[b]В минувшую среду почти в подпольной обстановке в Союзе кинематографистов журналистам показали новый фильм «Высоцкий. Смерть поэта».[/b]Поиграть в конспирацию и поностальгировать по совковым полулегальным «просмотрам для своих» прибежал цвет столичной киножурналистики. В переполненном Малом зале их ожидало два разочарования.Первое – малый же, а не большой экран. То есть банальный телевизор, видак и кассета.Второе – посерьезнее. Накануне продюсер проекта Виталий Манский, поведав о скандале в благородном семействе, пообещал показать полный 60-минутный вариант картины.Но… Осторожный режиссер решил не подставлять Михалкова и Союз – и мы увидели уже «кастрированный» роднёй Высоцкого вариант. А дело все в том, что буквально накануне правопреемники поэта прислали уведомительное письмо о том, что, если состоится публичный показ первоначального варианта фильма, они подадут на Союз в суд. А судьи – сами знаете кто.Журналисты, заинтригованные скандалом, внимали фильму молча, порой переспрашивая – а это кто? Потому как микроскопические титры были не видны уже с первого ряда.Впрочем, из известных личностей, пожалуй, только Любимов и Аксенов почтили своим присутствием замысел авторов (режиссером картины выступила Ольга Дарфи).Вереница лиц, которые так или иначе знали Высоцкого – или дружили с ними, или работали, или любили, или лечили его. Хронометр отсчитывает дни и часы до рокового 25 июля 1980 года. Каждый из них рассказывает то, что считает нужным, но разговор все крутится вокруг болезни поэта-наркомана.Вот Аксенов вспоминает встречу Нового 80-го года – сначала на даче Володарского, потом в холодном домике у Высоцкого. Потом у него. 1 января договорились встретиться снова. Не получилось – Высоцкий ночью разбился – врезался на ледяной дороге на своем мерседесе в троллейбус. Гипотеза – хотел кольнуться.Вот Любимов, припечатывающий: все артисты – безобразники. И рассуждения их на 99,9 процента глупы. А ведь советовал по-хорошему: «Брось кино свое – все равно наврут и ничего не дадут».Вот Шехман, отец которого как врач помог Высоцкому залечить колено. А потом спросил сына: давно твой друг колется? И предрек жизни 2–3 месяца. А смерть – либо от передозировки, либо от нехватки. Дело было в марте 80-го… Вот Шемякин, вспоминающий, как Высоцкий загорелся путешествием на конях по маршруту пионеров-завоевателей Дикого Запада… Как хотел устать до изнеможения и ничего не хотеть… Вот друг Туманов, рассказывающий о домике в тайге и о том, как поэт туда не доехал.Вот, наконец, Оксана Афанасьева, нынешняя жена Ярмольника. С ней поэт, оказывается, тайно обвенчался. Оксана сумбурно в шумном кафе (другого места не нашлось?) вспоминает о том, какие лошадиные дозы он себе загонял. А ведь, по слухам, она сама тогда шустрила как наркокурьер. Об этом, конечно, ни слова… Вот и другие приятели. Коллеги. Врачи. Мы узнаем, что Высоцкий работал по самой высокой ставке – 300 рублей за концерт. И чудом уцелел, когда его концертмейстеров пересажали. О том, что он спал час в сутки – с восьми до девяти утра. Причем с открытыми глазами.О том, что даже Марина Влади не могла им руководить, и никто не мог отказать ему в просьбе достать ампулу. О том, что его кровь дважды прогоняли сквозь уголь – не помогло, тяга даже увеличилась.О том, как он токсикоманил из целлофановых пакетов… О том, как хорошо, тем не менее, и спокойно было женщинам за его спиной, что подтвердила одна из подруг.О том, какой роковой стала для него Олимпиада… О том, когда с него снимали посмертную маску – не могли отодрать. Не отдавал… Самое странное и страшное – кадры, где Высоцкий немой. Поет, а не слышно. Читает беззвучно стихи. Это – та цензура, которую допустили к памяти о поэте его родственники. И заставили нас вспомнить строчки из песни «Памятник»:[i]И с меня, когда взял я да умер,Живо маску посмертную снялиРасторопные члены семьи,И не знаю, кто их надоумил,Только с гипса вчистую стесалиАзиатские скулы мои…[/i]Поэтому впечатление от фильма странное. Вечное НЕЛЬЗЯ снова настигает поэта. И его образ размывается, распадается, как кусочки паззла.Впрочем, Манский, набивший руку на вождях, считает, что так и надо – хотя и для истории, но он лепил образ собирательный. Однако он соглашается, что картина многое потеряла, лишившись голоса поэта. К тому же многие шокирующие кадры авторы по этическим соображениям «законсервировали», намекнув, что не исключено продолжение темы. Но, сказав «а», нужно идти до конца алфавита. Пусть и к ужасу родных. И дело не в остроте и перце, а в стержне идеи.Потому что нельзя наложить лапу на то, что принадлежит всем. На стихи, которые уже 25 лет в воздухе вокруг нас. История ведь не только о лично страдающем и заставляющем страдать других гение. Но и о сути его отношений со временем и со страной – а она, увы, не проступает.А ведь картина могла реально стать открытым и страшным уроком о неверно понятой свободе. О кривом служении дару.Об агрессивной харизматичности. Наконец, о том, как можно залюбить человека до смерти.[b]На илл.: [i]Так неожиданно увидел друга в своей мастерской Михаил Шемякин. В это время художник был увлечен серией «Чрево Парижа», изображающей мясников и разделанные туши.[/b][/i]