Клетка для оборотня

Завершился процесс над серийным убийцей Пичушкиным, за ходом которого внимательно следили не только в России, но и за границей. Даже в истории мировой криминалистики такие преступники встречаются нечасто. Откуда берутся эти нелюди, можно ли было остановить маньяка раньше, какое впечатление оставил процесс?[b]Об этом разговор с прокурором Москвы Юрием СЕМИНЫМ, который выступал гособвинителем в Мосгорсуде.[i]Без права на ошибку[/i]– Юрий Юрьевич, какое впечатление произвел на вас процесс?[/b]– Если давать оценку с точки зрения профессионала, то работа была очень интересной, важной. Я впервые принимал участие в работе суда присяжных. И получил большой опыт в этой области.Можно было бы, конечно, войти в состав группы, а затем уже в конце выступить с пятнадцатиминутным словом… Но в данном случае это было бы неправильно. Мне не хотелось участвовать в процессе формально. Слишком значимым событием было дело Пичушкина. Поэтому я постарался принять участие в судебных заседаниях на всех ответственных этапах, внимательно изучил дело и хорошо понимал, в чем его слабые места.[b]– А слабые места были?[/b]– С юридической точки зрения самым сложным моментом было найти и показать присяжным наличие совокупности доказательств. Например, есть эпизоды, где отсутствуют тела жертв. Их просто нет, но есть очевидные факты, указывающие на то, что убийство совершил именно Пичушкин.Кроме того многие эпизоды давние… И по большинству из них нет ни очевидцев, ни свидетелей. Пичушкин сам говорил, что он создавал такие условия намеренно.Ведь у него было немало и других случаев. И он отказывался от реализации преступных замыслов, так как не была создана необходимая для него обстановка.Дело слушалось судом присяжных. А присяжные – обычные граждане, не владеющие навыком профессиональной оценки доказательств. Поэтому необходимо было объяснить судьям, почему преступная деятельность Пичушкина доказана. Это было непросто, и приходилось тщательно взвешивать каждое слово, каждую цитату или упоминание фактов. И не только в обвинительной речи, но и при исследовании доказательств.Можно было ставить присяжным вопросы и получать одинаковые по существу, но разные по форме ответы. Тогда получалось бы, что одни ответы убеждали, а другие имели бы иную окраску, оттенок сомнения. Задавать наводящие вопросы в этой ситуации недопустимо, поэтому пришлось мобилизовать весь свой профессионализм, опыт, чтобы разночтений в оценках присяжных деяний подсудимого не возникало.[b]– Так ли уж это важно? Ведь Пичушкин – «черный рекордсмен», его преступлений хватит для приговоров нескольким маньякам...[/b]– Вы правы. К тому же случаи, когда обвинение не получает стопроцентного результата в суде, не редкость. К слову сказать, чтобы осудить Пичушкина на пожизненное заключение, достаточно было десятой части проходящих по делу эпизодов. Он ведь убил 48 человек и пытался убить еще трех… Но с точки зрения общественной значимости, обвинению был крайне важен стопроцентный результат.[b][i]«Шоу Пичушкина»[/i]– Почему это так необходимо?[/b]– Представьте себе, какой поднялся бы ажиотаж, если хотя бы по одному-единственному эпизоду вердикт присяжных не состоялся? Даже в ходе судебных слушаний в прессе появлялись выступления, смысл которых сводился к «обличению» следствия. Оно, дескать, задержало не того и обвиняет не так… Нам нужен был безукоризненный результат и мы его добились.[b]– Другими словами – полная победа?[/b]– Суд – не теннис и не футбол, это практическое правосудие. Но мы не имели права на ошибку. Она бросила бы тень не только на конкретных сотрудников прокуратуры, но и на всю правоприменительную систему.Был еще один аспект, о котором следует сказать отдельно. Суд проходил в условиях полной открытости. Журналисты имели возможность принимать участие в заседаниях, получали право вести репортажи практически из зала суда. Но вот что меня задело. Есть все же определенные рамки дозволенного. Они не нами определены, они общеприняты во всем цивилизованном мире. И мне кажется, что иные издания и журналисты переходили грань, отделяющую воспитанного человека от дикаря.