[i]Спросите соседа, знакомого, друга: кто такая Салтычиха? Если ваш сосед, знакомый, друг имел в школе не меньше «четверки» по истории Отечества, он ответит: садистка, барыня, крепостных мучила. Поинтересуйтесь вслед: сколько лет ей было, как выглядела? Вас тут же проинформируют, что лет она была преклонных, этакая бабища в капоре и с клюкой в жирных руках. После этого улыбнитесь: «Тут у вас ошибочка!» – и начните рассказ о помещице Дарье Николаевне Салтыковой.[/i][b]Поношение[/b]18 октября 1768 года выдалось в Москве скверным, и все же Красная площадь была полнехонька. Люди перешептывались:– У девок дворовых груди отрезала. Для жаркого!– Это что! Она младенцами невинными не брезговала.– Глупости! – перекрыл бабий говорок мужской голос. – Сто душ христианских сгубила – это да! Но лишнего не приписывайте.Охочие до сплетен кумушки примолкли, косясь на одернувшего их человека в мундире гвардейца.Тут, окруженная конной стражей, на площадь выкатила телега. В ней сидела худенькая невзрачная женщина. Телега остановилась у помоста, «украшенного» оструганным столбом и плахой из осинового комля, потому что дворянок не вешают, им головы рубят.Один из всадников спешился и сначала помог женщине слезть с телеги, а потом подняться на помост. Но подвели женщину не к плахе – к столбу. Сквозь наручные цепи продели другую, обвили ее вокруг столба и закрепили чекой. На шею повесили лист с надписью: [i]«Мучительница и душегубица»[/i].После этого офицер зачитал приговор, из которого следовало, что матушка императрица заменила смертную казнь «убивице» поносительным зрелищем.Час простояла Дарья Николаевна Салтыкова, урожденная Иванова, у позорного столба. Потом чеку выдернули, цепь соскользнула. Все тот же караульный подсадил женщину, и телега покатила в Ивановский девичий монастырь, где для Салтычихи уже был сооружен подземный застенок.[b]Вдовья доля[/b]Родилась Дарья Николаевна в 1730 году. Замуж была выдана по сватовству. Супруг ее, Глеб Алексеевич Салтыков, ротмистр лейб-гвардии конного полка, в офицерских кругах считался любителем женщин пухленьких, румяных.Досталась же ему в жены девушка блеклая, худосочная, роста маленького, к тому же читать-писать не умеющая. Гулял от нее ротмистр напропалую, но между делом и долг супружеский исполнял. Двух сыновей «сделал»! Казалось, жить бы этому здоровяку и здравствовать, но в 1756 году он слег с горячкой и помер.Осталась помещица Салтыкова в 26 лет одна при детях и хозяйстве: поместье в селе Троицком Подольского уезда, дом в Москве, еще кое-что по мелочи в Вологодской и Костромской губерниях. 600 крепостных за ней числились! Приезжали к Дашеньке знатные ьродственники: Строгановы, Толстые, Нарышкины, Мусины-Пушкины, Головины... Беспокоились: «Справляешься? А то исхудала. И платья у тебя старые, такие уже и не носят». Салтыкова отвечала застенчиво: «Слава богу, все хорошо. Бегут, правда, людишки на Дон и в Сибирь, так у всех бегут, и мрут мужики да бабы, так у всех мрут».И не знали родственники, что из дома Дарьи Николаевны по ночам выносят тела дворовых девок, обезображенные настолько, что даже «прикормленный» Салтыковой священник не решался отпевать их в церкви. Кто ж поверит, что они от хвори померли, коли зубы выбиты и уши порваны? Закапывали так, в овраге, без отпевания. Дарья Николаевна при этом присутствовала, а потом садилась в коляску и приказывала поспешать, а то Николай Андреевич заждался.[b]Мил-дружок[/b]С капитаном Тютчевым, служившим в землеустроительном ведомстве, познакомилась Салтыкова вскоре после кончины супруга. Владелец недалекого имения заехал в Троицкое выразить соболезнование, да и остался... на 6 лет.Вот уж не думал Николай Андреевич, что в костлявом теле его соседки кроется столько страсти. Одно плохо, уж больно неказиста, ухватиться не за что. То ли дело девки, что в услужении ходят! Мясистые, приятно глазу.Такие мысли стали посещать Николая Андреевича довольно скоро, и взгляды его, которыми он девок ощупывал, не остались Дарьей Николаевной не замеченными. Однажды призвала она к себе поломойку, которую, как видела в окошко, хлопнул капитан по заду, и ну вычитывать: «Нечисто моешь!» Девка слова не смела сказать в оправдание. Салтыкова пуще разъярилась: за волосы девку – и об стенку. Брызнула кровь из рассеченного лба, а Салтыкова, придя в неистовство, взяла кочергу и ударила с размаху. Удар пришелся в висок. Поломойка упала, а Дарья Николаевна рассмеялась: как сладка месть!