Евгений Гик: «Всё само собой как-то пишется»

С Евгением Яковлевичем Гиком мне довелось работать в одной из московских газет. Он оказался не только легок в общении, без всякого намека на звездность, но и сердечен в привязанностях. Мы почти сразу, несмотря на разницу в возрасте и литературном статусе, перешли на «ты».[b]– Жень, ты уже столько написал, что тебя можно в классики зачислять. А сам ты себя классиком ощущаешь?[/b]– Ну-у, в области развлекательно-занимательной литературы – да. В шахматном направлении развлекательно-популярные книжки в таком количестве никто не пишет.[b]– Я тебя знаю не только как писателя, но и как заядлого читателя. Кого ты читаешь, кто тебе интересен?[/b]– В последние годы я больше предпочитаю мемуары. Обычно я накапливаю в течение года книжки, которые хочу прочитать, и за три-четыре месяца лета и осени все это прочитываю, сидя на даче. В этом году, кроме прочего, прочитал книжки серии ЖЗЛ про Ахматову и Гумилева.[b]– Про Николая или Льва?[/b]– Про Николая. Прочитал с большим интересом и оба тома Бенедикта Сарнова «Сталин и писатели». Первый том – это Горький, Маяковский, Пастернак, Мандельштам, Эренбург… Во втором – Ахматова, Зощенко, Алексей Толстой, Булгаков.[b]– Это уже классики – кого из них перечитываешь[/b]?– У меня это тоже дачная программа. Один год я перечитывал Достоевского… Понимаю, смахивает на такой математический, формальный подход – это лето я посвящаю Достоевскому! И тем не менее я прочитал все основные его вещи – «Братья Карамазовы»…[b]– «Бесы».[/b]– «Бесы» с большим трудом прочитал в юности и сейчас с не меньшим. А вот в прошлом году у меня был Пастернак… Ну, стихи-то я читал много раз, но «Охранная грамота» и проза первых лет, «Доктор Живаго» – это у меня с трудом прошло. Все-таки он поэт, а как писателя его тяжело читать, тем более много.[b]– А новинки? Как книга тебе в руки попадает?[/b]– Я вообще книжник, со студенческой скамьи собираю книги и даже в тяжелые времена умел где-то что-то доставать, ходил часто на книжный рынок и всегда все деньги там тратил. Выписывал «Книжное обозрение» и обводил кружочками, что хочу прочитать или купить. У меня была огромная библиотека – доходило до пяти тысяч томов. Кстати, когда-то казалось, что это очень хорошее вложение, а сейчас выясняется, что все это было не нужно – в материальном смысле. При наличии-то Интернета… Так что в последние годы я чаще избавлялся от книг, чем приобретал, потому что понимал – вот к этому уже не вернусь.[b]– Свою первую публикацию помнишь?[/b]– Книжную или газетную?[b]– А какая осталась в памяти?[/b]– В принципе, я все помню. Помню и очень смешную заметку обо мне. Она называлась «Крепкие мускулы и сильные нервы». Опубликована она была в газете «Шахматная Москва» году в пятьдесят девятом, когда я был чемпионом Москвы по бегу и чемпионом Москвы по шахматам одновременно. Что касается книжной печати, то моя первая книжка вышла в семьдесят шестом году, называлась она «Математика на шахматной доске» и была издана огромным тиражом, по-моему, триста тысяч экземпляров, как и было принято в Советском Союзе. Это была моя тема – математика. Я ведь окончил мехмат, у меня около ста математических научных работ.Плюс шахматы – я мастер спорта. И если я не стал выдающимся шахматистом и математиком, то в сочетании у меня нет конкурентов.[b]– Жень, а ты помнишь свое самое детское, самое первое ощущение, вернее, желание… Кем ты хотел стать?[/b]– Самое детское, самое первое не помню… Я бегал, в четырнадцать лет рекорд Москвы установил в беге на шестьдесят метров, но никакого желания стать спортсменом у меня не было. Тем более у меня было плоскостопие, и тренер предупредил моего отца, что из вашего сына чемпиона мира не получится. Где-то с восьмого класса я участвовал во всяких математических олимпиадах, задачки решал и после школы поступил на мехмат. Окончил его, защитил диссертацию, все шло гладко, но потом, когда стал мастером по шахматам и стал писать о шахматах, это было в шестьдесят седьмом году, стал издавать книги. Здесь есть один нюанс. Отец мой был известным журналистом при советской власти. Он мне объяснил, что эта профессия очень зависимая, ты не можешь писать так и то, что хочешь, и потому он бы не хотел, чтобы я стал журналистом. Ну я и не стал журналистом, но тем не менее гены отца сработали, и я все приближался, приближался к литературной деятельности. И вот в начале девяностых, когда уже можно было писать о чем угодно, я вступил в Союз писателей (я человек старых взглядов – надо где-то числиться) и ушел на вольные хлеба. Потом меня стали приглашать в газеты – писать о шахматах и вообще о спорте. Однако самостоятельности я не потерял: книжки тоже пишу.