Виталий Хаев: Только на сцене я свободен

Встретились однажды в пабе Володя, Джорджи и Тони. Там им и было объявлено, что пора устраивать конец света. А что – кнопочки ядерные у каждого под рукой имеются, да и амбиций не занимать. Да только вот беда, для конца света одних кнопочек мало – герой нужен. А коли его нет, тут даже сам дьявол бессилен. Дьявол при ближайшем рассмотрении оказывается женщиной, хоть и в галифе и при фуражке, а если еще повнимательнее приглядеться – будет сильно смахивать на Людмилу Гурченко. Это ее агентство напополам с Театриумом на Серпуховке затеяло игру в «Паб» (премьера – 20 февраля).

Пьесу написали братья Пресняковы, они же и поставили, чтобы не страдать, глядя, как режиссерские концепции деформируют их драматургические посылы. В «Пабе» играют Регимантас Адомайтис, Юозас Будрайтис, телеведущий Михаил Шац. Особое место, даже на афише, а уж в спектакле тем более, занимает Виталий Хаев. Одно из главных лиц новой драмы, талисман братьев Пресняковых, главный проводник ненормативной лексики на священные подмостки МХТ (именно его Капитан милиции из спектакля «Изображая жертву» выразил невыразимое – оторопь постсоветского народа от происходящего вокруг). В «Пабе» Виталий Хаев и за Горбачева, и за Саддама, и за Ангелу Меркель, а то и за продавца игрушек. [b]– Так кто ж вы, наконец?[/b] – Странный персонаж. Действительно, то ли продавец, то ли Горбачев, а на самом деле не тот и не другой. Слуга. Который может превращаться в кого угодно, но в данном случае ему заказали именно такой спектакль. [b]– Чей слуга-то?[/b] – Его (показывает пальцем наверх). [b]– А вас не пугает такая миссия?[/b] – Нет, потому что сцена – такое место, где разрешается все. В жизни того нельзя, этого, а на сцене – пожалуйста. Я недавно возьми да и спроси Адомайтиса – а сколько вам лет. А он – 71. Достоин уважения! Все помнит, всегда точен. Первой к работе была готова Людмила Марковна. Я это к тому, что здесь можно работать до конца, поэтому я театр и не оставлю никогда. Здесь человек свободен. [b]– Казалось бы, на сцене – чужие мысли, чужая судьба, чужие мизансцены, а свою жизнь мы проживаем сами…[/b] – Ну где это вы в жизни свободны? Начиная с раннего утра, когда вы просыпаетесь и думаете о том, что вам сегодня предстоит, а вовсе не о том, чем бы вам заняться. А на сцене можно попробовать воплотить какую-то свою фантазию. Особенно в таком спектакле, как «Паб». [b]– Когда драматурги становятся режиссерами, в чем плюсы и минусы для актеров?[/b] – Сначала я очень сильно напрягся по этому поводу. Считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Часто люди начинают заниматься чужими профессиями – артисты начинают режиссировать, режиссеры – писать тексты. И результат довольно печальный. А Пресняковы – мои друзья, я участвую уже в третьей их пьесе: «Изображая жертву», «Терроризм'BB, который уже сняли... [b]– Почему?[/b] – По естественным причинам – две актрисы ушли в декрет. [b]– Что ж, логический финал «Терроризма».[/b] – Я думаю, что «Изображая жертву» постигнет та же участь. Так вот, одно дело дружить с драматургами. А другое дело работать с режиссером: здесь мне всегда необходима дистанция. При тесном отношении ты не на все имеешь право, товарищу не всегда скажешь, что думаешь. Но каково же было мое удивление, когда на первой же репетиции я понял, что Володя знает, как ставить всю пьесу, нужно только поверить и пойти за ним. [b]– Значит, фактически режиссер Владимир Пресняков? [/b] – А это уже большая тайна. Как вы думаете, кто из них пишет? Есть версия – у братьев Пресняковых есть сестра. Вот она и пишет, сидя дома. Они ее никуда не выпускают. [b]– Драматург может придумать эффектный режиссерский ход, но может ли он работать с актером над ролью?[/b] – Братья Пресняковы – очень современные люди, к тому же еще изобретатели. Не знаю, что у нас получится, но, по-моему, они изобрели новый жанр в театре – я даже не знаю, как это обозвать. С равным успехом они могли бы сделать из «Паба» мультфильм или комикс. Но уж точно это не спектакль в привычном смысле. [b]– «Паб» связан с политикой, даже геополитикой. Играет ли политика какую-то роль в вашей жизни, чувствуете ли вы, что от чьего-то решения наверху зависит и ваша жизнь[/b]? – Вообще-то я совершенно аполитичен, но все равно социально завязан. У меня семья, дети, и совсем абстрагироваться я не могу. Сейчас я задумался о политике, но это, наверное, чисто профессиональный интерес к предмету пьесы. А так мне было бы по барабану, что там происходит. Лишь бы спектакли выпускались. [b]– А сыновей своих в армию отпустите?