Помоги себе сам – руководство к действию

[b]Советская власть не просто записала Виктора в ближайшую к дому школу, которая по случаю оказалась математической. Она так построила обучение, что читавшие с пяти лет дети научных сотрудников сидели и ждали, пока сын уборщицы и пьющего плотника Виктор не освоит по складам «мама мыла раму». Осваивая, научился учиться, грызть гранит. А его более сильные одноклассники тем временем учились валять дурака.[/b][b]На казенный кошт[/b]Вот эта идея равенства, превращенная в вульгарную уравниловку, была самым страшным грехом советской системы образования. Сколько талантливых ребят сошли с круга уже в вузах только потому, что в школе привыкли учиться рывками, поджидая середнячков! Но идеология идеологией, а надо было готовить специалистов для народного хозяйства. Всех уравняв, класс Виктора начали всерьез натаскивать по физикоматематическим наукам. Отстающие перевелись в школы попроще, а он удержался, и это уже его личная заслуга. А дальше заработал закон групповых ценностей: все старались поступить в вуз, и Виктор старался. Другое дело, что одноклассники целили в Физтех или Бауманское, а он пошел на казенный кошт. Армия – школа милиции – Академия МВД – адъюнктура – кандидатская диссертация – отставка – преподавательская работа. Этот социальный лифт и по сей день исправно возит наверх парней из малоимущих семейств.За подъем пришлось заплатить общением с преступной мразью и командировками в горячие точки. Зато теперь его дочери – дети завкафедрой.Разумеется, тридцать лет назад, выбирая путь, Виктор не мог предположить, что профессия юриста станет сверхпрестижной.Сам ездит на «десятке», а иные его студенты – на «лексусах». Недавно один спросил после лекции: «Почему это, Виктор Андреевич, вы пишете одноразовой ручкой? У вас что, НОРМАЛЬНОЙ нет?». И пятидесятилетний завкафедрой стал объяснять сопляку, что у него есть несколько «паркеров», но вот схватил ту ручку, какая попалась.Руководствуясь советскими ценностями, Виктор должен был поставить студента на место. Мол, по ручке встречают, а по уму провожают. Но Виктору совсем не хочется, чтобы его проводили. Он осознает, что со своей ученой степенью и богатой юридической практикой попал всего лишь на сервисную роль при элите. Если бы Виктор ездил на «порше», он мог бы писать хоть обгрызанным гусиным пером. Владельцы «лексусов», будьте уверены, восприняли бы это как новую моду. А так он провел у себя в кабинете ревизию: от простых ручек избавился, оставил только представительские.Настолько всерьез воспринял этот случай, что рассказывал о нем друзьям как о своем проколе. Сын плотника научился не лезть со своим уставом в чужой монастырь. Это и помогло ему сделать успешную карьеру после отставки из милиции.[b]Родственникам место в гардеробе[/b]Кошмар начинается, когда человек, взлетевший с низкого старта, тащит с собой привычки и нормы низов. Знаю хороший московский вуз, куда назначили ректора из провинции. Упаси меня Бог от столичного чванства: в России хватает университетов и целых наукоградов с яркими научными школами. Мой отец, физик-ядерщик, в свое время отправленный за мелкое диссидентство в Дубну, нашел там приятнейшее общество, достойную работу и невероятное в Москве свободомыслие. Так что, говоря о провинциалах, имею в виду не географическое происхождение, а духовное состояние людей.Вот такого духовного провинциала, призванного не за научные заслуги, а за лояльность к вышестоящим, и поставили ректором упомянутого московского вуза. Он как пришел, так и начал руководить. А профессура с международными именами руководства не приемлет в принципе. Ей нужен администратор, который заботился бы об оснащении кабинетов и все такое. Манера нового ректора лезть в учебные планы, чтобы поставить на место «московских выскочек», не могла сработать в столице: «выскочки» просто начали подыскивать себе другую работу.