[b]– Не слишком ли жесткая оценка?[/b]– Представьте себе картину. Старшина присяжных зачитывает вердикт, все двенадцать судей, большая часть из которых люди немолодые, стоят. Здесь же потерпевшие, для которых происходящее – сильнейший стресс. Они тоже внимательно слушают… И все это как будто не касается некоторых репортеров. Кто-то усаживается в кресло, кто-то выходит из зала, чтобы первым оказаться в эфире. Даже судья Владимир Усов вынужден был сделать замечание: уважайте суд, в конце концов, ведите себя так, как того требуют закон и Конституция России.Или другой эпизод.В перерыве между заседаниями я обсуждаю с кем-то из коллег тактику действий, веду с ним частную беседу. И вдруг между нами просовывается чья-то рука с диктофоном. Как это понимать? Многие журналисты готовы были сделать из суда над серийным убийцей что-то вроде «Шоу Пичушкина». Говорят, в таких ситуациях проявляются особенности репортерского труда. Но позвольте, разве есть такие профессии, которые оправдывают отсутствие совести.[b][i]Где взять профессионалов[/i]– Вы считаете, что дело не нужно было слушать в таком режиме?[/b]– Больше всего удивляет безаппеляционность некоторых изданий. Они с легкостью рассуждают о правомерности тех или иных решений, оценивают доказательства, проводят аналогии… Причем все это с профессиональной точки зрения не выдерживает никакой критики. Конечно, репортажи из зала суда большинством смотрелись с интересом. Но давайте подумаем, каково было родственникам потерпевших? Как все это воспринималось ими?[b]– Юрий Юрьевич, можно ли говорить о фатальных просчетах милиции, которые помешали задержать маньяка раньше?[/b]– Ошибки были, и в связи с этим я еще раньше подписал представление на имя начальника ГУВД Владимира Пронина. По фактам нарушений возбуждено уголовное дело. Были формализм, непрофессиональное отношение к делу. И можно даже услышать, что если бы каждый выполнял свой долг, то и Пичушкин не появился. Мы сильны задним умом…Пичушкин тоже утверждал, что он сам себя выдал милиции. Разве это так? Маньяк на протяжении долгого времени был сконцентрирован, хитер, изворотлив. Оценивая ловкость и коварство, с которыми он заманивал в свои сети жертв и скрывал улики, я бы назвал Пичушкина оборотнем. И на суде он вел себя вовсе не как простачок. Отказался от показаний: вы сначала раскройте карты, а потом посмотрим, что я предприму. Он очень и очень непрост. Между тем этого никто не заметил.И с предотвращением преступлений было все не так примитивно. Конечно, будь на месте дознавателя, занимавшегося в 1992 году первым убийством Пичушкина, такой следователь, как Андрей Супруненко, маньяка отправили бы за решетку еще тогда. Но ведь и вышел бы он спустя шесть-семь лет, и все равно начал бы убивать людей. Он к этому шел.[b]– И все же были ошибки, которые задержали его разоблачение.[/b]– У нас есть люди полярной квалификации. Встречаются профессионалы, у которых результат всегда близкий к ста процентам. И окажись в нужном месте, в нужный час высокий интеллектуал, аналитик с масштабным мышлением, то вероятно уже в 2003 году стало бы ясно, что в столице орудует маньяк. Потому что в одном месте люди пропадают, а в другом всплывают тела… Но, увы, такого профессионала не нашлось.[b]– Что если ситуация повторится?[/b]– Нужны профессионалы, думающие, грамотные люди, которые радеют не за высокий процент, а за дело.[b]– В одной из бесед вы сказали мне, если бы был специальный «зоопарк», то таких, как Пичушкин, нужно туда помещать и показывать людям. Чтобы они были осторожнее, внимательнее. Какова будет судьба маньяка? Говорят, такие люди на зоне долго не живут.[/b]– Первые пятнадцать лет – тюрьма. Государство ему жизнь сохранит. Будут специальные условия, особый режим. Могу вам сказать, что Пичушкин не самоубийца. И он руки на себя не наложит. А что будет через пятнадцать лет, когда его переведут из спецзоны, где до недавнего времени содержались смертники? Наверное, главное, что теперь Пичушкин уже за решеткой.