Провинциалы захватывают столицу

[b]Да, господа и дамы, нынешние провинциалы в столице – уже не идиллические герои фильма «Москва слезам не верит», готовые десять лет стоять у станка и довольствоваться койкой в общаге, ожидая комнаты в коммуналке. Сейчас и соблазны сильнее, и, с другой стороны, мосты за спиной часто сожжены. Что там, дома? Заброшенный военный городок на месте расформированной дивизии? Добротный дом, в котором бы жить да жить, но работы нет на двадцать километров вокруг? Дороги назад в ближайшее время у приезжего нет. В Москве у него ничего нет. Ему нужно все.Телевизор для тетушки[/b]Начну, как обычно, с житейской истории. Жили до войны в Курской области два брата – инженер и бухгалтер. Не близнецы, но внешне похожи: крепкие, веселые, любители песен и анекдотов. За анекдоты и посадили старшего, бухгалтера.Младший от греха подальше уехал в Ленинград, стал работать на судостроительном заводе. В войну он как гражданский специалист участвовал в нескольких боевых походах, но в основном работал и достиг на заводе немалых высот. Когда инженер приехал в родной город, одетый по номенклатурной моде в пальто с каракулем и папаху, один давешний знакомец повалился ему в ноги, умоляя простить. Принял его за старшего брата, на которого написал донос в тридцать седьмом.Только старший брат умер еще летом сорок второго, когда в ГУЛАГе до предела урезали пайки. Инженер приехал за его дочерьми. У девочек за спиной было два года жизни в оккупации, расстрелянный старший брат-партизан и кое-как оконченная школа. Словом, ничего хорошего им не светило, но дядя вытянул: старшую определил в финансовый, по стопам отца, младшую – в Институт водного транспорта.В восьмидесятые он умер, оставив слепнущую вдову. Постаревшие девочки отработали семейный долг сполна. Мотались в Ленинград, одна из Москвы, другая из Коломны, помогали по хозяйству. Устроили вдову на операцию к академику Федорову. Звали ее жить к себе, но вдова не хотела уезжать от могилы мужа.Уже в двадцать первом веке вдова вдруг, без звонка, приехала к московской племяннице. Для полуслепой ветхой старушки это было подвигом, а она еще привезла семейные ценности: трудовые ордена мужа и огромный трофейный сервиз. Пожила неделю, часто плакала и на откровенные разговоры не шла.Я так долго рассказываю, чтобы вы почувствовали: здесь семья с большой и непростой историей. А финал короткий. Вскоре сестрам написала чужая женщина, что старушка умерла и уже похоронена.Просила сообщить, приедут ли они за мебелью, потому что надо освобождать завещанную ей квартиру. Для сестер это было, как оплеуха из могилы. Поехали разбираться.У нотариуса выяснилось: завещание составлено после той старушкиной поездки в Москву и отменяет предыдущее, по которому квартира должна была отойти к сестрам. Новая наследница – дочь социальной работницы (была такая, носила вдове лекарства и ходила за покупками). Ладно. Сестры встретились с дочерью. Та уверяла их, что ухаживала за старушкой, как за родной. Собственный телевизор ей привезла и поставила! Телевизор окончательно убедил сестер, что дело нечисто. Сын одной из них как-то хотел подарить тетушке телевизор. Ляпнул, не подумав, что видит она одним глазом, и то на пятнадцать процентов. Тетушка приняла это за неуместную шутку, он долго извинялся… Выходило, что наследница так «ухаживала» за старушкой, что не знала о ней элементарных вещей. Да и наследство ей подоспело подозрительно быстро – всего несколько месяцев спустя после того, как было изменено завещание. А доказать ничего невозможно. Кремировали тетушку, и никакая судебно-медицинская экспертиза не найдет отравы…Между прочим выяснилось, что урну с прахом наследница просто прикопала совком в могилу к мужу. Такие «похороны».Вот это и есть социальный захват в его крайней и самой отвратительной форме. Молодые, энергичные, готовые рискнуть, берут социальные блага, принадлежащие другим, не таким зубастым.