Бывший председатель Комитета по культуре Москвы Игорь Бугаев подошел к своему 75-летнему юбилею в новом качестве – члена Совета старейшин, куда входят именитые москвичи. И на этом посту продолжает исповедовать свою собственную теорию малых дел – помочь школе, выдвинуть на премию спектакль, отстоять нищий музей. За многие годы работы в партийных и советских органах главный культурный чиновник Москвы умудрился сохранить ровные отношения и с творцами, и с власть предержащими, предпочитая мирить и мириться. Возможно, потому, что начинал свою карьеру с журналистики, где нужно выслушивать самые разные стороны. – Десять лет я отработал в «Московском комсомольце». Но сначала поступил в МГИМО – 19 баллов из 20, без всякого блата, мама кассиршей работала. А на третьем курсе пришло распоряжение правительства сократить институт. И я перевелся на второй курс журфака МГУ. Ну что ж, язык у меня был сдан, марксизмленинизм тоже. И я пошел в газету литсотрудником на гонораре, потом на полставки в 440 рублей, затем на ставку, завотделом рабочей молодежи, замредактора и, наконец, редактор с зарплатой 2500 рублей. Было мне тогда 33 года. А потом началась партийная карьера. Сижу однажды, веду планерку – звонит «тройчатка»: «Здравствуйте, это Гришин. Вы не могли бы ко мне приехать». Хорошо, думаю, договорюсь о тираже – он тогда был маленький, всего 250 тысяч. Приехал, рассказываю Гришину о газете, он меня слушал-слушал, а потом и предложил перейти к нему помощником. Я подумал два дня, с умными людьми посоветовался и перешел. – Не жалко было журналистскую вольницу на партийную работу менять? – Я ведь не просился. Редактором уже себя попробовал, а роль партии была огромна. Когда пришел помощником, попал в самую гущу событий. Как раз балет «Спартак» в Большом принимали – эротика, говорили, артисты Большого черт знает что вытворяют. Я с другим помощником приехал, посмотрел… Три раза я потом видел «Спартак» – и с Васильевым, и с Лиепой. Ленинскую премию балету дали. Затем Сергей Бондарчук снял фильм «Они сражались за родину». Генштаб возмутился – мол, генералов не показали, армия отступает. Мы с Изюмовым (Юрий Изюмов, помощник Гришина. – Ред.) поехали смотреть. Приезжаем и видим: сидит Сергей Бондарчук в приемной Сизова (директора «Мосфильма»), бледный, обросший, курит одну за одной. Посмотрели – великолепный волнующий фильм. Я потом бумагу написал, фильм пошел. – То есть вы – спасатель «Спартака» и Бондарчука? – Встреч интересных много было – жаль, дневников не вел. После Гришина стал завотделом культуры Горкома партии – в 37 лет, мальчишка еще по сравнению с другими. Ну а потом самая интересная пора началась: я – первый секретарь Краснопресненского райкома партии. В районе – многие московские театры, три творческих союза, автокомбинаты, Трехгорка, на которой тогда техническое перевооружение шло, а работали в основном женщины. Чего только не приходилось делать. Как-то звонит мне Олег Ефремов: «Игорь Борисович, выручай, «мерседес» угнали». Звоню полковнику милиции Оржаховскому – так, мол, и так. В тот же день нашли. Их тогда в Москве с десяток-то и был – не то, что сегодня: первая столица мира по «мерседесам». А в 84-м году Гришин меня опять перевел на культуру, здравоохранение, образование. – Для многих деятелей культуры фамилия Гришина ассоциируется с запретами. – Виктор Васильевич был человеком жестким, требовательным, строгим, дисциплину любил. Если сказано – сделай, или объясни, почему не сделал. Чтобы при нем «воз и ныне был там» – такого не было. Но никогда не повышал голос даже на тех, кто ему не нравится. Недаром сейчас можно встретить объявления – приглашаем на ответственную работу бывших советских руководителей. Они ответственные и в людях прекрасно разбираются. Любимов тоже о Гришине плохо