Я с детства был драчуном

[b]Знаменитый скульптор Эрнст Неизвестный много лет проживает в Америке. Но свое 80-летие он встречал в Москве – в городе, с которым у него столько связано! Мы беседуем с художником в Нью-Йорке, в его мастерской в Сохо.– Эрнст Иосифович, почему вы решили отметить свой юбилей именно в Москве?[/b]– Я хотел пригласить людей, которые сыграли в моей жизни какую-то роль. Не по списку важности, а по значимости. Это мои ученики, помощники, друзья. Это решение было поддержано Аней – моей женой и моими друзьями.Приняли меня невероятно хорошо. Меня поздравили самые неожиданные люди, и в первую очередь президент Путин, который прислал поздравительную телеграмму. Поздравили меня от Чубайса, от губернатора Тулеева… Наградили какими-то орденами… Но я этого всего не организовывал. Приятно, что все получилось стихийно. Угощение Аня организовала. Отсняли ресторан рядом с моей скульптурой «Древо жизни». Это было органично. Мне это было приятно. Этим я доволен. А с точки зрения официальной я не ожидал, что это будет так представительно.[b]– Какие подарки получили?[/b]– Вагон подарков. Вывести все не смог. Мне подарили чаши, ковши из уральского камня мои земляки с Урала. Я ведь свердловчанин. Подарили какие-то драгоценные часы, которые я вообще никогда не ношу. Примаков преподнес красивую книгу.[b]– В Нью-Йорке было продолжение банкета?[/b]– Да…Но уже сил нет. Я не люблю юбилеи.[b]– Правда ли, что обычно свой день рождения вы начинали праздновать один и с бутылкой и только потом с друзьями?[/b]– Да. Это правда.[b]– Почему?[/b]– Мне нравилось сидеть и подытоживать прошедший год в одиночестве, я думал, попивал потихонечку. Друзья все это знали. Так же и Новый год я встречал. А потом кто-нибудь подгребал попозже. Это очень органично было и нормально.[b]– Эрнст Иосифович, писали, что вы отказались от своих гонораров в 700 тысяч долларов в Екатеринбурге и в 1 миллион долларов в Магадане в пользу политзаключенных и их семей. Вы уверены, что до них дошли эти средства?[/b]– Я отказался, да. Нельзя никого обвинять без оснований. Но вполне вероятно, что не дошли… Кроме того, что я отказывался от гонораров, я еще и вкладывал свои средства – 120 тысяч – в строительство монумента. Кроме того, мои друзья – банкиры – помогали. Один из них просто поехал на строительную площадку и платил ребятам зарплату от моего имени.[b]– Правда ли, что вы отморозили пальцы, когда делали монумент для Магадана?[/b]– Глина была с льдышками. Я совал руки в глину… и видите ([i]показывает руки[/i]) ногти сошли.[b]– А действительно в давние времена вы скупали у сантехников медные краны, чтобы приобрести рабочий материал для своих творений?[/b]– Ну… По этому поводу даже шло официальное следствие, все-таки – кража меди. Но потом установили, что я действительно скупал старые краны. Затем мальчишки мне стали носить. Я им на мороженое давал.[b]– Эрнст Иосифович, что означают ваши татуировки?[/b]– Юношеский романтизм. Я был в десантных частях. Это был наш общий знак – бабочка. Воздушный десант. Полет.[b]– Здесь, в Америке, отмечается день Победы – 9 мая?[/b]– Для меня это одна из самых значительных дат. Мое прошлое наложило отпечаток на всю мою жизнь. У меня особое отношение к армии, потому что я был на войне с 16 лет. Ушел добровольцем и в звании лейтенанта командовал ротой. Был тяжело ранен в Австрии. У меня был прострелян позвоночник. Пережил клиническую смерть. Санитары сбросили меня, загипсованного, на лестницу, ведущую к моргу, и это, как ни странно, спасло мне жизнь. Гипс раскололся от удара, и я, очнувшись от боли, закричал. Родители мои успели получить похоронку.У меня сохранилось уважение к армии. Я считаю, что мужчина, пройдя армейскую службу, выковывает характер. Здесь я встречался в консульствах, на приемах с участниками Великой Отечественной войны. Здесь, в Нью-Йорке, меня приглашали к активной деятельности наши ветераны… Но у меня нет времени и сил.[b]– Как же родители пережили похоронку?[/b]– Мама не верила, что я мертв. А папа был военный врач, он решил перепроверить. На его запрос пришло подтверждение. Во время войны была страшная путаница. И это не выглядело как подтверждение, а как вторая похоронка. И папа поверил… очень переживал… стал весь седой. А мама все равно не верила.[b]– Сколько прошло времени, когда они узнали, что их сын жив?