Криминал давайте оставим криминологам и поговорим о «честных» или, во всяком случае, неподсудных захватчиках. Раньше общественное мнение было к ним непримиримо. А в последние годы стало «вникать в положение», особенно когда захватчик – бедный провинциал – объегоривает «этих столичных зазнаек».[b]Кого вырастит няня Вика?[/b]Общественные симпатии все чаще отдаются захватчикам. Сужу по телесериалам – это же каждодневный опрос общественного мнения с миллионами участников. Прикипая к телевизорам с любимой «мыльной оперой», мы заявляем: «Это мой герой, я одобряю его поведение и не отказался бы побыть на его месте». Разумеется, большинство так и одобряет, не вставая с кресла. Буквально подражать телегероям пытаются немногие. Однако немногие из многих миллионов зрителей – это многие тысячи.«Буду как няня Вика!» – написано на знаменах провинциалок, штурмующих мегаполисы. Хоть простая девушка, но клад для детей. Это значит, можно прямо как есть, с южнорусским говором и сомнительным образованием, войти в элитную семью и приступить к воспитательному процессу. Сама росла как трава и от детей многого не требует.Созревающего подростка подкупит короткой юбкой. Старшей девочке – истории о своих первых сексуальных опытах. Младшую достаточно погладить по головке и назвать зайкой – много ли ей, сироте, надо… На экране все это смешно, Анастасия Заворотнюк бесконечно обаятельна, и за зрелищем теряется вопрос: «А какое будущее ждет воспитанных такой няней детей?» Ясно, что она желает им достижений не меньших, чем у отца. Но ясно и то, что ее собственный социальный потолок – продавщица в бутике в Бирюлеве. Спецшкола и вуз дадут детям образование, но подхваченные у няни манеры, а главное, ее отношение к жизни будут пробиваться через внешний лоск и каркать во все воронье горло.Так что, с моей социологической колокольни, здесь не комедия, а драма. Пришла захватчица и притащила в семью свои стереотипы поведения, выработанные в ситуациях «Чей гусь забрел в мой огород?!» Я, разумеется, помню о зарубежном происхождении «Моей прекрасной няни». Но в том-то и дело, что создавался сериал в устоявшемся обществе, где люди из разных социальных слоев живут в разных кварталах, работают в одной фирме на разных этажах и встречаются, лишь когда одни доставляют другим пиццу на дом. Там это действительно ситуационная комедия: сталкиваются представители двух миров, и каждый искренне смеется над непонятным поведением другого. Там предупреждение: не в свои сани не садись. А у нас – социальный рецепт: как влезть не в свои сани да еще протащить маму с бабушкой…[b]Икру кушай, но не ложками[/b]О похождениях одной реальной «няни Вики» мне рассказала знакомая, мать владельца песчаного карьера. Корни у этой семьи деревенские (собственно, карьер – полученная при разделе колхоза бросовая земля, которую владелец сумел с толком использовать). Детей четверо. Муж и жена – в бизнесе, бабушка немолода. Вот и решили взять домработницу. Свою, землячку. Втайне колеблясь, долго расписывали друг другу преимущества кандидатки: не совсем чужая – раз, небалованная – два, хочет учиться дальше – значит, серьезная, это три. К тому же сделаем благое дело: поможем девушке получить диплом. Дофантазировались до того, что уже решили дать ей работу в своем бизнесе, когда она этот диплом получит. Словом, всерьез принимали человека в семью.Землячка приехала. Действительно, скромная и работящая (никто и не сомневался – видели, как она горбилась на своем огороде). Месяц привыкала, готовилась к вступительным экзаменам, и работой ее не перегружали. Единственный конфликт, а скорее недоразумение, пришлось объяснить ей, что никто в семье не ест икру ложками. Карьер, понимаешь, большой, но один, а кормятся с него семь человек, ты восьмая, да экскаваторщик, да бухгалтер… Словом, ты кушай, но не ложками. Во всяком случае, не большими. А то дороговато будет. Оказалось, девица считала, что икра ложками – главная диета фотомоделей. Оттого они и худые: объем-то маленький, а калорий много. Посмеялись и забыли.