — дружно выдыхали по крайней мере в пяти из десяти городах чистенькие старушки. А за провокационным и прямым «Я не понял, вы за Ельцина или против?» ближе к морю стояла гробовая тишина, дальше от воды смешок шел такой, знаете, сдержанный, покашливающий. Безудержное веселье вызывало ретро «Ельцин сейчас на очной ставке с Горбачевым», а вот на крамольные контрвыпады одного из гостей юбиляра реакция была такая, будто никакого президента в России и в помине нет и быть не может — слушайте, да о чем вы там говорите? [b]Рай на земле или санаторий ЦК партии [/b]— так окрестили мхатовцы академический городок Реховот. Аллеи, лекционные залы, фонтаны, фиолетовые деревья (sic!), шишки величиной с голову, буйная тропическая зелень, хотя каждый кустик и каждая травинка, растущая в Израиле, человеком посажены и компьютером ухожены — ко всему, что там зеленеет и цветет подведены трубочки, по каплям автоматически выдающие воду после электронных расчетов температуры воздуха и влажности почвы.В Реховот со всего мира съезжаются учиться в американский университет. Местная публика интеллигентна до чопорности. Температура в зале на «Мишином юбилее» была как на госэкзамене. За сюжетом так следили, точно не отдыхать в театр пришли, а научный эксперимент ставить.В антракте делись впечатлениями: — Все смеются, а я нет. Я что-то не понимаю? — Актеры прекрасные, мы сидели, как загипнотизированные...На входе и выходе в реховотский театральный зал «ВИКС» всех проверяют — нет ли оружия. Вышел на пять минут покурить, будь добр, раскрой сумочку, даже если охранник уже запомнил тебя в лицо и ориентируется в косметичке твоей спутницы, как в своем кармане.Для Израиля, где и девушка с автоматом на улице не редкость, такая проверка в театре — нонсенс. Но все послушно открывают: к военной обстановке привыкли. На пляжах раз в полчаса с голубого неба за поведением загорающих наблюдают с двух вертолетов; полиция вдоль моря на джипах курсирует каждые пятнадцать минут, утром трактор бомбы ищет, и раз в неделю пищит миноискатель, пока не обнаружит в песке на пляже все пробки от бутылок...[b]Самая главная роль была у Станислава Любшина.[/b] Самая выигрышная — у Владимира Стержакова, второго мужа первой жены Миши. Зал реагировал буквально на каждый поворот его головы. Правда, раза два ему пришлось изменить характер персонажа: его герой на юбилее глотает рюмку за рюмкой, а потом идет на штурм Белого дома и ведет за собой танки. А актер заболел — продуло здорово, и ходить, говорить он мог, а вот глотать — нет, даже под прицелом зрительских глаз. «Я и играл трезвого, со сцены уходил абсолютно трезвый».А самая ответственная роль в гастрольной поездке оказалась у Андрея Мягкова. Сущая проверка на кошерность — могли либо на руках вынести, либо освистать без всякого уважения к регалиям. Ведь играл он еврея острохарактерного и речь вел о проблемах общенародных: «Я окончил ВГИК, и первая же моя работа была отмечена премиями там, а здесь она была положена на полку.Потому что я еврей. И поэтому я американец». Заключение особенно нравилось израильтянам, а следующий крик души из написанного персонажем Мягкова сценария — «Вы поезжайте на мою родину в Свердловскую область, посмотрите, какая там скука! Вы все захотите стать шпионами!» — шел просто на ура, как будто весь собравшийся на спектакль зал эмигрировал из Свердловской области.[b]Сотый «Мишин юбилей» и десятый, последний гастрольный спектакль МХАТа [/b]в Израиле играли в театре «Габима» в Тель-Авиве. Зал этот, оснащенный по последнему слову техники, известен своей неприступностью. Вопервых, туда ни один безбилетник не пройдет — секьюрити перекрывают даже выходы со сцены в зал. И во-вторых, на саму сцену недостойных не допустят — лучше здание пустым месяц будет стоять, но в аренду не сдадут. Единственный российский театр, который играл в «Габиме», и уже во второй раз с успехом (год назад в Тель-Авиве шли гастроли с «Чайкой»), — МХАТ имени Чехова.За кулисами Вячеслав Невинный и Станислав Любшин до третьего звонка любимой игрой заняты: один арии или части симфоний заказывает, другой исполняет. Люди и с консерваторским образованием теряются, а тут — спор актеров... Реквизиторы в последний раз проверяют, всем ли хватит тарелок за праздничным столом, — у гостей Миши «обязательное» двухразовое питание: утром в отеле и вечером на сцене. (Обедать же мхатовцы предпочитали в основном в русских ресторанах — и вкусно, и никакой шабат не страшен, когда в городе от первой звезды в пятницу до первой звезды в субботу все закрывается и непозволительным трудом считается даже нажать на кнопку пульта телевизора, там голодными не оставят — работают до ухода последнего посетителя, и шейку подадут не фальшивую, сфабрикованную из гуся, как во всех израильских заведениях и супермаркетах, а из натуральной свинины...) [b]Десять спектаклей играли на святой земле, [/b]и десять раз окончание некоторых реплик договаривали зрители из зала, как будто весь Израиль с пьесой Гельмана был знаком со школьной скамьи... В Тель-Авиве снова зал одобрит постфактум «Америке верить нельзя, она всегда только обещает» и в десятый раз сотрясется от хохота на Мишино «Работаю на автозаводе директором». И через паузу — «Музея». В десятый раз обрушится на актеров финальный шквал аплодисментов.После чего на завершающем гастроли банкете можно будет уже с полным правом «поправить грим» в исконно русском смысле этого слова и, отвлекшись от всех российских и израильских политических катаклизмов вместе взятых, вспомнить главное, наверное, в этой сценической истории. То, что все эти так называемые путчи будут происходить снова и снова, а 60 лет исполняется человеку только один раз. И что жизнь у каждого — одна и короткая, а история человечества вон откуда отсчет ведет...[b]НА ФОТО:[/b][i]Этот бокал – за Израиль, за гастроли и за «Мишин юбилей» [/i]