Гужон неистовый

Одним из крупнейших предприятий тяжелой промышленности в Российской империи накануне ее падения считался Московский металлургический завод (ныне «Серп и Молот»).Впрочем, в самой Белокаменной он был известен всем просто как завод Гужона. Потому что не было в московской купеческой среде фигуры более колоритной, чем его строитель и фактический хозяин – Юлий Гужон.[b]Золотой Рожок изобилия[/b]Московская история не может пожаловаться на дефицит ярких личностей, но даже в такой достойной компании фигура Гужона выделяется своей неординарностью.Юлий Петрович Гужон родился в России, но до конца дней оставался подданным Франции (откуда родом был его отец) и ревностным католиком. Последние десять лет существования Российской империи бессменно возглавлял Московское общество заводчиков и фабрикантов, был членом и крупнейшим пайщиком московского Товарищества шелковой мануфактуры и упомянутого металлургического завода. Будучи страстным энтузиастом автомобилизма, получил первые в России автомобильные права. Писал вполне трезвые, умереннопрогрессивные – если не сказать, революционные – книги и брошюры по экономике и управлению производством.Выступал за приватизацию и против господдержки тяжелой промышленности. А на своем заводе поддерживал откровенно потогонную систему, нещадно эксплуатировал рабочих и жестоко расправлялся с забастовщиками.Даже под угрозой принудительной административной высылки из России! (Бывало в империи и такое – правительство приказывало фабриканту вступать в переговоры с забастовщиками, а тот – ни в какую…) Глашатай московского крупного капитала, сторонник монополизма, фабрикант-«миллионщик».Словом, по всем показателям – первейший классовый враг победившего в 1917 году пролетариата. Однако грустная ирония истории состояла в том, что в 1918-м «эксплуататора трудового народа» убили не красные, а напротив – белые офицеры.В середине позапрошлого века, а точнее, в 1845 году, в Белокаменной объявился некий француз, звавшийся Пьером Гужоном. Он решил создать свое дело в России и с этой целью построил небольшой гвоздильный заводик за Бутырской заставой. Спустя два года после прибытия в Россию у Гужона родился сын – Юлий, который наследовал дело отца. При Юлии Гужоне производство, перенесенное к Бабьегородской плотине (поближе к дешевой энергии), расширилось – к началу 1880-х годов заводик выпускал уже не только гвозди, но и пружины, мебельную фурнитуру и тому подобное.Но купцу 1-й гильдии Гужону этого было мало – прирожденный предприниматель, он нутром ощущал справедливость русской поговорки «Куй железо, пока горячо». И в буквальном смысле тоже – страна стояла на пороге металлургической революции. В предпоследнем десятилетии позапрошлого века по росту производства металла Россия обогнала все страны Старого и Нового Света, и Гужон решил воспользоваться столь удачно складывавшейся конъюнктурой.Поэтому он начал строить новый завод, выбрав подходящий пустырь за Рогожской Заставой и СпасоАндрониковым монастырем – там, где протекал ручей Золотой Рожок. И подал прошение на высочайшее имя – «разрешить железопрокатное производство, с постановкой машин и станков, на вновь устраиваемом мною заводе». 2 октября 1883 года в Петергофе царь подписал указ, утвердивший устав акционерного Товарищества Московского металлического завода. Владельцем 50% и земельного участка, а, стало быть, полновластным хозяином завода был Гужон.К февралю 1884 года строительство завода было завершено. Спустя год с небольшим на предприятии Гужона уже работало прокатное производство, и к 1890 году запустили первую мартеновскую печь. Правда, в 1885 году завод почти полностью выгорел, и по Москве ходили слухи, что, мол, это был типичный самоподжог…Как бы то ни было, Гужон предусмотрительно застраховал свое предприятие на весьма солидную сумму, которая и помогла фабриканту быстро отстроить завод заново, значительно его расширив и модернизировав.На первых порах большую финансовую помощь Гужону оказало еще одно иностранное семейство, на сей раз немецкое. Братья Вогау уже приняли российское подданство и успели сколотить немалый капитал на торговле чаем и прочими «колониальными товарами», после чего начали активно инвестировать в горнодобывающую и металлургическую промышленность, банковский сектор, а один из представителей клана Вогау накануне Первой мировой войны стал одним из первых в России автомобильных дилеров.Пока же, в начале 1880-х годов, Вогау финансировали завод Гужона, несколько раз спасая его от неминуемого краха. И не только металлургический завод, но и другую компанию, одним из главных пайщиков которой также был Гужон, – Товарищество шелковой мануфактуры.[b]Война труда и капитала[/b]Между тем металлургический завод рос и расширялся. В 1884 году на нем работали 200 рабочих, спустя десять лет – почти полторы тысячи, а к ноябрю 1917-го – более трех тысяч. Продукция Гужона не нуждалась в рекламе – москвичи хорошо знали, кто выпускал сталь, прокат, балки, рельсы, фасонное чугунное литье, благодаря кому «держались» мосты через Москвуреку у Воробьевых гор и через Пахру, перекрытия Политехнического музея и Брянского (ныне Киевского) вокзала.