отзывался. Виктор Васильевич пришел на спектакль «Пристегните ремни» и ждал начала в кабинете Дупака. А администратор летел откуда-то, увидел, что на месте Гришина кто-то сидит, – значит, все в порядке. И не предупредил. И вот начался спектакль, где по сюжету в самолете все ждут начальство, которое задерживается. И тут по проходу идет Гришин. В зале хохот. Любимов потом несколько дней извинялся. А Гришин сказал, что в этот театр больше не придет, но помогать будет. И построил новую сцену. – Вас не обижала формулировка «спущен на культуру»? – Я к культуре всегда близок был, а карьеру свою никогда не планировал. Да, всякое было. Например, плакаты «Долой Бугаева», когда Музыкальный театр им. Станиславского и Немировича-Данченко делился. И ермоловцы дверьми хлопали. Потом извинялись. И Колобов потом ко мне пришел: «Знаете, Игорь Борисович, я хочу свой театр создать». И не было премьеры, на которую бы он меня не позвал. Великолепный дирижер, гений, растворенный в музыке! – Что представляет собой Совет старейшин при мэре Москвы? – Лужков создал его при мэрии – там тридцать с лишним человек, много лет работавших на благо Москвы. Приходится заниматься самыми разными вещами. Например, музыкальнойшколой им. Глинки в Печатниках, которая арендует помещение у монастыря, и аренду ей не продлили. Потрясающая школа, чистота, порядок, фортепиано в каждом классе, много выпускников-лауреатов. И главное, кроме этой школы и кинотеатра, во всей округе нет культурных учреждений. Я страшно возмутился и написал Лужкову, что нельзя так поступать со школами. Я сам крещеный и во время партийной работы помогал устраивать религиозные праздники. Но там 400 детей учится, в том числе и дети прихожан. Или другой пример – Музей Есенина, деревянная двухэтажка на Серпуховке. На втором этаже (250 кв. м) – фирма. Сидят, как боги, за своими компьютерами. А музей ютится на первом этаже (90 кв. м) – ни туалета, ни комнаты для организации экспозиций. Концерты на улице проходят. Я поднялся на второй этаж: ребята, говорю, а вам не стыдно? А мы, говорят, суды все выиграли и вообще шли бы вы подальше. Я не стал с ними спорить, но уже пятый год мы этот вопрос решаем – может быть, стоит найти им другое равнозначное помещение, а музею отдать этот второй этаж. – А как вы оцениваете ситуацию, сложившуюся вокруг Домов актера и скульптора? – Полностью поддерживаю актеров! У этого Дома такой опыт помощи артистам и такая аура! Я праздновал там свое день рождения, а рядом Караченцов отмечал какую-то дату. Артисты идут туда, как к себе домой. Там даже накормить могут бесплатно. Конечно, на это надо как-то зарабатывать. Я думаю, Лужков не допустит подобных перемен. У нас ведь мэр – не просто мэр, а один из руководителей «Единой России» и имеет огромный авторитет. Может встать и поперек какого-то решения правительства России. Не будет он поддерживать то, что предлагается, – коммерциализации культуры. – Вам приходилось когда-нибудь быть буфером между власть предержащими и творцами? – Я старался на все спокойно реагировать. Помню, в бытность мою завотделом культуры в Манеже была выставка Дмитрия Жилинского. Приходилось выслушивать: «Что за лица?! Что за люди?!» А потом он премии получал. Лет десять назад Марк Розовский позвал меня на «Песни нашей коммуналки». И я сказал ему: «Марк, дорогой, мне понравилось, но блатная культура не всех радует. Мне кажется, у тебя в спектакле с этим перебор. Посмотри сам, может, надо убавить». Он сказал, что подумает. Вот и все. В мою бытность председателем Комитета по культуре театров стало в два раза больше, а сейчас их количество, вместе с антрепризами, приближается уже к сотне. Но все равно мало – в Париже их около трехсот, в НьюЙорке до пятисот. Правда, там государственных гораздо меньше, чем у нас.