[/b] – Ничего плохого в армии как таковой я не вижу – мальчишки становятся мужчинами. Отрываются от дома, от насиженных мест. Но если бы они уходили служить Отечеству – это одно, а на деле они уходят на какие-то страшные унижения, дедовщину. И в этом смысле я всеми фибрами против того, чтобы мои сыновья уходили в армию. Если бы там была армия… Абсолютно не знаю, что с этим делать. [b]– Вы так страшно играли свою роль в «Пластилине» – а в жизни вы сталкивались с насилием?[/b] – Видите мой нос? У меня был такой жекрасивый нос, как у Брюса Уиллиса. Как-то мы с женой выходили из машины и кто-то, проходя мимо, двинул мне кастетом в нос – просто так. Я рухнул с пробитым носом, жена завизжала, они убежали, ничего не взяв. А мне через неделю сниматься на телевидении и надо быть в форме. Когда меня притащили в травмпункт, я кричал, почему врачи не подходят. Мимо проходила бабка с ведром – чего орешь, говорит, скажи спасибо, что ножом не пырнули. И я заткнулся. Правда, потом я начал много успешно сниматься в кино. Наверное, это был перст судьбы... с кастетом. А в «Пластилине», как мне кажется, Кириллу Серебренникову удалось сделать магическую вещь – поставить зеркало перед публикой. Мы в принципе ничего страшного не делаем, более того, мы почти потешаемся над публикой. Мы только чистим это зеркало, и каждый из нас в этом зеркале видеть свой дикий ужас перед действительностью или такого рода насилием. Причем в любой стране. В Германии спектакль произвел фурор, и все журналисты задавали нам вопрос, а не сидели ли мы в тюрьме. Все были уверены, что сидели. [b]– Когда в «Фигаро» того же Серебренникова ваш граф Альмавива готов всех обидчиков просверлить электродрелью, а Фигаро хватается за канистру с бензином, создается ощущение, что мир вообще вот-вот взлетит на воздух. [/b] – Я-то считаю, что у нас очень спокойная жизнь. Это только наши проекции на жизнь такие. Как посмотреть. Вот метро – можно считать его прессом на человеческую психику, а можно даром. Или пробки на дорогах – благосостояние растет, и у многих автомобили есть. [b]– Вы начинали у Клима, авангардиста и в какой-то степени маргинала, а сейчас играете в престижном МХТ. Как вы думаете, это закономерный ход?[/b] – У меня очень редко спрашивают о Климе: мало кто помнит. Вот однажды в Европе (а мы с «Пластилином» объехали всю Европу) один журналист спросил меня о Климе. Мы и с ним много ездили – в Европе его знают. Клим научил меня всему, я его считаю одним из величайших педагогов современности. Другое дело, что сейчас он этим не занимается. Он мог научить любого быть актером. Конечно, он отбирал людей по степени одержимости, но в принципе мог научить хоть слона. Он всех ставил на театральные ноги, да и не только на театральные. Он давал нам основу театра, начиная с возникновения звука в пространстве. А какие делал разборы текста! Когда я ушел от него, я мог работать везде, в любом театре. [b]– Почему же он не выбился в итэблишмент?[/b] – Потому что честный человек. Нельзя продлить вдохновение. Некоторые и без него продолжают что-то делать на автопилоте. А он ушел, сказав, что талант имеет свойство заканчиваться. Когда все у нас закончилось, я вышел из театра, пошел по прямой на Тверскую и уперся в театр Станиславского. [b]– То есть вам было все равно где работать?[/b] – Абсолютно. К тому же там оказался Мирзоев, который, уезжая в Канаду, оставил свой подвал с мастерской Климу. Так все закольцевалось. Из мастерской Клима вышел, например, Костя Лавроненко, теперь лучший артист Европы. И ведь что интересно. Есть у нас ВИП-артисты, о которых известно все – и какие ботинки носят и в каких ресторанах едят. А Костя – единственный из всей России человек, который получил «Золотую пальмовую ветвь» за лучшую актерскую работу. О нем вообще-то знают? Как можно этим разбрасываться?! [b]– Как вы думаете, почему режиссеры вас не видят в классических ролях, а зовут в современные пьесы?[/b] – Я не иду туда, где мне предложат классическую пьесу. Сейчас мне интересна современная драматургия. В нынешней хорошей драматургии те же проблемы, что и в классике. Только костюмы другие и все на острие иглы. Как бы не ругали Серебренникова за то, что он переписал Бомарше, его даже дочитать до конца невозможно. А уж тем более на сцене играть. Мир здорово поменялся. А у Бомарше вокруг одной мысли десять тысяч завитушек. В конце концов, не нравится – почитайте пьесу. Откупорьте шампанского бутылку и вперед. Целый ящик придется открыть.