Сволочная история

[i]Автор пьесы «Взрослая дочь молодого человека» и легендарного монолога стиляги «Козел на саксе» — сатирик и драматург [b]Виктор Славкин[/b].Он же автор сценариев телевизионной передачи «Старая квартира». Кроме Бэмса и Славкина, в этой коммунальной квартире еще много других жильцов, с каждым из которых что-нибудь происходит. Но так уж получилось, что Славкин, как он сам говорит, «собрал эти случаи из жизни в одну маленькую круглую пилюльку». А Бэмс, как и положено главному герою, быстрее других почувствовал ее горечь… Впрочем, пусть сам писатель все по порядку расскажет. [/i][b]Мыши грызли Мишу [/b]— Моего отца в шутку назвали барахольщиком. Он ничего не выбрасывал. Например, в Гражданскую участвовал в продразверстке и с тех времен сохранил… солдатскую обмотку. «Документ истории», — говорил он. У меня это от папы: я берегу продуктовые карточки, театральные афиши, фотографии, пластинки на рентгеновских снимках («музыку на ребрах»), а главное — вырезки из газет, начиная, бог знает, с какого времени… Поэтому, когда мне предложили на АТВ стать автором сценария «Старой квартиры», я с удовольствием в это дело втравился. Мне не нужно было ходить по библиотекам — многое оказалось под рукой, оставалось найти очевидцев и участников событий. Мне всегда интересно находиться в зале во время съемок: люди, вспоминая истории из своей жизни, иногда, казалось бы, незначительные, вдруг начинают понимать, что это, собственно, и есть история страны. Вот, например, одна девочка написала нам, что ее мама знает судьбу олимпийского мишки. Выяснилось, что этот несчастный мишка упал где-то в Подмосковье, его сдули и положили на один из складов ВДНХ. Думали, во время какого-нибудь праздника опять надуют, но, когда кинулись, оказалось — всю резиновую оболочку съели мыши. Что для нас значит эта история? Это Олимпиада, эпохальное событие, прощальная песня Лещенко, слезы у всего стадиона и миллионов телезрителей, а в итоге… [i]«Лос-Анджелесский стадион «Колизеум». Только сел — началось!.. В клубах пыли мчались телеги. Колонисты завоевывали Дальний Запад. На 84 роялях игралась гершвинская «Голубая рапсодия»… Открытие Олимпиады вдохновило обозревателя «Лос-Анджелес таймс» на такой истошный крик: «Мы самая богатая, самая свободная, самая могучая и самая лучшая страна в мире!» Блажен, кто верует. Но при чем здесь Олимпиада? Где символы олимпийских идеалов мира, физического и духовного совершенства обитателя планеты Земля? Таких символов не было. Кич примитивного шовинизма прошелся ковбойским сапогом по белому олимпийскому флагу».В. Симонов, «Литературная газета», 1984 г.[/i][b]Ус генералиссимуса [/b]— В 1953 году я стоял в почетном карауле у гроба Сталина. Тогда я учился в 10-м классе, был уже комсомольцем и считался лучшим пионервожатым в школе.Но из-за моего маленького роста я выглядел почти пионером. В день похорон Вождя меня и еще 10—15 ребят вызвали в горком партии, и Фурцева, тогда секретарь Московского комитета КПСС, выстроила всех в шеренгу — а с разных школ пригнали человек 300 — и отобрала 216, на ее взгляд лучших, в том числе и меня. Одели в пионерскую форму, а я — комсомолец, но — молчу: не та ситуация, чтобы встревать… Привозят в Колонный зал, мы меняем маршальский караул — я лично сменил Буденного — и расставляют нас так: по четыре человека у каждой руки и ноги Сталина. Что запомнил? Легендарные усы Буденного и синий ус генералиссимуса, торчащий из гроба. Через 5 минут нас сажают в машину и отвозят в горком. Сдаем форму, выходим на улицу — и я снова честный комсомолец.И вот во время передачи о 53-м, когда люди вспоминали, как их близкие погибали в той дикой давке, а мы показывали кинохронику похорон Сталина, я вдруг увидел себя, правда, всего лишь со спины, но все равно вскочил с места и закричал: «Это я! Я!» А ведь о том, что стоял в почетном карауле, кроме самых близких, я долгие годы никому не рассказывал.[b]Антисоветский апельсин [/b]— Мы разыскали уникального человека по фамилии Гримм. Рабочий, крановщик, в 60-е годы он боролся за правду и в результате угодил в психушку. В один прекрасный — точнее, совсем не прекрасный — день к ним приводят генерала Григоренко, известного своей диссидентской деятельностью и, в частности, своим выступлением с критикой новой программы КПСС, на партконференции в августе 1961 года. Григоренко просит передать на волю записку, потому как его жена понятия не имела, где он. Тогда Гримм идет к уголовнику, тоже «психу», и они придумывают и осуществляют следующее: в раздобытый где-то апельсин закладывают записку и начинают на прогулке играть… в снежки. Ну, придурки, что с них возьмешь! Забавляясь таким макаром, они спокойно перебрасывают через забор апельсин… Конечно, записку можно было запрятать и в снежок, но кто бы обратил на него внимание?! А так расчет был точный — на апельсин клюнули и уже вечером генералу передали посылку от жены. «Ну что, психи, у нас сегодня праздник!» — Григоренко угощал собратьев по несчастью фруктами, колбасой, конфетами. Такие истории дорогого стоят! Эпизод с апельсином перевесит все книги, написанные про диссидентов.