Россия пока не выбрала, чего ей бояться больше

УЧЕНЫЕ Института социологии РАН при поддержке немецкого Фонда Эберта попытались замерить социальную температуру российского общества. Для этого они предприняли масштабное исследование поселившихся в нашем сознании страхов, угроз и опасений. Главные выводы работы таковы.[b]1.[/b] В целом в России паники пока не чувствуется. В прошлом остались довлевшие над нами 10–15 лет назад страхи распада страны, гражданской войны, экономического коллапса. Заметно снизилась угроза терроризма, а “чеченский фактор” переместился на периферию общественного внимания.[b]2.[/b] На фоне общего внешнего спокойствия напряженность в обществе все же нарастает, причем каждый пятый считает, что это “существенно”. Усиление тревожности и неуверенности лично в себе отмечают 11% респондентов, а 44% заявляют, что одни страхи и тревоги у них уступили место другим. Похоже, в нашем обществе складывается новое состояние массового сознания – “стабильная неопределенность”.[b]3.[/b] Многие пока не верят, что трудные времена действительно настанут. Так, заметно ширится прослойка тех, кто никак не собирается адаптироваться к грядущей суровой реальности. Если 10 лет назад к поиску дополнительных источников заработка был готов каждый второй, теперь – только треть. С 3% до 19% выросло число прямо заявляющих, что они не намерены ничего предпринимать, даже когда кризис “долбанет” по-настоящему.[i][b]Печки-лавочки и фондовый рынок[/b][/i]Основные результаты работы нам прокомментировали ее руководители, [b]ученые Владимир ПЕТУХОВ и Игорь ЗАДОРИН.[/b]– В конце 1990-х годов чуть ли не каждому второму россиянину казалось – страна катится в пропасть. До этого нечто подобное повсеместно ощущалось еще десятилетием раньше. И вот спустя тот же промежуток времени – новые испытания. Но сейчас на лицах сограждан тотальной озабоченности что-то не видно. Мы получили массовую прививку от крайнего пессимизма или смотрим на действительность через розовые очки?[b]Владимир ПЕТУХОВ[/b]: – Действительно, на серьезные вызовы общество реагирует не в пример спокойнее. Но дело в том, что эта “социальная температура” распределена по стране крайне неоднородно. Не будет большим преувеличением сказать, что жители мегаполисов и провинциалы видят перед собой две разные России.Например, москвичей, довольных жизнью, больше 80%, тогда как в Пскове или Рязани таких около четверти (22% и 26% соответственно).[b]– Но ваше исследование трехлетней давности показывало, что в географическом плане экономическая и социальная неоднородность сглаживаются, и, по крайней мере, противопоставлять Москву и провинцию уже неверно. Неужели эта здравая тенденция загублена?Игорь ЗАДОРИН:[/b] Нет, между разными территориями социально-экономическая ситуация, конечно, выравнивается. Но, во-первых, невероятно медленно. Во-вторых, гораздо быстрее уже внутри самой столицы формируются, так сказать, две Москвы. Обитатели одной ощущают себя жителями крупнейшего мегаполиса, интегрированы в мировую экономику и как огня опасаются обвала на фондовых рынках. Люди “второй Москвы” проводят свободное время среди печек-лавочек, интересны им, как правило, только новости собственного микрорайона, а страшат их слухи о грядущем массовом подорожании. А в-третьих, и это, пожалуй, главное, в обществе продолжает нарастать социальное расслоение, причем практически по всем направлениям.[b]В. П.:[/b] И прежде всего по возрасту. Мы спрашивали людей, между какими группами населения, по их мнению, противоречия сейчас наиболее остры. Вариант ответа “между молодежью и людьми старшего возраста” по общей популярности вышел на 6-е место. Но он единственный за последние два года “прибавил в весе” более или менее значимо. Если в 2006 г. его выбирали 10% респондентов, теперь – уже 19%![b]– Это конфликт отцов и детей?