[/b]– Год примерно. Там была странная история… Медсестра, которая ухаживала за мной, написала письмо маме, но оно пришло с опозданием.[b]– Очень тяжелое ранение было?[/b]– Да. Это была разрывная пуля в груди. Был поврежден позвоночник, ребра и так далее… Первое время я ходил на костылях. Сейчас все это дает о себе знать. Спина болит.[b]– Я слышала, что вам часто приходилось в жизни драться?[/b]– Я с детства был драчуном, как и мой папа. Он был за справедливость. Если трое напали на одного на улице, он мог ввязаться в драку. Он был очень вспыльчивый и не спускал оскорблений. Я тоже. А сейчас уже не хочется драться… Хотя еще недавно… Здесь в ресторане был случай. Или я, например, шел по улице со своей студенткой. Ее оскорбили…[b]– Вот в этом районе? В Сохо? ([i]Рядом – китайский квартал[/i].)[/b]– Сейчас этот район очистился, а был криминальным.[b]– А вы умеете врезать?[/b]– Я умею.[b]– Сильные руки скульптора?[/b]– У всех скульпторов руки сильные. Дело не в этом. Я – профессионал. Я занимался рукопашным боем, что входило в армейское пятиборье.[b]– Красавица жена Аня, ваш ангел-хранитель… Кто она по профессии?[/b]– Аня – лингвист. Но сейчас не работает по профессии. Она ведет мои дела. Мы вместе уже 16 лет.[b]– Как познакомились?[/b]– Я ее знал еще девочкой в Москве. А через много лет она пришла ко мне в гости с моим другом сюда.[b]– Вы когда-нибудь лепили ее скульптуру?[/b]– Да, конечно. Вот ее торс ([i]показал изумительной красоты небольшую скульптуру[/i]). Она говорит, что я идеализирую ее, но это неправда. Дело в том, что это мрамор создает такое дополнение к естественной красоте.[b]– В прессе писали, что перед отъездом из России вам пришлось собственными руками разбить более ста своих скульптур. Как вы себя чувствовали? Это были потом многолетние страдания?[/b]– Да. Ну, конечно. Но это не я сам разбил. Ворвались какие-то люди-хулиганы и все разбили.[b]– Это могли быть заказные люди, а не случайные?[/b]– Ну, конечно. Были же у меня недоброжелатели в политических кругах. Идеологи политические типа Суслова стремились, чтобы искусство было абсолютной пропагандой. Поэтому любое отклонение, например, как мои работы с мифологическим содержанием, конечно, были враждебны.Но в действительности все акции шли снизу от конкурентов из моего цеха. Такие же акции были против Плисецкой, против Славы Ростроповича. Это цеховая ненависть. Даже КГБ было исполнительным органом, а не законодательным. Когда писались доносы, на них надо было реагировать. И Солженицына травили, и Пастернака травили. Часто следователи, которые нас терзали, лучше относились, чем конкуренты. Например, мне следователь сказал: «А у меня есть ваши гравюры Данте».А у Галича попросили автограф.[b]– В Нью-Йорке, в Метрополитен-музее, есть ваши работы?[/b]– Есть только один рисунок. Но он не выставлен. Он в запасниках.[b]– Вы говорили где-то, что никогда не чувствовали себя диссидентом…[/b]– Да. Многие кричали, приехав из России в Америку, хвастаясь своим диссидентством. Я не отношусь к ним. Я просто совершенно не приемлю коммунистическую идеологию. Я считал ее не только не правильной, а антропологическим преступлением, потому что выводить нового человека не имеют права люди. Собак могут выводить, а людей не могут. Поэтому фашисты и коммунисты – антропологические преступники.Я не был диссидентом, я просто защищал свое достоинство. Хотя я дружил со многими диссидентами, правозащитниками. Такой человек был Сахаров. Он даже не диссидент. Он огромного класса гуманитарный мыслитель.[b]– Как вам в Америке поначалу пришлось? Трудно?[/b]– А кому легко? Если бы я был поэтом, мне достаточно было ручки и бумаги, а мне как скульптору нужны огромные мощности, мастерская. Конечно, трудно пришлось.[b]– Когда вы уехали из России, у вас осталась там семья?[/b]– Да, жена и дочка. Жена была против моего отъезда. Да я и сам не хотел уезжать. Но меня вынудили. В результате Америка мне очень понравилась.[b]– Сколько времени вам пришлось жить в Америке одному?[/b]– Один я никогда не был. Были подруги, были женщины, которые жили у меня не день, не два, а год. В основном так случалось, что это были мои студентки, помощницы. Пока не появилась Аня, которая стала моей женой.[b]– В ваших работах чувствуется сильная энергия…[/b]– Наверное. Моим идеалом является напряжение.