Однако в 1900 году Россия вступила в пору экономического кризиса, и в последующие три года не только Гужон – почти вся экономика страны «лежала на лопатках», не в силах подняться. Гужон уже было подумывал о закрытии завода, но его спасли французские банки. С их помощью была проведена финансовая реорганизация и учреждено новое Товарищество Московского металлургического завода с основным капиталом в 4 млн руб.К тому времени завод Гужона знали в Москве не только как крупнейшего производителя стали и проката, но и как одно из самых «конфликтных» московских предприятий.И другие-то российские фабриканты не отличались особой заботой о трудящихся – иначе б откуда случиться трем революциям кряду? А введенную Гужоном на его заводе систему иначе как потогонной назвать было нельзя. Даже в горячих цехах рабочий день длился 12 часов, уровень механизации производства был чрезвычайно низок, зато высок травматизм, отчего завод заслужил печальное прозвище «костоломный». Гужон ни в какую не желал вводить какие-либо социальные льготы для своих рабочих, считая, что это их только развратит.Тут современному читателю нужно хотя бы вкратце рассказать о «зубатовщине». Так называлась весьма своеобразная (мягко говоря) программа построения «полицейского социализма» в России, разработанная начальником Московского охранного отделения Сергеем Зубатовым. Полицейский чиновник был не на шутку обеспокоен ростом стачечной борьбы на московских заводах и фабриках. И с целью предотвратить революционный взрыв предложил властям неожиданное решение – позволить тогдашним «спецслужбам» создать под своим контролем различные организации защиты прав рабочих. Пока их не создадут другие политические силы – радикалы-социалисты. И вообще, как считал Зубатов, нужно в качестве превентивной меры трансформировать рабочие организации из политических в чисто экономические.Конечно, такая идея не могла не вызвать критики, причем и справа, и слева. «Охранители» видели в проектах Зубатова опасное заигрывание с «бунтовщиками и смутьянами», а социалисты и революционеры – банальную полицейскую провокацию.Тем не менее программа получила добро на самом верху – ее поддержали московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович и обер-полицмейстер Трепов.И – началось! Фабричная Москва переживала тогда удивительные времена. Рабочие впервые получили возможность вполне легально направлять свои претензии работодателям, а в случае отказа своим требованиям – посылать жалобы выше: в полицию! Оттуда «телеги» спускали фабрикантам – обычно с резолюциями типа: «разобраться», «удовлетворить». Российский капитал никогда не пытался перечить начальству и обычно подчинялся. И только один фабрикант заартачился – «французско-подданный» Гужон.Когда рабочие его шелковой мануфактуры зимой 1902 года устроили очередную стачку, Гужон, верный своим принципам (никаких переговоров с бастующими!), тут же вызвал полицию. Каково же было изумление фабриканта, когда прибывшие на место высокие полицейские чины предложили Гужону все-таки договориться с рабочими мирно и без кровопролития.Точнее – приказали, следуя инструкциям, полученным от Трепова. А когда Гужон отказался и тут же демонстративно уволил 1200 бастующих, на фабрику явился сам оберполицмейстер и чуть ли не пригрозил фабриканту арестом! По другой версии, Зубатов потребовал даже высылки Гужона на его «историческую родину» в 48 часов, в ответ на что Гужон пожаловался французскому послу…В общем, скандал разыгрался первостатейный, грозив обернуться международным. А тут еще в московских фабрикантах взыграло чувство «капиталистической солидарности» со своенравным французом, и они призвали Гужона не поддаваться, стоять до конца, а сами направили коллективную жалобу на московский «полицейский беспредел» министру финансов Сергею Витте.Закончилась эта поразительная история типично по-русски. В Москву прибыл разбираться министр внутренних дел Плеве. Забастовку прекратили, выдав рабочим 6 тысяч рублей и отправив «смутьянов» в деревню. Зубатова «ушли с повышением» – он стал директором Особого отдела Департамента полиции, проявив себя на этом посту тем, что создал первую в Российской империи систему политического сыска.Гужон выстоял и стал кумиром московской бизнес-элиты. А спустя три года, как известно, в Москве началась революция – первая, но далеко не последняя.[b]Реформатор трудового народа[/b]Поразительно другое. Поддерживая на собственных предприятиях самые «ретроградные» порядки, Юлий Гужон в другой своей ипостаси показал себя настоящим прогрессистом, реформатором, в современной терминологии – экономическим либералом!В общем, человеком передовых взглядов. Изложению их посвящены литературнопублицистические работы московского фабриканта, из коих главными стали две книги – «Нормировка рабочего дня» (1907) и «Несколько слов по вопросу об увеличении оборотных средств в народе и привлечении в Россию иностранных капиталов» (1909).