В. П.:[/b] Нет, просто чем моложе человек, тем выше его достаток. Увы, социальная дифференциация приобретает ярко выраженные поколенческие черты. А в некоторых сегментах рынка труда воцарился настоящий молодежный шовинизм, когда работодателей не интересуют ни опыт, ни знания, ни квалификация соискателя, а только юношеский задор и готовность выполнять любые, подчас абсурдные, распоряжения и поручения.[b]И. З.:[/b] Не в последнюю очередь из-за этого применительно к данному исследованию говорить о россиянах как общности практически невозможно. Что касается тревожных ожиданий в макроэкономике, единства в ответах нет вообще ни по одному пункту, а в большинстве случаев оценки и вовсе диаметрально противоположны. То, что почти каждый второй считает наиболее вероятным снижение уровня жизни, еще можно списать на традиции общественного сознания (думать, что дальше будет тяжелее, у нас любили всегда, даже в самые благополучные годы). Но при этом 35% ожидают скорой экономической стабилизации, а 39% – ни много ни мало – дефолта.[b]– Что ни говори, а кризис продолжает нарастать. Заметно ли на этом фоне усиление серьезных опасений и страхов в массовом сознании?В. П.:[/b] Практически нет. Как и раньше, во внутренней жизни страны больше всего сограждан беспокоят социальные проблемы – рост цен и нарастание алкоголизма и наркомании. Но если первая позиция за два года прибавила 12 пунктов, то вторая, наоборот, в той же степени “похудела”. Упомянем еще рост преступности (его сейчас называют 26% – на 10 пунктов меньше, чем пару лет назад) и охлаждение отношений с Западом. На мой взгляд, это следствие конфликта на Северном Кавказе: мы ощутили, как быстро война может подойти к нашему порогу и сколь высок уровень взаимозависимости в современном мире.[b]И. З.:[/b] Но, думаю, к весне, когда события в Северной Осетии забудутся, а материальные проблемы обострятся, международная конъюнктура опять отойдет на второй-третий план. Пока же, если судить о массовых ожиданиях, прогнозах и опасениях в политике, картина не менее противоречива.Очень большая часть опрошенных (42–47%) верят в усиление влияния России, в рост ее международного авторитета, в улучшение взаимоотношений со странами СНГ. С другой стороны, столь же многие из нас опасаются нового витка холодной войны (против 29%, ожидающих, наоборот, улучшения взаимоотношений с западными странами). А вот реестр личных опасений, наоборот, консервативен. Интересовались мы и распространенностью иррациональных страхов, связанных с так называемым миром непознанного. Выяснилось, что это все же удел меньшинства. Но и здесь картина весьма устойчива, а в лидерах – оговоры и сглазы (их боятся 22% опрошенных).[i][b]Чего лично вы боитесь больше всего?[/b][/i]Потеря здоровья ([i]смерть[/i]) близких [b]67[/b]Посягательство на жизнь и здоровье близких [b]65[/b]Потеря здоровья, угроза смерти от болезни [b]58[/b]Посягательство на мою жизнь и здоровье [b]51[/b]Потеря здоровья, угроза смерти от несчастного случая [b]50[/b]Потеря имущества вследствие кражи, пожара [b]39[/b]Социальные конфликты ([i]беспорядки, войны[/i]), напряженность в обществе [b]37[/b]Стихийное бедствие [b]37[/b]Посягательство на мое имущество [b]33[/b]Одиночество [b]27[/b]Заключение под стражу, в тюрьму и т. п. [b]16[/b]Крупные финансовые потери [b]14[/b]Потеря репутации, позор от клеветы, навета [b]13[/b]Посягательство на мои личные тайны [b]8[/b]Потеря репутации [b]7[/b]Другое [b]1[/b]Ничего не боюсь [b]4[/b]Затрудняюсь ответить [b]2[/b][i]В процентах от общего количества опрошенных (допускалось несколько вариантов ответа)[/i][b]ЧИТАЕМ ВМЕСТЕ[/b]Сегодня читатель этого номера “Вечерки” и главный критик (по-газетному – “свежая голова”) [b]Александр МИЛЯВСКИЙ, депутат Мосгордумы[/b]. Ему и адресованы наши вопросы.[i][b]Что на свете всех страшнее?[/b]– Все-таки война. Человек рождается на свет, чтобы жить, давать миру все лучшее, что в нем есть. Но никак не воевать и умирать.[/i]