[i]«И наша родословная — не от «лишних людей», а от неистовых Виссарионов. Так мы заквашены. Нам чужд классовый дальтонизм. Мы верим в светлое начало в человеке, верим носителю этого начала — крупному, яркому, с сильными страстями герою, одержимому идеями общественного служения, зовущему в объятия борьбы за народные интересы… И еще: почему со сцены ушел гегемон — представитель рабочего класса?» М. А. Грибанов, 1-й замминистра культуры РСФСР, «Театральная жизнь», 1984 г.[/i][b]Обменные пункты имени Файбышенко и Рокотова [/b]— «Не ходите, дети, в школу, пейте, дети, кока-колу» — появилось в середине 50-х такая частушка. Тогда же появились мода на джаз, танец буги-вуги и стиляги с набриалиненными коками и башмаками на «манной каше».Власть безошибочно уловила угрозу, исходящую от них. Ведь стиляги первыми бросили вызов суконному прокисшему сталинскому быту, а это пострашнее борьбы на уровне абстрактных идей: населением в униформе легче руководить, чем людьми в разноцветных пиджаках. И некоторые поплатились жизнью за слишком вольные прически и поведение. В 1961 году жили в Москве два молодых человека: Файбышенко и Рокотов. Они уже тогда занимались валютными операциями и имели доллары. Приятелей арестовали, судили как валютчиков и дали срок. Но Хрущев настоял на том, чтобы их расстреляли в назидание всей советской молодежи.Процесс был громким, о нем писали в газетах и сняли даже документальный фильм. Рассказывают, после речи прокурора предоставили им последнее слово. Один из них встал и говорит: «Тут прокурор произнес слово «джипсы». Так вот, я хочу сказать, чтобы вы знали, — не «Джипсы», а «Джинсы». Это такие штаны из плотного материала, который шел на паруса и палатки. И Леви Страусс в 1850 году догадался шить из них брюки…» Короче, прочел небольшую лекцию о джинсах. «У вас все?» — спросил судья. «Все», — сказал тот валютчик и сел. И ребят расстреляли.[b]Какая глупая история [/b][i]«А помнишь, чува, какая песенка была: «Падн ми, бойз, из дет де Чаттануга-чуча?» Кстати, невинная песенка оказалась. Там негритянка спрашивает у двух парней: «Это поезд на Чаттанугу?» И все! Обычная железнодорожная тематика. А Бэмс так страшно хрипел, как будто кто-то кого-то убил и поет над трупом…» Из «Козла на саксе». 1976 г.[/i]— В 1976 году я закончил пьесу о стилягах «Взрослая дочь молодого человека» и показал ее Арбузову. Он предложил как-то прорекламировать ее. Вечером по мотивам пьесы я написал монолог, а назавтра в моем малометражном кабинете журнала «Юность» Марк Розовский всего за час отрепетировал его с Сашей Филиппенко. Мы все вместе прошли школу эстрадной студии МГУ «Наш дом» и понимали друг друга с полуслова. А вечером Саня Филиппенко уже бацал «тюлифули» и «Козел на саксе» на сцене ЦДЛ! И вот уже больше 20 лет этот номер имеет неизменный успех, потому что вся эта сволочная история повторяется из поколения в поколение: от стиляг — к хиппи, от первых рок-музыкантов — к ньювейверам… Филиппенко рассказывал, как молодые ребята во время его коронного рок-нролла кричали из зала: «Батя, давай, вжарь!» У главного героя пьесы Бэмса был прототип — настоящий стиляга Бэмс, Слава Надеждин, который в тысяча девятьсот пятьдесят затертом году на факультетском вечере в моем родном Железнодорожном институте взбил свой набриалиненный кок, вздернул воротничок рубашечки и рванул «Чучу» («Падн ми, бойз из дет…»), за что чуть было не вылетел из института. Но прошли десятилетия, а Бэмс не изменился: и в 60 лет он был таким же стилягой, шел по улице, и прохожие оборачивались. А в конце 80-х Бэмсу надоело прозябать инженером в зачуханной конторе, он уволился и стал путешествовать по заграницам. В то время комсомольские функционеры, которые выгоняли его из института за невинную песенку, уже давным-давно объездили полмира. Впрочем, Славе было плевать на них, ведь его мечта хоть под конец жизни, да сбылась, и он оставался все таким же бесшабашным, самоуверенным и своим в доску, короче, Джони — парень из Чикаго. А потом он и вовсе переселился в Германию.Бывая наездами в Москве, он мог остановить на улице приглянувшегося ему прохожего, пригласить домой, угостить выпивкой и проболтать полночи за жизнь. И всем казалось, что Бэмс прекрасно устроился и получает за кордоном не каких-нибудь несколько тощих сотен марок, а по меньшей мере тысяч 500. И вот недавно, накануне очередного отлета из Москвы, в его квартиру ворвались какие-то бандиты, стали требовать денег и зарезали его. Нелепая смерть, такая же нелепая, как и жизнь нашего поколения. В пьесе «Взрослая дочь молодого человека» Бэмс говорит: «Двадцать лет понадобилось, чтобы они поняли, что кока-кола — просто лимонад, и ничего больше. Двадцать лет! Жизнь!..Одни потратили все силы на то, чтобы запрещать, другие — чтобы пробивать. Какая глупая история!» Съедена жизнь, съедена по мелочам, с каким пафосом сотрясался воздух, все чертовски устали, поэтому ничего у нас и не получается. Но жить как-то надо… Мы в «Старой квартире» придумали медаль и вручили ее всем, кто дотянул до нового тысячелетия и не перегрыз друг другу глотки, и назвали эту медаль очень просто — «За жизнь». Сейчас мы готовим новый цикл передач, вспомним то, что пропустили в первом проекте. И я уверен, что медаль, как говорили раньше, еще найдет своих героев, выживших в войне с самим собой.