Потом у жены пропало дорогое платье. Нашлось в стиральной машине – землячка надевала без спросу: хотела обратить на себя внимание институтского однокашника. Хорошо. Одели девушку поприличнее.Однокашник обратил внимание и стал появляться в доме, когда взрослых не было, а детей на время свидания отправляли погулять. Через некоторое время кто-то из детей проболтался. Девушке объяснили, что здесь Москва, дороги с четырех сторон от двора, и детей оставлять без присмотра нельзя. Да и никто не разрешал ей приводить в дом, несомненно, замечательного, но не знакомого хозяевам человека. В ответ девушка потребовала два выходных в неделю и ключи от дачи, чтобы принимать там своего избранника. Выходные ей предоставили, ключи не доверили. Избранник помаячил и исчез, девушка обвиняла в крахе личной жизни всю семью и срывала злость на детях.Летом жили на даче, девушка истово ухаживала за цветником, играла с детьми, и конфликты забылись. Потом вся семья собралась в давно запланированный отпуск за границу.Предполагалось, что девушка на это время тоже получит отпуск. Но в последний момент главу семьи не отпустили дела, и она сказала, что останется с ним, кормить и обихаживать.Женщины, мать и жена, растрогались от такой верности, выплатили ей отпускные, добавили сверхурочные и отбыли с легким сердцем. А глава семьи, вернувшись вечером, обнаружил девушку… у себя в постели.Он мгновенно все просчитал и бежал быстрее лани. Обвинений избежать не удалось: были и подтвержденные справкой следы изнасилования, и показания свидетеля, охранника садовых участков, который на полчаса «ошибся» со временем пребывания мужчины в доме. Но победила правда – при поддержке науки и капитала: глава семьи оплатил экспертизу ДНК, и оказалось, что сперма на одежде несчастной как раз охраннику-то и принадлежит. Попутно выяснилось, что девушка беременна, и стали ясны ее мотивы. Она пошла ва-банк: решила добром или под угрозой суда затащить бизнесмена в постель и занять место его жены. На крайний случай просто срубила бы денег. Не для себя же, а для будущего ребенка… «Не для себя» – лейтмотив и оправдание социального захвата. Даже когда явно для себя – все равно «не для себя». Характерная позиция захватчицы: законная жена корыстная и плохая, а она, любимая девушка, верная и хорошая. Она просто обязана отбить мужа у жены (все только ради него!). Захватить, разрушив чужие судьбы, и оправдаться: я только от большой любви и только один раз, а потом буду тихой женой и матерью.[b]Медсестра выбирает полковника[/b]Мой отец, профессор, трудновато уживался с тещей, приехавшей в Москву в буквальном смысле из сибирской тайги. Но всегда ценил в ней качество, привитое еще дореволюционным воспитанием: умение служить мужчине, добытчику.(Если он, разумеется, мужчина и добытчик, а не манекен для штанов.) С этим качеством у нас в Москве проблемы. Иная дама и одета, и в брюликах, и рассекает на малиновом «Пежо», а все равно «муж мне по гроб обязан за то, что я ему молодость отдала». По сравнению с ней небалованная провинциалка потрясает умением ухаживать, создавать уют – варенья наварит, котлеток диетических накрутит, заброшенную дачу в цветник превратит, постирать белье не побрезгует. А главное, вырвавшись из спившегося городка, где нормой семейной жизни является мордобой, она трогательно ценит каждый знак мужского внимания. По крайней мере, до тех пор, пока не наберется худших манер у жительниц мегаполиса.