Впрочем, может быть, ректор этого и добивался? Слабому руководителю ничего другого не остается, как окружить себя подпорками, которые всем ему обязаны. Он и привел на должности заведующих кафедрой своих земляков. (Только не ищите здесь намеков на питерскую команду президента – там была другая ситуация и другие мотивы). За сим последовала цепная реакция: заведующие кафедрами потащили земляков-преподавателей, а там нашлись и места для родственниковгде-то в гардеробе…Увы, самый лучший преподаватель социальных дисциплин из провинции добросовестно поведает студентам о тех социальных процессах, в целом повторяющих московские, но с отставанием на годы. А студенты-то живут здешними реалиями. Они просто не принимают варяга. И в ответ порождают агрессию, тупое затягивание дисциплинарных гаек.[b]Не разведка – диверсия[/b]Часто низкий старт одного оборачивается финишем для других. Я не о разогнанных профессорах – они без места не остались. Но вот недавно старый кадровик с еще кагэбэшной выучкой позволил мне просмотреть резюме желающих работать на его фирме. Я хотела узнать, какими критериями он руководствуется при отборе кандидатов, а вышла на другую тему.Кадровик сразу отправлял в корзину анкеты опытных руководителей, готовых устроиться с понижением.И знаете, почему? Нет, возможные темные истории с алкоголем или пропавшими галошами его не пугали: на то кадровик и поставлен, чтобы проверять прошлое сотрудников. Оказалось, что самые неотразимые рейдерские атаки начинаются именно с того, что на фирму засылают казачка. «Добыть информацию и разработать план атаки можно, и не внедряясь на фирму, – объяснил кадровик. – А здесь уже не просто разведка – диверсия. В нужный момент диверсант, например, «потеряет» документ или «забудет» поставить печать – словом, воспользуется одной из сотен возможностей создать юридической крючок. И не успеешь опомниться, как твоя фирма станет чужой фирмой».[b]Стихи и проза жизни[/b]Андрюша приехал из Тольятти учиться «на поэта». Я постеснялась спросить, что у него не задалось: то ли не прошел творческий конкурс, то ли баллов недобрал.Стихи у него, на мой взгляд, весьма неплохие по форме и житейски точные по содержанию. Но кому сейчас нужны стихи? Мыкаясь по углам в хрущобах, Андрюша как-то раз помог продать квартиру сильно пьющему хозяину. Заработал и на жизнь, и на платное обучение, и при всем том заслужил репутацию честного посредника. И народ к нему потянулся. Алкаша ведь, как художника, обидеть может каждый, а он, Андрюша, уже доказал, что довольствуется малой долей и не собирается зарывать владельцев квартир в лесополосе.Так и стал он вольным риелтором. Фиктивно женился, получил московскую регистрацию. Обзавелся агентурой, которая буквально за кружку пива рекламировала по окрестным гадюшникам его услуги. Большие гонорары, раскрутка алкоголиков, хождение на грани дозволенного – а на сердце стихи и студенческий билет. Душа разрывается: не раз видел, как получившие расчет клиенты, ошалев от прорвы денег, срываются в пике до дна, до могилы. Отмахнуться: «Это их дело» – не может.Замаливалгрехи, часами бил в церкви земные поклоны. Юношеские светлые стихи сменились такой чернухой, что хоть в петлю. Искал в себе светлое, расковыривал душу. Водка и травка помогали достичь нирваны, но отпугивали девушек мечты, а от богемных шалав Андрюша и сам шарахался.Разговариваю с ним: хорошо одет, умен, успешен. Перетащил в столицу сестру с мужем и маму, подыскал им шумную, зато перспективную квартиру с пьющим соседом. Вот уже и сестра помогает в бизнесе. Сам обзавелся двухкомнатной. Издал за свой счет книжечку. Просила подарить – вдруг застыдился. Прочел на память несколько стихотворений, а напоследок процитировал старый советский мюзикл: «На грош любви и доброты, а что-то главное пропало»…[b]Честность – не для бедных[/b]Никогда я не имела дел с желтой прессой. А на днях увидела по НТВ передачу о папарацци – и поняла, что как социолог кое-что потеряла. Поразили не столько кадры, где назойливые фотографы следят за звездами и получают по мордасам, сколько запись ежедневной редакционной планерки.