Он называл себя однолюбом

Нет человека, который бы не любил Анатолия Папанова. В созвездии актерских имен его имя занимает особое место. Ему одинаково хорошо удавались и комедийные, и драматические роли. Волк из «Ну, погоди!» и генерал Серпилин в картине «Живые и мертвые», Самойленко в «Плохом хорошем человеке» и городничий в фильме «Инкогнито из Петербурга», Лелик в «Бриллиантовой руке» и Копалыч в «Холодном лете пятьдесят третьего…»[b]Двадцать лет назад Анатолия Дмитриевича Папанова не стало. О том, каким он был в жизни, вспоминает вдова Надежда Каратаева.– Надежда Юрьевна, мало кто знает, что Анатолий Дмитриевич воевал, был тяжело ранен.[/b]– Да, Анатолий Дмитриевич был на фронте. В первый же год войны он был очень тяжело ранен, пролежал полгода в госпитале и его освободили от службы. А я во время войны работала в санитарном поезде медсестрой. Перед самой войной, в сорок первом году, я поступила в ГИТИС на актерский факультет. Анатолий Дмитриевич тоже увлекался сценой, занимался в рабочем театре завода «Каучук».Так что еще до войны мы оба, каждый по отдельности, мечтали о сцене. Кроме того, есть еще одно удивительное совпадение: до войны мы с Анатолием Дмитриевичем жили по соседству. Я жила как раз около клуба «Каучук», куда Толя ходил на занятия, а он – около Новодевичьего монастыря. Мало того, как позже выяснилось, мы учились в одной школе, но он раньше меня, поэтому мы не знали друг друга.[b]– А как вы с ним познакомились?[/b]– В сорок третьем году мой санитарный поезд расформировали и меня отпустили на учебу в ГИТИС. А к осени на наш курс пришел Папанов – в линялой гимнастерке, с нашивками ранений, с палочкой. Он хромал после ранения в стопу, но потом хромоту преодолел – хорошо двигался, танцевал. Никто в театре даже не догадывался, что у него не было двух пальцев на ноге. Толя такой был худой, шея тонкая...Должна вам заметить, что с возрастом он внешне стал куда интереснее. Роман наш начался во время летних студенческих каникул, когда мы поехали от райкома комсомола на обслуживание воинских частей в Куйбышев. И когда мы вернулись в Москву, я сказала маме: «Я, наверное, выйду замуж». Для меня 1945 год очень важный и очень радостный год. Девятого мая был День Победы, а 20 мая у нас была свадьба. Прожили мы с Анатолием Дмитриевичем сорок три года.[b]– А еще говорят, что актерские браки некрепкие![/b]– За сорок три года, естественно, у нас были и размолвки, и ссоры, но, как говорил, Анатолий Дмитриевич, до того чтобы караул кричать, не доходило. Единственный серьезный конфликт у меня с ним был из-за того, что, работая уже в Театре сатиры, он стал выпивать.За ним одно время такой грех водился. У нас в театре работал в то время замечательный артист Женя Весник, тоже фронтовик, очень заводной, и они с Анатолием дружили. И я с ними тогда воевала по этому поводу. Но должна вам сказать, у Анатолия Дмитриевича за внешней мягкостью скрывалась очень большая сила воли. И он однажды мне сказал: «Все, больше не пью». И как отрезал. Банкеты, фуршеты – он ставит себе боржоми. В театре все знали, что Папанов не пьет.[b]– Что помогло вам с Анатолием Дмитриевичем пронести любовь друг к другу через многие годы?[/b]– Я думаю, что в семье не может быть двух лидеров. Я была, если можно так выразиться, пристяжной. Хотя моя актерская судьба тоже складывалась неплохо, я много играла, но в какой-то момент поняла, что надо кому-то одному выходить в лидеры. У него вроде бы все так хорошо пошло, и я отошла на второй план. Не считаю, что это моя жертва, просто так случилось, что моя жизнь подстраивалась под него.[b]– Анатолий Папанов всю свою жизнь проработал в Театре сатиры?[/b]– Да. Сколько его приглашали и в Вахтанговский театр, и во МХАТ – он ни в какую. Он всегда говорил: «Я однолюб, у меня один театр, одна жена, одна семья – вот уж я такой». Может быть, это и не очень характерно для актеров, но он был очень домашним человеком. К концу жизни уже неплохо зарабатывал. И все равно оставался необыкновенно скромным человеком.