Московские театралы разрываются между фестивалями

Московские театралы сейчас разрываются даже не между премьерами, а между фестивалями – фестивали Нового европейского театра (NET) и «Сезон Станиславского» идут ноздря в ноздрю, а им на пятки уже наступает московская версия «Балтийского дома», у которой в этом году «Датский акцент». NET начали соседи – финский режиссер Кристиан Смедс и замечательная литовская актриса Алдона Бендарюте представили «Грустные песни из сердца Европы». Это нарезка из «Преступления и наказания», политая соусом современности. К сожалению, испорченные наушники не дали большинству зрителей насладиться диалогами героев. Оставалось лишь наблюдать за трансформацией актрисы, столь же красивой, сколь и бесстрашной. Вот склонился над стаканом набыченный Мармеладов. Вот, в два счета соорудив себе пышный бюст из двух клубков ниток под кофточкой, заполошная Катерина Ивановна трясется над своими детьми – особенно над Полинькой, желтым клубочком, что все время норовит куда-то закатиться. А вот она тащит волоком пальто, набитое бутылочными осколками – задавленного Мармеладова. Поносит его последними словами, а после прижимает к груди – страстно, горько, в последний раз. Вот отвратительная старуха-процентщица воюет с ложкой и собственной дрожащей рукой – никак не может донести суп до рта. А с топора-убийцы сладострастно слизывает кетчуп. Не сказать, чтобы режиссура этого спектакля потрясала новизной, а вот актерское мастерство и органика – по-прежнему единственная новость. Ньюсмейкер нынешнего NETa Жоэль Помра прошлым летом гремел на Авиньонском фестивале, и сам Питер Брук пригласил его в свой «Буфф дю Нор». В Москву Помра привез «Торговцев». Это жутковатая история в духе Ларса фон Триера, рассказанная от лица работницы некоего химического предприятия. Она безмерно счастлива, что имеет работу, а значит, выгодно продала свое время, рабочую силу и здоровье. А ее подруга несчастна, потому что не работает нигде, хоть и купила в рассрочку дорогущую квартиру, где нет даже кровати для ребенка. Однажды на предприятии происходит взрыв, и власти грозятся его закрыть. Это настолько повергает героиню в депрессию, что она в знак протеста убивает собственного ребенка. Люди здесь безымянные. Безъязыкие. Безрукие (на химическом конвейере у рабочих точно исчезают кисти). Бесчувственные, как роботы. Словом, настоящие герои нашего времени. А пока в павильоне на Дербеневской играли «Торговцев», в Сокольниках давали «Фаму» – сколько бы ни строили в Москве театральных зданий, а всем не угодишь. «Аудиотеатр для большого ансамбля, восьми голосов и актрисы» Беата Фуррера поставил Кристоф Марталер, который в декабре получит премию Фонда Станиславского за режиссуру. Музыкально-пространственное решение – павильон-трансформер, состоящий из вращающихся панелей (то закрытый гроб, то вселенский сквозняк). Оркестр, окружающий по периметру зрителей. Дирижер, от которого постепенно уходят музыканты. О том, как соотносятся строчки Овидия о Фаме, богине молвы, и новелла Артура Шницлера «Барышня Эльза» о девушке, вынужденной продаваться, чтобы спасти отца, можно было только догадываться. Бегущая строка перевода, видимо, не предполагалась конструкцией высокого искусства. А там холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно. Костя Треплев был бы доволен.