Сидят мастера жареных фактов – по лицам, по манере одеваться, по говору все как один провинциалы, и большинство не со Среднерусской возвышенности. Конечно, ехали в Москву с мечтой о творчестве, о большой журналистике и «серебряных перьях». Но с масстарта рванули не куда мечталось, а куда хозяин указал. И вот уже дело профессиональной чести – влезть по пожарной лестнице и подсмотреть, сдернуть простыню с лица умершей и сфотографировать.Это позиция низкого старта: я зарабатываю свой хлеб, и катитесь вы со своей этикой и прочими человеческими нормами. Как заметил один литературный герой, честность – излишняя роскошь для бедных.[b]Только конюшня[/b]Оля и Настя еле-еле учатся в девятом классе. Года два назад покатались на лошадках в прокате и с тех пор не вылезают из конюшни. Получили статус любителей.Это значит, убирают за лошадьми, чистят их и кормят, а взамен им позволено кататься: лошадям все равно нужна разминка, а штатные тренеры не успевают… Этим летом они уже самостоятельно зарабатывали на прокате лошадей в парках района. Иногда гордо проезжают на скакунах под окнами школы. Конечно, в мечтах мнят себя Петушковыми.И все бы хорошо, только во взрослой компании конюхов, со взрослыми, физически трудными занятиями они переросли школьное детство. Уроки превратились в скучную обязаловку. Повторить карьеру Петушковой вряд ли получится, а на поступлении в вуз уже поставлен крест. С позиции низкого старта, в которую встали девчонки, видна только конюшня.[b]Адвокат начеку[/b]Иную жизнь смотришь, как сериал: при каждой встрече что-нибудь новенькое. Не так давно я рассказывала о медсестре Елене, которой сексуальный темперамент и «Виагра» помогли стать Елена нашла себе московского адвоката. Ей бы как упакованной столичной даме на пятом десятке поддерживать приличествующий в этой ситуации «гостевой брак», тем более что у жениха взрослые дети и сложная работа. Но Елена не может остановиться. У нее работает калькулятор: в какой квартире будем жить, какую сдавать.Надолго поселяется у адвоката, а тот, оказывается, по ночам играет в компьютерные «стрелялки».Объясняет, что морально устает в суде, ему надо расслабляться. А у Елены – повод пилить потенциального супруга: почему за компьютером, а не с ней? Рассудку вопреки у нее опять включилась модель низкого старта, когда с койки в общежитии она попала в постель престарелого вдовой слабого сердцем отставного полковника. Ну все есть у женщины! Отличная квартира, дача, бизнес – маленький, однако сытный и позволяющий раз в несколько лет менять машины. Есть и опыт, сын ошибок трудных: после того как срубила наследство, споткнулась о такого же, как сама, захватчика из Орехово-Зуева. Год замужем, два по судам.Теперь продолжение: отстаивая права на собственное имущество, полковника. Но адвокат бдительный, оформлять брак не хочет и на сексуальные излишества не ведется. Он таких дамочек видел-перевидел. Держит дистанцию, исчезает на целые месяцы, а потом объясняет, что потерял мобильник и сменил номер.[b]Собьют и не оглянутся[/b]Куда добегут они из позиции низкого старта и не будет ли этот старт фальстартом? Друг мой Виктор, который еще в детстве, сбегая от родительских скандалов, приходил к нам домой, всю жизнь тянулся вверх и, если совершал неприглядные поступки, винил себя, не оправдываясь пролетарским происхождением.Андрюша, самый симпатичный мне в этом паноптикуме человек (разумеется, не считая Виктора), уже давно на допингах. Низменный бизнес и горние устремления «поэтиного сердца» разорвали душу пополам. Уже отлежал в психоневрологии. Вышел, помолился в церкви и… толково использовал справку из диспансера, соскочив с уголовного обвинения.О ребятках из желтых изданий я мало знаю, да и знать не хочу.Только жаль, что они и те репортеры, которые каждый год погибают то в горячих точках, то от рук наемных убийц, называются одним словом – «журналисты». Съемка репортажа из Беслана или исподнего эстрадной звезды – это, в принципе, разные жанры, и пора придумать им разные названия.Остальные упомянутые здесь персонажи, насколько мне известно, не маются рефлексией и живут с полной уверенностью в своей правоте. Боюсь сталкиваться с ними на жизненном пути. Знаю, что собьют, перешагнут и не оглянутся.