Молодая учительница с Украины, вдова офицера, в свое время очень серьезно готовила себя к замужеству: параллельно с вузом окончила медучилище, чтобы в самом отдаленном гарнизоне найти работу по специальности. Оставшись одна, зацепилась за Москву, устроившись медсестрой в военный госпиталь. У женщины в армии есть бесспорное преимущество: выбирает она, причем из многих. Она искала стопроцентного москвича, москвича навсегда, которого ни при каких условиях не пошлют в Забайкалье или, не дай бог, в «горячую точку». Вот и выбрала отставника, полковника – престарелого хитреца и самодура, зато с четырехкомнатной квартирой. Полковник тоже был не лыком шит. Получил и сиделку, и сосуд с молодыми соками, а оформлять брак остерегался. Три года тянул, капризничал, «терял» и восстанавливал паспорт. То вдруг, собравшись в загс, выдавал приступ ревности к госпитальным мужикам. То, уже на загсовском пороге, хватался за сердце… Завещание переписывал без счета. Напишет и положит в папочку. Потом закатит скандал и напишет другое: все – сыну от первого брака. Или племяннику. Или родной армии. И складывает, складывает в папочку.Не знаю, случайно ли, но в одну страстную ночь она выдала ему недозированный фонтан молодых эмоций (получай чего хотел, и еще с походцем). Наутро у полковника случился инфаркт. Похоронила невенчанного мужа с бесплатно положенным по чину почетным караулом и салютом. Памятник отгрохала из розового карельского гранита, стихи золотыми буквами. В папочке с завещаниями нашлись варианты на все случаи. Она выбрала самый подходящий, сумела договориться с другими наследниками, и квартира осталась за ней. Ей еще жить да жить – тридцатипятилетняя, симпатичная, без жилищных проблем.[b]Дедушка тоже не дурак[/b]Социальный работник, москвичка Марина, утверждает, что в подобных ситуациях старички с виагрой под подушкой далеко не всегда становятся жертвами молодых хищниц.Чаще как раз наоборот. У Марины помимо своей «распашонки» есть трехкомнатная квартира – наследство от тетки, так что жильем семья обеспечена на два поколения вперед. Квартиру сдают, неженатый старший сын хорошо зарабатывает – словом, серьезных мотивов играть «в наследство» у нее нет. Так она и объясняет очередному старичку, предлагающему ей руку, поношенное сердце и желудок с язвой. Предлагают часто. Выяснив, что здесь не светит, становятся откровеннее. Тут и выясняется, что имущество и в первую очередь квартира жениха давно завещаны молодым родственникам. Они помогают материально, но времени ездить к нему не имеют. Вот и подбивают дедушку посвататься к доброй простушке, чтобы меняла ему подгузники и варила кашку. Он может даже составить и заверить у нотариуса завещание в ее пользу. Но у них, у настоящих наследников, уже имеется бумага, в которой дедушка признан недееспособным. Так что в уплату за подгузники и кашку новоиспеченная жена еще натерпится позора в суде, когда наследники объяснят, что она воспользовалась беспомощным состоянием впавшего в детство старика и т. д. и т. п.[b]…Нашла коса на камень[/b]Теперь окончание истории о молодой вдове полковника. Получив квартиру, она захотела чистой любви с подходящим для себя человеком. И нашла. Как в зеркало посмотрелась.Особняк у жениха с удобствами в дальнем подмосковном городе, деревообрабатывающая мастерская, легковушка и «Газель» – все без лишних понтов, зато добротно.Жениху четырехкомнатная квартира в Москве тоже понравилась. Ну и невеста, само собой.Стали жить. Вскоре выяснилось, что она у него четвертая жена, детей-наследников полно, и рвался-то он в столицу, чтобы затеряться от требующих алиментов жен и кредиторов по долгам фирмы.А расписаться уже успели. Вот и начали тянуть каждый на себя. Оба оказались захватчиками. Она на него – компромат по бизнесу и, на всякий случай, – к колдунам, чтоб наслали на муженька порчу. Он на нее – что, мол, полковника своего угробила?! Смотри, я докопаюсь! И свою долю колдовских подкладных вещиц по квартире.Год прожили, два судились. Здоровье потеряно. Репутация обгажена.