Он бывал во многих странах и с театром, и с кинематографическими делегациями, привозил заграничные вещи – мне, себе. Привозить-то привозил, но ничего не надевал, носил старые, привычные для него костюмы, брюки, свитера.Я с ним часто спорила: «Толя, ну надень хоть что-нибудь другое». «Оставь меня в покое, мне в этом удобно». И все. Никакого, знаете, пижонства в нем не было.Помню, году в 79-м он говорит: «Ты знаешь, в Союзе кинематографистов организовывается туристическая поездка в США, но туда берут только членов Союза». А я не была членом Союза кинематографистов. Так он пошел к какому-то начальству и сказал: «Я очень хочу поехать, но без жены не могу». И они как исключение взяли меня. Это была незабываемая поездка.[b]– Ему понравилась Америка?[/b]– Очень. Мы приехали в Америку ночью и сразу пошли погулять по Бродвею. Эта прогулка произвела на меня жуткое впечатление. У нас-то в то время ночью все спали, а там все крутится, вертится, сверкает. Какие-то панки, наркоманы, проститутки, гомосексуалисты.И мне так это все не понравилось, что прямо хоть впору уехать оттуда. А утром проснулись, пошли на экскурсию – так хорошо, так красиво в Нью-Йорке. И потом мы с ним часто спорили: мол, тебе тут нравится, а мне не нравится. Кстати, у нас был очень смешной случай в Америке. Мы сидим на скамейке, а рядом какой-то американец пирожок ест. И тут же цена: пирожок – один доллар. Я говорю: «Толя, вот тебе тут все нравится, а видишь, обычный пирожок с мясом стоит целый доллар, а у нас такой пирожок десять копеек стоит». Он так посмотрел и говорит: «Правильно, если считать, что к нашему пирожку еще прилагается и бесплатное лечение – совсем хорошо».[b]– Анатолий Дмитриевич в последние годы очень много работал?[/b]– Да, снимался, много играл в театре, преподавал в ГИТИСе. Выпустил целый курс монгольской студии. Ребята – его ученики уехали в Монголию, у них сейчас там свой театр. А в год, когда его не стало, Толя набрал новый курс – русский. Я очень его отговаривала, но он все-таки пошел на это. «Я, – говорил он, – очень хочу нашу профессию узнать со всех сторон».А кроме того, он уговорил главного режиссера нашего театра, чтобы тот ему разрешил поставить спектакль. Это была его единственная режиссерская работа – «Последние» М. Горького. Актеры, которые с ним работали, говорили, что такого режиссера никогда не видели, он к ним относился по-отцовски. Толя вообще к молодежи был неравнодушен, очень опекал. Бывало, что и поругивал.Его, правда, в театре побаивались. Он бывал и строгим. Очень не любил, например, когда актрисы курили. Сам не курил. Раньше мы с ним курили, но потом оба бросили. И он поругивал актрис: «Зачем ты куришь? Ведь у тебя не будет голоса».[b]– Как он проводил свой досуг?[/b]– Он был домосед. Свободное время очень любил проводить на даче. На велосипеде любил кататься, кепку какую-нибудь наденет и поедет. Очень любил гулять в одиночестве. И всегда говорил мне: « Я не понимаю, как это людям скучно одним. Я вот иду, размышляю, фантазирую, как бы я сыграл ту или иную роль». Никаких хобби у него не было – ни рыбалки, ни охоты, ничего он не коллекционировал. Он был целиком погружен в нашу профессию. И когда занялся режиссурой, говорил: «Я так много от режиссеров натерпелся, хочу поработать с актерами так, чтобы им было хорошо, удобно, чтобы они были полностью раскрепощены».[b]– Симпатии маленьких зрителей снискал его Волк в мультипликационном сериале «Ну, погоди!» Как сам Папанов относился к своему успеху в этой роли?[/b]– Вообще-то он немножко обижался, когда его узнавали только как исполнителя роли Волка. Он говорил: « Да ну вас, как будто, кроме как «Ну, погоди!» я больше ничего не сделал». Часто, в особенности где-нибудь на гастролях, в каком-нибудь городе идет он по улице, а дети кричат: «О, Волк идет! Ну, погоди!» Ему, конечно, это не очень нравилось.