[i]В швейцарском Локарно стартовал очередной 59-й Международный кинофестиваль. Здесь будет соревноваться 21 фильм из 15 стран. Наших на этот раз не обидели – в нынешнем году новый директор кинофестиваля Фредерик Мэр пригласил аж четыре полнометражные российские картины в Локарно. Знаменитый «Русский ковчег» Александра Сокурова покажут на Пьяцца Гранде в зале на 8000 мест. А его создатель получит в этом году почетного «Золотого леопарда» за кинематографическую карьеру.Здесь же, в Локарно, состоится мировая премьера его документальной картины «Элегия жизни. Ростропович. Вишневская». Вне конкурса Сергей Бодров покажет казахского «Кочевника», которого он снимал вместе с чешским кинорежиссером Иваном Пассером. Дебют нашей соотечественницы Елены Хазановой – в программе «Кинематографисты сегодняшнего дня». Ее картина «Вольный перевод» – копродукция Швейцарии и России. Наконец, Андрей Эшпай представит в основной конкурс свой новый фильм «Многоточие» – ретродраму по прозе Виктора Некрасова с Евгенией Симоновой в главной роли.Накануне отлета в Локарно с актрисой и режиссером встретился наш корреспондент.[/i][b]– Насколько мне известно, замысел фильма появился давно, лет шесть назад?[/b]– Да, это действительно давняя история. Мы все знаем потрясающего русского писателя Виктора Некрасова, человека, написавшего «В окопах Сталинграда». У него удивительная судьба. Фронтовик, прошел всю войну, получил боевые награды. Детство его между тем прошло в Лозанне. Напомню, что из СССР он был выслан, умер в Париже в эмиграции. Кинодраматург и киновед Эльга Лындина написала сценарий по его повести «Кира Георгиевна», принесла мне. А я, хотя всегда любил прозу Некрасова, эту вещь раньше не знал, несмотря на то, что она была опубликована в «Новом мире» еще при Твардовском. Я прочел сценарий. Потом книгу. И понял, что нужно делать кино. И сразу стало ясно, что главную роль должна играть Женя. Но поиски финансирования оказались долгими, пока нас не поддержало Министерство культуры. К съемкам приступили сразу после сериала «Дети Арбата».[b]– Время действия повести и фильма – начало 60-х, оттепель, но героиня фильма скульптор Кира Георгиевна продолжает ваять пионеров и Героев Соцтруда, а в мастерской у нее стоит гигантский каркас для будущей статуи вождя пролетариата Ленина. И тут же идут споры художников о будущем нового искусства. Из сталинских лагерей возвращается бывший муж Киры. У нее другая семья, но возникает безумная надежда, что можно вернуть так внезапно оборвавшуюся, но незабытую любовь… Такая роль – настоящий подарок для актрисы и зрителей. В нашем кино очень редки истории про взрослых женщин, когда и зрелость есть, а женственность и чувства не угасли. Женя, что вы думаете о своей героине? Насколько она – это вы?[/b]– В повести она немножко другая. В первоначальном моем ощущении она была от меня довольно далекая. Потом уже в процессе съемок возникла какая-то новая женщина с присущими мне качествами. Меня очень смущало ее увлечение юношей, Юриком, мальчиком почти. Для меня это было совершенно невозможно, неприемлемо. Да, ее отношения с мужем таковы, что он дает ей полную свободу, но именно потому, что уверен в ней. И когда вдруг к Кире возвращается прошлое, ее первый, так сильно когда-то любимый муж, для меня было очень важно, что она женщина верная.[b]– И все-таки между Кирой и Юрой, которого играет Евгений Цыганов, есть особая любовная игра, такое притяжение-отталкивание, некий магнетизм. Как вы себя чувствовали с партнером, который в «Детях Арбата» сыграл вашего сына?[/b]– Да, там он мой ребенок. Он действительно из поколения моих детей. Я ужасно сопротивлялась, когда Андрей сказал мне, что хочет попробовать Цыганова. Я говорила: нет, Андрюша, это будет инцест. Я просто не смогу. А Женя, он с юмором такой парень, сказал: Евгения Павловна, давайте попробуем, вам понравится. У него в роли и слов-то почти нет, но все понятно, что он чувствует, у нас там такой немой выразительный диалог.[b]– Андрей, после «Детей Арбата» у вас, можно сказать, появилась своя кинотруппа. Не только Цыганов, но еще Инга Оболдина, Игорь Гордин, Чулпан Хаматова, Зоя Кайдановская – все они снова с вами. Однако появились и новые лица – Сергей Дрейден, Игорь Миркурбанов. Как вы их нашли?