Жванецкий продлевает людям жизнь

Моя задача – заработать, цель – сказать людям что-то очень важное Общепризнано, что смех продлевает жизнь. Так что вклад нашего сегодняшнего собеседника – Михаила Жванецкого – в увеличение продолжительности жизни не только наших соотечественников, но и всего русскоговорящего населения переоценить невозможно! Жванецкий – не просто талантливый писатель-сатирик, вместе с которым смеялось несколько поколений, – Михал Михалыч настоящая глыба, он тот человек, который сумел в коротких и точных фразах своих рассказов отразить то, чем жила наша страна на протяжении нескольких десятилетий. И одновременно поведать что-то сокровенное о каждом из ее жителей. [b]– Михаил Михайлович, у одного из ваших коллег по перу есть такая грустная шутка: «Раньше выпустил книгу – мог квартиру купить, сейчас выпустил книгу – можешь за квартиру заплатить». Поэтому скажите, можно ли сейчас прожить только писательским трудом? [/b]– Мне кажется, это вопрос не из разряда умных. Какое наше с вами дело, как живется писателю? Он сам должен разбираться, как ему жить, в этом, в общем-то, и заключается принцип свободы. Писательство должно становиться профессией только после того, как твои книги стали покупать. А до этого работай сторожем или на овощной базе. Кстати, я, до того как у меня пошел спектакль у Райкина, работал в одесском порту. [b]– Как вам кажется, почему сейчас нет яркой политической сатиры? [/b]– Думаю, таланта у пишущих маловато, да и особо ярких политических деятелей не видно. К тому же, может быть, жанр политической сатиры актуален только при тоталитаризме, царизме. А что такое сатирик в условиях полной демократии, когда каждый журналист в своей газете вполне открыто может топить кого угодно, я не понимаю. [b]– Как-то вы сказали, что наше общество поглупело. Как вам кажется, в таком обществе не поглупела ли и сатира? [/b]– Вы правы, я даже не знаю, что сказать. Количество смеющихся в нашей стране и количество юмора превышает все пределы. Жанр живет нездоровой опухолью. Наверное, в этом проявляется рыночная система. Как при рынке можно что-то запретить? Непонятно. Хочу ли, чтобы было столько пошлости? Нет. Хочу ли появления цензуры? Тоже нет. А как же тогда надо жить? Не знаю и сам не нахожу выхода. Может быть, телевизионщики, которые за все это платят, с помощью какого-нибудь художественного совета должны направить поток закупаемого ими юмора чуть-чуть в другую сторону. [b]– Вы думаете, они на это способны, ведь рейтинг – это реклама, то есть живые деньги? [/b]– Наверное, не способны, да и я не стану их призывать. Ведь не буду же я их, или юмористов, или кого-либо еще призывать перестать зарабатывать деньги? Но для себя я такую формулу выработал: моя задача – заработать, а цель – что-то сказать. Поэтому если не говорю что-то важное для себя, то я не желаю таким образом зарабатывать деньги. Может быть, я не до конца понимаю, чего бы мне хотелось, но, в принципе, я знаю, кому сострадаю. [b]– Раз уж мы упомянули телевидение, то не могу вас не спросить о программе «Дежурный по стране», которую вы ведете уже несколько лет. Когда на телеэкран устремляются люди, не добившиеся особого успеха в своей основной деятельности, это понятно, ну а вам-то, являющемуся неоспоримым мэтром, признанным королем жанра и так далее, зачем понадобилась эта телепередача? [/b]– Программа дает мне очень много в плане эмоций. Причем совершено для меня новых. Мы с руководством АТВ (компания «Авторское телевидение», производящая программу для канала «Россия». – А. С.) решили, что на телевидении лучше разговаривать. Вообще-то «Дежурный по стране» – это название Авторского телевидения. Другое дело, что в начале своего пути «Дежурный» мало чем отличался от «Ночного полета», но потом программа стала совершенно другой. Отчасти мне удалось атэвэшникам навязать что-то свое. Если на концертных выступлениях я читаю свои рассказы, то здесь в основном рассуждаю, отвечаю на вопросы и представляю публике не только юморески, но и более сложные, даже поэтические вещи. Я не знаю, можно ли происходящее в студии назвать каким-то особым жанром, но сама атмосфера программы мне безумно нравится. И прежде всего то, что от меня здесь не ждут, когда я начну всех смешить. Между мной и людьми за столиками устанавливается огромная симпатия, мы так обожаем друг друга, что я