[b]– Кинокритики восторженно приняли его в роли генерала Серпилина в фильме «Живые и мертвые»…[/b]– Когда Папанову предложили эту роль, мы уже работали в Театре сатиры и жили в театральном общежитии. У нас там был длинный коридор, и в нем стоял общий телефон. Ему несколько раз звонили с киностудии, уговаривали, а мы все стояли и слушали, как он отказывался играть Серпилина: «Ну, какой я генерал? Да нет, ну что вы, я не могу…» И уже после выхода картины он мне часто говорил: «Что это все так восторгаются? Чего там особенного я сыграл?» Он ко многим своим ролям так относился. По натуре он был «самоедом».[b]– При этом он был настоящей звездой: театральный репертуар держался на нем, и в кино люди шли «на Папанова»?[/b]– Тогда вообще не было такого разделения: звезды – не звезды. И звездной болезнью он не страдал. Бывало, мы с театром выезжаем куда-нибудь на автобусе. Всегда все стараются сесть на первые места, чтобы меньше трясло. А он сядет сзади, чтобы никого не беспокоить. Ему говорят: «Анатолий Дмитриевич, идите вперед». «Ничего, ничего, мне и тут хорошо».Многие режиссеры, которые с ним работали, отмечали его скромность и непритязательность. Режиссер Прошкин, который снял «Холодное лето пятьдесят третьего…», рассказывал мне, что условия на съемках были не ахти, приходилось сниматься в воде, в лодке и никогда от Анатолия Дмитриевича не было никаких жалоб.[b]– Этот фильм стал последним для Анатолия Папанова?[/b]– Да, и Прошкин в конце ленты сделал кадрик, где сообщалось, что это последняя роль Толи. Прошкин мне рассказывал, что этот кадрик хотели все время отрезать, но он сказал: «Нет, картина выйдет только в таком виде, с кадром о Папанове».[b]– Смерть Анатолия Папанова отозвалась болью в сердцах зрителей. Как это случилось?[/b]– Мы с театром в это время были в Прибалтике. В Вильнюсе наши гастроли уже закончились, и я поехала автобусом в Ригу. А Толя полетел самолетом в Петрозаводск – доснять какие-то кусочки «Холодного лета…» Я ему говорила: «Приезжай оттуда сразу в Ригу». А он сказал, что еще заедет в Москву узнать, как там его студенты разместились в общежитии. Но в Ригу он к своему спектаклю не приехал. Он был в Москве. Один.Как потом мне рассказывал наш слесарь, Толя встретил его и спросил: «Саша, почему у нас нет горячей воды?» Тот сказал: «Отключили, Анатолий Дмитриевич». «Ну, ничего, – сказал он, – помоюсь холодной». Разгоряченный, уставший, он встал под холодный душ, и у него случился сердечный приступ. Обнаружил его мой зять уже через сутки. Толя сидел в уголочке ванной, из крана лилась вода… Так его не стало.Театр не мог прервать гастроли, на похороны приехали всего несколько человек. В день похорон позвонил Андрей Миронов: «Надежда Юрьевна, я не смогу приехать похоронить Анатолия Дмитриевича, потому что вместо спектаклей, которые уже не могут идти без него, меня заставляют играть концерты». А буквально через несколько дней Андрея тоже не стало.[b]– Анатолия Папанова и Андрея Миронова связывали не только творческие, но и личные отношения?[/b]– У них были замечательные отношения. Семьями мы, правда, не дружили. Андрей был моложе нас, у него была своя компания – Шура Ширвиндт, Марк Захаров. Но в театре многие спектакли держались на дуэте Папанов–Миронов. В кино они тоже часто работали вдвоем – «Берегись автомобиля», «Бриллиантовая рука», другие картины.Кроме того, они вместе работали на концертах. Ко мне Андрей, бывало, подойдет и тихонько так говорит: «Мы с Анатолием Дмитриевичем уезжаем». Я Толю спрашивала: «Как тебе с Андреем в концертах работается?» Он говорит: «Очень хорошо. Я в первом отделении рассказываю фронтовые истории, стихи читаю, а Андрей во втором отделении – что-то более легкое».…Толя похоронен на Новодевичьем кладбище. Я сделала ему хороший памятник. Рядом с ним похоронен его друг Женя Леонов, тут же могилы Аркадия Райкина, Олега Борисова, Иннокентия Смоктуновского, Евгения Евстигнеева – все они там. К сожалению, не там похоронен Андрюша Миронов, в то время не дали на это разрешения, хотя театр просил.