[b]– Знаю, ты интенсивно работаешь, а как отдыхаешь? Что отвлекает, что переключает?[/b]– Как и многие творческие люди, я не могу отдыхать. Были годы, семидесятые-восьмидесятые, когда у меня в производстве одновременно было пять или шесть книг. Какая-то пишется, какая-то в этот момент переводится, какая-то переиздается, что-то с энциклопедией надо делать. Вот я и переключаюсь – пару дней одной книжкой занимаюсь, потом другой. В этом и отдых. Но, конечно же, я еще много ездил, особенно когда стало можно выезжать. Я был, наверное, странах в тридцати, играл на Западе в открытых турнирах.Был в Америке, Европу всю объездил. Нет, я нормально живу, часто хожу в театры, смотрю какие-то нашумевшие фильмы. В общем, я не аскет.Но главное для меня – работа. Хотя сейчас, в кризис, книжки мои издаются не так хорошо, как прежде. Однако все само собой как-то пишется в связи с какими-то шахматными событиями.[b]– Давай закончим интервью пожеланием читателям «Вечерки».[/b]– Не знаю, что себе-то пожелать. Давайте так: желаю всем, чтобы кризис побыстрее закончился и все вернулось. Ведь, как правило, кризис когда-нибудь проходит, а потерянного уже не возвратить... Пусть люди держатся и надеются на лучшее.[b]ЧИТАЕМ ВМЕСТЕ[i]За что вы любите (или не любите) мемуарную литературу?[/i]Сергей ГОНЧАРОВ, депутат Мосгордумы:[/b][i]– Если она мемуарно-исторически выверена – одно дело. И совсем другое – когда люди пишут мемуары и приукрашивают свое собственное я. Это мне не нравится.[/i][b]Евгений ГИК: [i]Веселые истории про шахматных королей[/i]Искусство размена[/b]Супруга Тиграна Петросяна, Рона, освободила его от всех жизненных хлопот, кроме, разумеется, шахматной игры. Один его знакомый, часто посещавший Петросяна, когда тот еще жил в неважных условиях, был весьма удивлен, зайдя к Тиграну через год после его женитьбы в роскошную квартиру с большим количеством комнат. Встретив одного из его коллег, он спросил: – Как Петросяну удалось поменять свое скромное жилище на такие шикарные апартаменты? И гроссмейстер дал афористичный ответ: – Петросян умеет менять только слонов на коней. Все остальное меняет его жена![b]Муж-декабрист[/b]На турнире претендентов в Кюрасао у Михаила Таля начались почечные колики, и он угодил в больницу. А как только полегчало, поспешил выписаться.Ему предложили немного задержаться для тщательного обследования. Но Таль категорически отказался.Главный врач больницы, милый человек, сказал ему перед выпиской:– У вас там так страшно, арестовывают и отправляют в Сибирь. Оставьте хоть свою красавицу-жену здесь, она мне очень нравится.– Она вам нравится здесь, – возразил Михаил, – а я, если придется, буду любить ее и в Сибири.[b]Переписка с Никсоном[/b]В семидесятые годы большой резонанс в СССР получило «дело Анджелы Дэвис». Хотя никто толком не знал, в чем она виновата, все гневно протестовали и требовали ее защиты. Было подготовлено специальное послание тогдашнему президенту США Ричарду Никсону, которое предложили подписать многим известным людям, в том числе двум шахматным королям – Михаилу Ботвиннику и Борису Спасскому.Ботвинник заявил, что не имеет никакого желания вступать в переписку с Никсоном.Спасский согласился подписать письмо, но предварительно попросил показать ему материалы дела, чтобы лично убедиться в необоснованности предъявленных Анджеле Дэвис обвинений.С тех пор с подобными просьбами к ним никто не обращался.[b]Странная профессия[/b]Однажды в Индии я ехал на поезде, – рассказал как-то нынешний чемпион мира Виши Ананд. – Рядом со мной сидел пожилой джентльмен. Мы разговорились. Он поинтересовался, чем я занимаюсь.– Я – шахматист.Видимо, он не был уверен, что правильно меня понял, и переспросил: – Да, но чем вы все-таки занимаетесь? У вашего отца собственный бизнес?– Нет, нет. Я только играю в шахматы.Минут десять джентльмен разглядывал Ананда со странным выражением на лице и в конце концов резюмировал:– Шахматы, конечно, очень хороши... если вы – Виши Ананд. Но в отношении вас, молодой человек, я сомневаюсь.Ананд так и не назвал себя, но впервые осознал, что кое-чего добился в жизни.[b]Пятнадцать минут счастья[/b]В середине девяностых Владимир Крамник сумел догнать Гарри Каспарова по рейтингу.– Что вы испытали, узнав, что делите с чемпионом мира лидерство в списке корифеев? – спросил его один иностранный корреспондент.– Я был счастлив минут пятнадцать, а затем продолжил смотреть телевизор.– Какая шла передача?– Информационная. Знаете, когда смотришь российские новости больше пятнадцати минут, счастливым быть невозможно.