– Уберите... дуру, – дала распоряжение Салтыкова гайдукам, стоявшим у дверей. – В погреб ее! И пусть запрягают. В церковь поеду.Надо было договориться со священником. Тот заупрямился, но Дарья Николаевна напомнила о щедрых подношениях, которые он получал от нее, и поп согласился отпеть скончавшуюся «от неизвестной болезни рабу божию». Наутро покойнице повязали платок, прикрыв рану на виске, и тело ее было предано земле. Все прошло тихо, вот только муж, конюх Мартын, убивался, плакал даже. А пол в зале был вымыт. Новая поломойка постаралась.[b]Душегубица[/b]Следующее убийство произошло неделю спустя. Николай Андреевич снова бросил жадный взгляд на проходящую по двору девку, и полчаса спустя та уже стояла перед помещицей.– Дармоедка! – в голос кричала Салтыкова, потом подхватила полено, лежащее у печи, и ударила девку по голове. Та повалилась на пол. Салтыкова же упала в кресло.– Всыпьте ей! До смерти бейте!Взлетали и опускались плети. Гайдуки усердствовали. И забили до смерти. Как было велено. Дарья же Николаевна была счастлива. Еще одной соперницей меньше. Но говорить о происшедшем Николаю Андреевичу она не будет. Он человек хоть и лихой, но в постели, а как себя в этом случае поведет – неизвестно....Капитан Тютчев был тот еще ходок и в этом походил на усопшего супруга. Поэтому часто именно он был причиной гнева помещицы, обрушивающегося на прислугу.Часто, но не всегда, а со временем Николай Андреевич и вовсе стал ни при чем, уж больно по сердцу пришлись Дарье Николаевне экзекуции. Повод она уже не искала, начиная с обвинений в лени, нечистоте и обжорстве, с зуботычин и щипков, после чего наступал черед ударов палкой или поленом. Когда истязаемая падала, Салтычиха, так теперь за глаза величали помещицу дворовые, била ее головой о стену, обваривала кипятком. На возраст не смотрела, однажды так толкнула одиннадцатилетнюю девчушку, наследившую в сенях, что та упала с крыльца, сломав при этом шею.Отчего-то особенно не задерживались при дворе и мужьях жены конюхов. Каждый из этих дюжих молодцов «заботами» Салтычихи сменил по две-три жены. Через конюхов в конце концов Дарья Николаевна и пострадала.[b]Предатели[/b]Ермолай Ильин, погоревав над могилой третьей своей супруги Аксиньи, подал жалобу в Сыскной приказ. Рассказал все как было, а его высекли за клевету, заковали в кандалы и сослали в Сибирь.Еще худшая участь была уготована конюху Савелию Мартынову, тоже подавшему челобитную. Его отправили под конвоем обратно – в поместье Троицкое – для «внушения и исправления». Через два дня Савелий пропал. Салтыкова объяснила приказным из Сыскного, мол, сбежал, стервец, вольной жизни захотелось! (Забегая вперед, скажем, что полуразложившееся тело конюха было найдено во время следствия на «собственном» погосте Салтычихи.) Приказные кивнули: побеги – дело обычное. И сделали вид, что поверили. Им было отлично известно, что Дарья Николаевна у их начальства в особом почете. Салтычиха отправляла чиновникам из полицмейстерской канцелярии и Сыскного приказа гусей, поросят, кули с овсом. Одному из «сыскных», стоило намекнуть, были доставлены двадцать возов сена, другому Дарья Николаевна из рук в руки передала конверт со 120 рублями, на которые тот собирался прикупить крепостных.Короче, не стоило и дергаться, оскорблять вдову подозрениями. А что по Москве слухи ходят, дескать, лютует Салтычиха, холопов без счета в землю вгоняет, так их и мимо пропустить можно.Кого слухи по-настоящему обеспокоили, так это Николая Андреевича Тютчева. Ему уже наскучила полюбовница, а тут еще разговоры всякие. Перед Великим постом 1762 года послал он Салтыковой письмо: [i]«Милостивая Дарья Николаевна...» [/i]Далее сообщалось, что сосватал он девицу Панютину, ту, что у Пречистенских ворот живет, и со дня на день сочетается с ней браком, а посему визиты его в Троицкое отныне нежелательны и вдвойне предосудительны.Побелевшая от ярости Салтычиха кликнула слугу и приказала выяснить, так ли все на самом деле. Слуга обернулся быстро: оказалось, Тютчев и Панютина уже обвенчались и отбыли в родовую деревню капитана.