[b]Третьего не дано. Вместо постскриптума[/b]Итак, возвращаясь к началу нашего материала. Ему нужно все. Это «все» – работа, квартира и т. п. – есть у москвича, и приезжий атакует его с невиданной прежде социальной агрессивностью, ибо времени на вторую попытку у него тоже часто нет. Это агрессивность социального захватчика, вполне объяснимая: он либо победит, либо скатится до самого дна, а третьего не дано. Я не выйду замуж из-за квартиры – у меня есть. Я играю в служебные игры, но лишь до того предела, за которым меня мог бы осудить мой довольно узкий профессиональный круг. А провинциалу перетащить бы родителей из радиоактивной зоны, и тут уж действуют совсем другие правила.Но и москвичу деваться некуда из родного-то дома. Поэтому сакраментальное «Понаехали!» звучит опять же агрессивнее, чем в советские времена.Что тут сказать? В очередной раз тряхнуло Россию на историческом ухабе, и опять отдалилась Эра Милосердия. Сидит страна и смотрит, как симпатичная Вика делает эту московскую мымру Жабу Аркадьевну. Или как некрасивая Катя Пушкарева (тоже ведь с отцом-военным росла не в столицах, а по дальним гарнизонам) на кривой объезжает опять же московскую и возмутительно красивую Киру. Героини абсолютно честны, потому что это сказка, и получают свое, потому что они лучше, а приз должен принадлежать достойной.Страна смотрит. Страна думает именно так. Ведь создатели «мыльных опер» – блестящие социологипрактики. Они не выдумывают. Они только угадывают самые тайные желания.[b]ОБРАЗ ВРАГАТРИ МИФА О МОСКВЕ[/b][i]Разумеется, безжалостная этика «социальных захватчиков» нуждается в моральных подпорках. Оправдывая себя, мигрант создает из жертвы образ врага. Для этого у него наготове целый арсенал социальных мифов, не раз публично опровергнутых, что ничуть не помешало их живучести.[/i][b]1.[/b] Основной миф – [b]МОСКВА ГРАБИТ ПРОВИНЦИЮ[/b], что дает мигранту нравственное основание в той или иной форме пограбить награбленное.На самом деле Москва дает одну пятую часть ВВП страны. Вечный регион-донор. А что бюджет каждый год с дефицитом, так он специально планируется именно таким. Это как мастеру со стабильным доходом взять кредит на покупку инструмента: берешь взаймы, зато инструмент появляется у тебя раньше и сразу начинает приносить деньги.[b]2.[/b] Из этого мифа вытекает второй, самый популярный: [b]МОСКВИЧИ ЗАЖРАЛИСЬ[/b].Факты вроде бы налицо: москвичи «брезгают» низкооплачиваемым и малоквалифицированным трудом, а работяга-мигрант знай убирает мусор, крутит руль, подносит раствор, живет подчас в нечеловеческих условиях. Но зачем? Да чтобы потратить заработанное у себя на родине. Километрах в двухстах от Москвы начинаются места, где каменный дом стоит 2000 долларов. Но москвич-то у себя дома. Он должен зарабатывать и тратить сейчас и здесь, в самом дорогом городе Европы. Потому и рвется в престижные профессии. У провинциалов это называется: «Ему лишь бы сидеть в офисе и ничего не делать».[b]3. МОСКВИЧИ ЗАДИРАЮТ НОС, ВСЕ ОЗЛОБЛЕННЫЕ И ГРУБЫЕ[/b].Одна свежеиспеченная москвичка даже посоветовала со страниц всероссийской газеты: если хотите быть похожими на москвичей, не уступайте место пожилым и почаще грубите. И та же газета опубликовала результат опроса: половина москвичей высказалась за смягчение уголовного наказания за незначительные преступления, а в среднем по России таких гуманистов только 37%. Социолог и просто человек с житейским опытом и без опросов скажет, что социальная озлобленность – следствие нищеты, стало быть, в Москве озлобленности меньше, да и та наполовину привозная. Что же касается «задирания носа» – в основе этики большого города лежат правила: не привлекай к себе внимания и не любопытствуй. Не разговаривай громко, не одевайся вызывающе, не пахни сильно – пожалей мою бедную голову! Ведь только в метро по пути на работу я встречаю толпы людей. Если каждый наследит в памяти, мне впору будет лечиться электросном от информационной перегрузки… Провинциал считает крайне невежливым, когда он – с вопросом, а его не заметили. С точки зрения москвича, пристающий с вопросами сам проявил невежливость, вторгшись в его защитный кокон.