[/b]– С теми, кого вы назвали, мы очень сдружились, сроднились после полугода съемок сериала по роману Рыбакова. Я просто восхищен этим актерским поколением! Они свободные, раскрепощенные, мыслят совсем по-другому. Но в то же время, при всей своей внешней благополучности, обеспеченности, они очень ответственные, у них очень тонкие, ранимые души, чуткие сердца. Они работают всерьез. А Сергей Дрейден – артист более старшего поколения, но какое-то полнокровное ощущение себя в профессии пришло к нему, как мне кажется, именно сейчас, во второй половине жизни. Вся съемочная группа была в него влюблена, в нем столько задора, таланта, феерической точности! Удивительный артист.[b]– Игоря Миркурбанова вы выбрали после фильма Ивана Дыховичного «Вдох-выдох»?[/b]– У нас он снимался раньше. И я, и Женя знаем его очень давно. Он же ученик Андрея Гончарова, работал в Театре Маяковского, потом с группой артистов и режиссером Арье уехал в Израиль, стал ведущим актером театра «Гешер». Он настоящая звезда. Впервые я увидел его на сцене в дипломном спектакле «Наливные яблоки». Я был совершенно потрясен. Мне всегда хотелось с ним работать, но театр его никогда не отпускал, он был очень занят в репертуаре. Теперь он ушел из театра, оказался свободен и приехал к нам.[b]– Вы специально придали ему внешнее сходство с Виктором Некрасовым?[/b]– Это как-то само собой произошло. Хотя судьба у героя несколько иная, чем у писателя. Виктор Платонович был лауреатом Сталинской премии, воевал, был дважды ранен, его никогда не арестовывали, как героя фильма. Но то, что это сходство есть, замечательно. За этим – судьба. А кто-то говорит, что Миркурбанов немножко похож на Олега Меньшикова, – это тоже хорошо, потому что это тип совершенного обаяния. Когда у нас появился Игорь, я понял, что фильм складывается как надо. История, которую мы рассказываем, могла произойти, только когда возник человек с незатертым лицом и очень сильным мужским обаянием. Тогда можно абсолютно поверить в возможность физического соединения героев, ведь они не виделись четверть века. Хотя они могли просто встретиться, что-то вспомнить и разойтись. Нет, они соединились, и в этом вся пронзительность того, что произошло потом. Сработало и то, что сам Игорь вернулся издалека, его не было в России 15 лет. Он другой.[b]– Женя, тридцать лет назад вы, тогда начинающая актриса, побывали впервые в Локарно. Помните ту поездку?[/b]– Это был один из моих первых выездов за границу. Тогда все производило очень мощное впечатление. Мы прилетели в Берн, потом ехали на машине через перевал, через Альпы. Изумительное путешествие. Локарно – очень красивое место. На фестиваль мы привезли фильм «Афоня». Помню, он произвел на публику довольно странное впечатление. Картина же пользовалась сумасшедшим успехом у нас, а там один журналист подошел ко мне и попросил объяснить, в чем специфика? Почему слесарь-сантехник Афоня перетаскивает раковины из одной квартиры в другую? Почему при словах «чешская раковина» у людей светлеет взор и словно экстаз наступает? Так что картину там встретили специфически.[b]– Андрей, в вашем «Многоточии» есть женщина за сорок и ее непростые отношения с мужчинами, которые ее окружают. Но есть и специфическое время первого слома советской эпохи, реалии которого понятны здесь, в России, но будут ли они доступны западной аудитории?[/b]– С самого первого кадра у нас появляется монстр, восьмиметровый каркас статуи Ленина, он определяет образ фильма. Это воплощение некой идеи, которую человек придумывает и начинает в нее истово верить. А потом эта идея начинает его убивать, отнимать его жизненное пространство. Это каркас, который сидит внутри человека. Мир полон таких жутких идей, которые, как монстры, завладевают разумом. И частная драма нескольких людей оказывается лишь отзвуком трагедии общества. Мне кажется, что нам удалось увести мелодраму в какое-то иное пространство.В силу той эмоциональности, которую хотелось нам передать в ощущениях, хочется верить, что нас поймут везде, где есть зрители с открытым сердцем.