Уроки Саркози

[b]Победа Николя Саркози на президентских выборах во Франции – это торжество настроений, нарастающих и у нас.[/b]Социологи в очередной раз оказались правы: Николя Саркози не просто стал очередным президентом Пятой республики, но и, набрав 53 процента голосов, опередил свою конкурентку Сеголен Руаяль на прогнозируемые шесть процентов. Однако для нас интересен не столько сам факт его победы, сколько подоплека его электорального успеха.Когда два года назад – как бежит время! – министр Николя Саркози отдал приказ в пределах разумной жесткости подавить бессмысленный и беспощадный бунт парижских мигрантских пригородов, многие политологи были уверены, что на политической карьере потомка выходцев из Венгрии поставлена жирная точка.Еще бы! Франция – страна традиционной толерантности, веротерпимости, а Париж – ну просто современный Вавилон – смешение народов и языков. А тут вместо терпения и уступок – полицейские кордоны и водометы. Нет, решили яйцеголовые интеллектуалы, такой человек, склонный вскрывать социальные язвы, а не бинтовать их, не сможет собрать вокруг себя общефранцузский электоральный консенсус.Но случилось страшное. Для либералов. Давно «галльский шестиугольник» не слышал такой жесткой риторики. Куда только исчезли традиционные причитания французских политиков о влиянии национальной культуры в мире, о приоритете европейских и прочих общечеловеческих ценностей. Закон и порядок – вот лозунг, с которым Саркози шел на электоральные баррикады. И прежде всего в сфере эмиграции.Самое интересное, что такая позиция нашла поддержку не только в среде классических националистов, голоса которых Саркози сумел увести у самого Лепена, и этнических французов, но и среди укоренившихся эмигрантов, не склонных к социальному паразитированию. Дело в том, что Франция недаром стала уроком для тех стран, что только налаживают свое эмиграционное законодательство, наивно ставя знак равенства между нужной рабочей силой и физическим потоком мигрантов. Доходило до того, что беременные темнокожие нелегалки специально пробирались в страну на девятом месяце, прятались от полиции у родственников, а то и просто по подвалам. Но рожали именно во Франции. В результате их дети автоматически становились гражданами страны, а многочисленные члены семейных кланов, спешно перебиравшиеся в Европу, начинали получать немалое социальное пособие – на воспитание. Детишки подрастали и сами становились бенефициантами щедрой системы социального страхования, въезжая заодно и в так называемые социальные квартирки. Постепенно пригороды крупных городов превратились в убежище слабо связанных со страной французских граждан всех рас, которые ни дня в своей жизни не работали, но всеми правдами и неправдами выбивали себе пособия на прожитье, достигающее нередко шести тысяч евро. Ведь у новых граждан также семьи и многочисленные дети.Естественно, что раздутые социальные гарантии свинцовой плитой легли на плечи реального сектора экономики. Налоги в сорок и более процентов – эта та данность, что, по мнению близких к Саркози экспертов, тормозит экономический рост страны.Заодно экс-жандарм не испугался покуситься на самое святое для среднестатистического француза – свободное время. По его мнению, рабочая неделя в тридцать пять часов (а некоторые социалисты заговорили уже и о четырехдневной неделе) не решает проблемы безработицы, но не позволяет открыть клапан для качественного роста зарплат.А рост зарплат, по Саркози, это повышение покупательной способности населения, расширение внутреннего рынка. А значит, стимул для роста производства, которое после смягчения налогового бремени поможет Франции вернуть свои лидирующие позиции в Европе. Возвращение лидерства страны в Европе, в мире – вот лозунг, что всколыхнул души миллионов.Создалось впечатление, что спустя годы спичрайтеры нового президента стряхнули пыль с черновиков самого де Голля.Вот только генерал видел «le grandeur de la France» (величие Франции) и в проведении независимой внешней политики – «политики всех азимутов», – сможет ли Саркози и тут пойти классическим курсом? Большой вопрос. Все-таки он принадлежит к американизированной французской элите.