уже успел заслужить упрек журналистов «Эха Москвы», вдруг огорошивших меня вопросом: «А вам не противно, что на вас с таким обожанием смотрят?» Я даже растерялся, потому что, ну как еще они на меня должны смотреть, с ненавистью, что ли? [b]– А ведь, действительно, было время, когда ваши выступления полулегально проходили в ящиках и прочих закрытых учреждениях и полстраны смотрело на вас как на Бога. Эту эпоху вы сейчас вспоминаете с ностальгией, не так ли? [/b]– Если бы я думал только о своем успехе, то подполье – действительно, изумительное время. Ведь тогда не обязательно было писать что-то художественное, достаточно быть чуть смелее, и ты имел полное обожание, твои слова переписывали, повторяли и так далее. Но если думать о жизни, то теперешняя, на мой взгляд, в сто раз лучше той, где у меня был феноменальный успех и популярность, и я не хочу туда обратно. Даже если все там будут говорить моими слова, которые я сам уже перестану узнавать. Сейчас между мной и листом бумаги никого нет. Раньше между нами стояла такая шеренга! [b]– Вы постоянно выступаете, поэтому скажите, что больше напоминают вам выступления на публике – поединок или свидание? [/b]– Сейчас это больше похоже на отношения между мужчиной и женщиной. А вообще-то каждый писатель проходит через несколько стадий. Сначала ты публике не знаком, и вы на равных. Вторая, когда ты ей знаком, но она выше тебя, и третья, когда ты ей знаком и выше ее. Ты выходишь, и она уже тебе доверяет. И даже если не смеется, потому что не понимает, но верит, что здесь должно быть смешно. [b]– Что вы делаете, когда во время выступления вы видите, что зал ваш юмор не понимает? [/b]– Я вынимаю из своего портфеля папку и начинаю в ней шарить в поисках зала. Вынул из середины – молчат, тогда вынул снизу – вот они здесь сидят: расхохотались. Я не просто люблю успех, я должен в нем жить. Как говорил один из моих администраторов: для человека, выходящего на сцену, не бывает успеха коммерческого или некоммерческого, для каждого выступающего перед публикой успех должен быть правилом. [b]– Сами собой вспоминаются ваши слова: «Я не знаю другого способа выразить себя, как работать на зал».[/b] – Да, к сожалению, именно так. Это глубоко порочный метод, но привитый мне Райкиным. В общем, спасибо товарищу Райкину за наше счастливое детство. [b]– Вы родились и выросли в Одессе, но уже долгое время живете в Москве. Вот если сказать откровенно, нравится ли вам сегодняшняя Москва?[/b] – Да, такой город, как сегодняшняя Москва, мне нравится, и такой мэр, как Лужков, мне нравится тоже. На переходном этапе от социализма к капитализму он кажется мне идеальным для Москвы человеком. У него сочетаются повадки советского начальника, то есть умение поставить перед своими подчиненными задачу и добиться ее выполнения, с пониманием того, что вокруг него могут воровать, брать взятки и зарабатывать деньги другими не всегда честными путями. Лишь бы все было построено, и мы видим, что все это неплохо срабатывает. [b]– То есть изменения последних лет в нашем городе вы принимаете? [/b]– Главное достижение последних лет состоит в том, что сейчас сюда не стыдно стало приезжать. И наша эмиграция – это самый верный показатель – она в большинстве своем в восторге от сегодняшней Москвы. Скажу также, что все, кто отошел от Москвы, я имею в виду страны СНГ и даже Прибалтику, стали провинциальными и Москва по-прежнему остается для них столицей. Невзирая на все вопли про независимость, пожалуйста, я поощряю, независимость должна быть, но все равно они всегда будут сюда приезжать со своими театральными премьерами, новыми фильмами и так далее. Для них всех центр Европы не Париж, а Москва, только здесь они могут себя показать. [b]– Какое место Москвы, на ваш взгляд, является самым смешным?[/b] – Сложный вопрос, ну что значит, смешное место? Каждый московский район в чем-то забавен, а в чем-то печален. Мало ли у кого какие воспоминания с ним связаны? Например, меня очень веселит район близ метро «Аэропорт». Там живут в основном писатели. Это осталось еще с тех пор, когда в союзе писателей насчитывалось 10 000 человек, которых выращивали, кормили, собирали вместе и отправляли шеренгой за пайками, шапками, дачами. Поэтому на местном рынке, в магазине, в поликлинике всегда можно встретить двух-трех писателей. Всюду очереди из одних писателей.