Последний романтик советской эпохи

[b]Борис Свешников (1927– 1998) художник утонченный, романтический, не в искусствоведческом, а в человеческом смысле, на чью долю выпали настоящие страдания. Начинающим художником попал на семь лет в лагерь за “антисоветскую деятельность”. С 50-х – один из ведущих мастеров альтернативного официозу искусства.[/b]Творчество Свешникова, чья выставка открылась в галерее Fine Art (Б. Садовая ул., 3, корп. 10), сродни таким мастерам романтического жанра, как Артур Фонвизин и Михаил Соколов.Ни у кого из них ни в одной работе нет знакомых гадостей уже забытого сурового советского быта. С печками и валенками, метелями и постоянным недоеданием, со смертями в нескончаемых социальных и военных пертурбациях. Никто из этих возвышенных артистов никогда не взялся бы изображать всего этого безобразия нашей обыденности – прозаической и пресной. Никакого быта, а сон золотой! Но у Свешникова вместо декадентских фей полусвета и циркачек, которыми прославились старшие коллеги, бивуаки, таборы то ли цыган, то ли разбойников. А в качестве фона – Европа, какой она кажется из советского далека: старые камни – замки и волнующиеся моря с парусными суднами, легкомысленные красавицы и страстные, жестокие мужчины. Да и атмосфера в этой Европе не такая, как на советской Руси, а густая, как нефть, состоящая из контрастов света и тени – рембрандтовская Европа великой истории, Европа мечты, где всегда то ли воля, то ли Тридцатилетняя война. И это после лагеря и ссылки.Но классический стиль художника другой. “Мистические” – неземные, голубые пространства, выстроенные, сотканные из мазков-граней, мазков-кристаллов, руками не человеческими, но ангельскими. В этом краю есть небо и земля. Там, как и у нас, растут деревья. Но это деревья из другого мира, “параллельного” нашему. По этим ландшафтам разбрелись ангелоподобные существа почти люди, даже одеты, как люди, но на поверку другие – надмирные. Не с лицами, но ликами, безмолвные, задумчивые, меланхоличные.“Что же лежит в основе искусства Свешникова? – вопрошает в своих воспоминаниях “60–70-е” международно-прославленный Илья Кабаков. “Смерть, как неизменяемое, несмываемое, неисчезаемое состояние, именно состояние. Не смерть, как небытие, отсутствие, а “бытие смерти”, ее “пребывание”, если можно так сказать…” Вот такой вот невеселый и углубленный художник жил рядом с нами. Истинный отверженный советской поры. Ни тебе колхозов, ни новостроек, ни сталеваров с оранжевыми лицами, ни белозубых доярок со звенящими бидонами – на его полотнах.Лишь ангелы и прозрачные тени страдальцев.