В них Гужон высказывал смелую мысль о том, что России не миновать того же пути к «Промышленной эре», каковым уже прошли другие страны Европы. Когда идеи капитализма «овладеют массами», возрастет спрос на разнообразные товары, что гарантирует промышленный рост. А для поддержки этого процесса капиталами Гужон призывал открыть двери для иностранных инвестиций, не препятствовать деятельности иностранных компаний в России. «Если можно и патриотично на иностранных рынках занимать деньги на броненосцы и на стратегические линии в дебрях и степях далеких и необитаемых окраин, то почему нельзя употребить иностранные деньги для железных дорог внутри страны?»Кроме того, московский фабрикант резко критиковал российские власти за увлечение «госрегулированием» экономики (исключение Гужон делал только для Витте, положительно оценивая его поддержку железнодорожного строительства).Выступал за широкую приватизацию. Требовал дать больше полномочий Думе и Государственному совету.Призывал правительство отказаться «от излишнего вторжения в отношения между предпринимателями и их служащими и рабочими… предоставив как тем, так и другим печься о своей судьбе на... установленных законом основаниях».Даже не верится – написано век назад! Взгляды московского фабриканта не остались только на бумаге. Возглавив Общество заводчиков и фабрикантов после кровавых событий 1905 года, Гужон не скрывал, что мечтает видеть эту организацию своего рода «профсоюзом работодателей», и, как всякий профсоюз, Общество должно стать защитником не политических, а исключительно экономических интересов ее членов.Под руководством Гужона Общество и защищало последовательно интересы московской промышленности и торговли, выступая, в зависимости от обстоятельств, как против политики правительства (когда она расходилась с этими интересами), так и против рабочего стачечного движения, становившегося все более радикальным, политизированным.Энергия обрусевшего француза била через край. Где он только не заседал и не председательствовал! Постоянная совещательная контора железозаводчиков, Московский биржевой комитет, Совет съездов представителей торговли и промышленности, Московский военно-промышленный комитет, а также Общество распространения полезных книг, Французское общество взаимного вспомоществования, Московское скаковое общество, Московское автомобильное общество…А империя неудержимо катилась к мировой войне и череде революций. К началу Первой мировой Товарищество Московского металлургического завода имело основного капитала 5 млн руб., а прибыли – полмиллиона. С первых дней войны завод Гужона, как и большинство предприятий, перешел на выполнение оборонных заказов и благодаря им процветал. Но потом грянула сначала Февральская революция, а затем октябрь 1917-го.Гужон покинул Москву и перебрался в Крым. И был убит в 1918 году на своей даче под Ялтой на глазах всей семьи. Что самое поразительное – офицерами Добровольческой армии! По какой причине, за что – так и осталось тайной. Известно только, что представители вооруженных сил союзников направили ноту протеста крымскому правительству – Гужон был подданным Франции. Но… дело замяли.Впрочем, тогда в Крыму такое творилось – грабили, расстреливали без суда и следствия, не разбирая – свои, чужие… Например, еще одного московского купца-«миллионщика» Титова офицер застрелил после того, как Титов отказался сделать «добровольное пожертвование», заявив: «Хулиганам я не подаю!»Такие были времена.[b]«Серп и Молот» – от французакапиталиста[/b]После революции завод Гужона, как и следовало ожидать, был национализирован, стал называться Большим металлургическим заводом, а в 1922 году получил свое «советское» название – «Серп и Молот», не изменившееся и поныне.Историю завода в советский и постсоветский периоды плавной и поступательной не назовешь. Почти век продолжалась череда взлетов и падений, – но завод выжил и сегодня снова выдает продукцию.Первый спад наметился, естественно, после революций и окончания Гражданской войны. Если к началу Первой мировой у Гужона работали почти 4 тысячи человек, а 7 мартеновских печей выплавляли более 90 тысяч тонн стали в год, то к 1921 году выпуск продукции уменьшился в 50 раз. Впрочем, тогда простаивал не только «бывший Гужон» – практически вся московская индустрия.Затем все наладилось, и завод – теперь уже «Серп и Молот» – снова вышел в лидеры столичной тяжелой промышленности. Но грянула Великая Отечественная, и производство было частично эвакуировано на восток – в Нижний Тагил, Омутнинск, Златоуст.После окончания войны – новый подъем, а затем – угроза закрытия предприятия в 1972-м: не вписывалась тяжелая металлургия в облик образцового (в том числе экологически чистого) коммунистического города, в который собирались тогда превратить столицу СССР.Но тогда пронесло. А потом пришли всем памятные девяностые, когда обвалился внутренний рынок и объем продукции «Серпа и Молота» упал в 5–10 раз. К середине 1990-х годов завод снова оказался на грани краха, было даже введено внешнее управление, поскольку предприятие задолжало всем – государству, московскому бюджету, поставщикам сырья, транспортникам, энергетикам. А главное – собственным сотрудникам.Затем завод нашел выход из ситуации, но конъюнктура требовала вывода производства за границы Москвы.Однако энергия, которую неистовый Гужон вдохнул в отечественную металургию, продолжает работать на страну. И в этом главный итог его необычной жизни.