Такого оскорбления Дашенька снести не могла. По ее повелению в главной конторе артиллерии и фортификации было куплено пять фунтов пороху. Заряд предполагалось доставить в деревню, где проводили медовый месяц молодые, и спалить их в их же доме! Гайдук, которому было поручено смертоубийство, однако, испугался и приказ не выполнил. Явился, покаялся, Салтычиха велела его запороть…После стала она прикидывать, как все же отомстить предавшему ее любовнику. Ничего не придумала, а назавтра верный человек сообщил, что Тютчев прознал о готовившемся поджоге и решил отсидеться в своем имении на Орловщине. Дарья Николаевна вновь кликнула слуг и наказала перехватить возок и отходить дубьем и Тютчева, и супружницу его.Но и на этот раз избежали капитан с женой смерти, в последний момент окольной дорогой поехали, будто почувствовали что-то. Не иначе, Господь уберег.А Салтычихе было уж не до того. Новая неприятность на голову: конюхи Ильин и Савельев изловчились передать жалобу только-только коронованной императрице Екатерине II. Не из рук в руки, разумеется, а через людей, которым не нравились Строгановы, Толстые, Нарышкины, могущественные родственники Салтычихи.Екатерина, желавшая прослыть просвещенной правительницей, повелела юстиц-коллегии открыть следствие, которое тут же обнаружило в московских архивах 21 одно начатое против Салтычихи и положенное «под сукно» дело.[b]Экстракт[/b]Гайдукова и попа пытали на дыбе, те все и выложили. На Салтычиху показали. Следователь уличал ее, уговаривал сознаться, но помещица твердила, что все – наветы, ни в чем она не повинна. А показания крепостных по закону вообще в расчет принимать нельзя!– Хочу вас, Дарья Николаевна, ознакомить с повелением императрицы, – сказал следователь. – Коли будете упорствовать, подвергнут и вас истязаниям несмотря на дворянское звание.– Ладно, записывайте, – будто выплюнула Салтычиха.В вину Дарье Николаевне вменялась смерть 139 дворовых людей [i]«мужеска и женска пола»[/i], которых она [i]«мучительски убила до смерти»[/i]. Но доказать удалось лишь ее причастность к 75 случаям. Так и было написано в экстракте – заключении по результатам следствия, занявшим почти сто листов.С документом ознакомилась императрица, а потом приказала подготовить указ, в котором Салтычиха приговаривалась бы к смерти.Когда проект был готов, Екатерина пробежала его глазами, взяла перо и стала вычеркивать «она», меняя на «он». Выходило коряво, но императрицу это не волновало.– Женщина такое сотворить не могла, – пояснила он Григорию Орлову, стоявшему подле. – А если сотворила, она не женщина.– Стоит ли казнить-то? – откликнулся фаворит. – Мусины-Пушкины просят за нее и Головины. Может, помилуете? Тем строптивую знать к себе привяжете. А Салтычиху подальше да поглубже запрячем. Пусть живьем сгниет.Екатерина провела задумчиво пером по щеке и кивнула:– Будь по-твоему. Но чтобы указ сей объявить по всей империи! Пусть все знают, какая государыня у них – справедливая и добрая.[b]Подземелье[/b]В указе предписывалось лишить помещицу Салтыкову Дарью Николаевну дворянского звания и фамилии, а казнь смертную заменить прилюдным поношением. Сообщников же клеймить, вырвать ноздри и сослать в Нерчинск, на рудники, в вечную каторгу.В Ивановском монастыре осужденную поместили в [i]«подземельную камеру»[/i], где бы узница [i]«света не могла иметь никакого»[/i]. Выводили ее из камеры лишь во время богослужения, но запирали в сарае за пределами церкви, откуда она «могла бы слышать церковное служение». До 1779 года сидела Салтычиха в подземелье, а дальше случилось неожиданное. Караульный солдат, который подавал ей еду, снасильничал над узницей, а может, она его соблазнила. Родила Салтычиха ребенка, которого у нее тут же отобрали и передали на попечение родственникам.Следовало ожидать ужесточения содержания, поговаривали о каземате с хлебом и водой раз в день, но монастырское начальство рассудило иначе: «На миру страшнее». Салтычиху перевели в пристройку у ворот монастыря, в двери которой было зарешеченное окошко. Любой прохожий мог отдернуть прикрывающую оконце зеленую шторку и своими глазами увидеть сквернословящую старуху, которая норовила ткнуть пальцем в глаз любопытствующему.Всего провела Салтычиха в заточении 33 года, скончавшись 27 ноября 1801 года. По иронии судьбы, место ее заточения находилось недалеко от ее дома на углу Лубянки и Кузнецкого Моста – там, где много позже были построены здания Комитета государственной безопасности, внутренняя тюрьма в том числе. Такое вот совпадение.[b]На илл.: [i]П. В. Курдюмов «Салтычиха».[/b][/i]