Белинский против Гоголя

«Интеллигент. Виссарион Белинский» – так называется новый авторский проект Александра Архангельского. Если в советское время Белинского канонизировали, то в последние десятилетия он был, казалось, окончательно предан забвению. В своем новом фильме, премьера которого состоится на телеканале «Культура» 6 июня, Александр Архангельский сделал попытку снять глянец с фигуры «неистового Виссариона». [b]Жадность не порок[/b] – Александр, чем вас так заинтересовала фигура Белинского, к которому, в общем-то, достаточно противоречивое отношение в кругу литературоведов… – Если бы оно было противоречивым, я был бы счастлив. Но оно никакое. И мне кажется это несправедливым. Я жадный и не люблю, чтобы мы сбрасывали что-нибудь с парохода современности. Поэтому мне крайне интересно посмотреть на эту фигуру, причем взять самый очевидный сюжет – переписку Гоголя и Белинского 1847 года. – Отрывки из писем Гоголя и Белинского у вас в фильме читает Виктор Сухоруков? – Да, и я считаю это очень верным выбором. Потому что Виктор Сухоруков – великий актер, его надрыв, его внутренняя страсть подходят как для Белинского с его насильственным громокипением, так и для Гоголя с его напряженным, придавленным смирением. Мы постарались проследить, как они, искренне мучаясь, идут каждый к своей истине. По крайне мере я старался показать, как правы и неправы оба – и Гоголь, и Белинский – и как они оба страдали. Их расхождения привели к трещине в русской культуре, к делению на почвенническое и западническое, на монархическое и революционное. – В передаче «Тем временем» вам удается сводить в одном культурном пространстве людей полярных взглядов, при этом не сталкивать их лбами, не провоцировать скандалы и агрессию, которыми так пошло забавляют публику на других каналах. Вы намеренно стараетесь не навязывать никому свою точку зрения? – Во-первых, точка зрения ведущего, по-моему, должна быть пригашена. До конца прозрачным он стать не может, потому что у него есть своя позиция. Если у него ее нет, то он вообще зрителю неинтересен. Но если он начинает себя впихивать в каждую паузу, то зачем тогда остальных звал? Ведущего я бы сравнил с дирижером. Оркестр не становится хуже от того, что играет первая скрипка и идет диалог второй и третьей. Наоборот, чем гармоничнее они звучат и чем сложнее они ведут партию, тем лучше дирижер. Хороший дирижер добивается звучания оркестра за счет своей внутренней страсти, а плохой – за счет скорости. Он на полтакта увеличивает темп, и – понеслось. На телевидении это сплошь и рядом. Когда ты провалил передачу, ты будешь монтировать ее так, чтобы она пролетела быстро и незаметно. [b]Искусство высокой банализации[/b] – Чему еще вас научила работа на телевидении? – Главное правило: если ты пришел на телевидение, забудь, кем ты был до начала передачи и кем станешь после ее завершения. И еще: телевидение – хоть для образованных, хоть не для образованных – очень многого сделать не может. Оно может только показать, что где-то в жизни есть глубина. И предложить: посмотрите, если вам это интересно, идите туда и узнайте что-нибудь сами. Но как только оно уходит вглубь, то начинает терять свою аудиторию. Потому что, если мы говорим про науку, то художнику будет многовато, а ученому маловато, если мы говорим про искусство, то наоборот, художнику маловато, а ученому многовато. И тут все время нужно держать середину. Телевидение – искусство высокой банализации. Оно может шифровать пустоту, может чуть-чуть поднимать уровень – я считаю это очень важным и, несомненно, наиболее тяжелым из всего, что я делаю. В том числе и физически. Писать по четыре программы в день, меняя только пиджаки, – это физический труд. Потому что на передаче ты зависишь не только от себя, а и от оператора, участников и так далее. Это цех, и я начальник цеха. Конечно, мне доставляет в разы большее удовольствие писать книжки, а иногда читать лекции. Но и результат в этом смысле разный. Книжка, если она хорошая, будет переиздаваться и понемножку влиять на какое-то количество людей. А здесь ты вышел в эфир, сразу реализовался – и тебя забыли в одну секунду, как только передача закончилась. – Что вас радует, обнадеживает или огорчает в культурной жизни столицы? – И преимущество, и беда Москвы в том, что в ней всего слишком много. Это и хорошо, и плохо – от ожирения тоже умирают, как известно. Как один из моих друзей сказал: в Москве нужно иметь скафандр, чтобы в тебя не проникла лишняя информация. Возможности сказочные, ни при какой советской власти таких не было. Книгоиздание – на любой вкус! Фантастические художественные выставки, от предельного разложения традиционного искусства до консерватизма. С музыкальной жизнью все в порядке. Театры? Пожалуйста. Большие театры не всегда живут хорошо, потому что застывают, зато маленьких много интересных. Театр «Тень», например. Кино тоже динамично развивается. Плохо то, что мы отстаем от языка современного киноискусства. Часто те фильмы, которые получают каннскую Золотую пальмовую ветвь, у нас проваливаются в прокате. В этом смысле более-менее продвинуто телевидение. Хотя ситуация не такая благополучная, как во Франции или Германии, где есть аналоги канала «Культура». Например, размах телеканала «Арте» несопоставим с нашим. – Вы имеете в виду финансовые, материальные ресурсы? – Да, мы же не хотим, чтобы канал «Культура» был рекламным. А государство не может его финансировать так, как финансируется современное телевидение. Но с другой стороны, давайте оглянемся на десять лет назад. И станет понятно, что хныкать грех, потому что с каналом «Культура» – все в порядке, с книжками, с выставками, с кино и театром – тоже. Просто всегда хочется большего – это нормальное человеческое желание. [b]В переулочках Арбата[/b] – Александр, есть ли в Москве такие уголки, где вы любите просто погулять, полюбоваться архитектурой, отдохнуть, помечтать о чем-то? – Я в Москве сменил семь квартир, с тем чтобы приблизиться туда, куда я хотел, – к Арбату. Это мое любимое место в Москве, и я там живу. Люблю поздно вечером после всех работ прогуляться по этим кривым переулкам или выйти на 10–15 минут из дома, особенно зимой, когда свежий снег ложится на землю. И прийти в себя. К сожалению, мы, как и все жители старых домов, оказались в ловушке. Рядом с нашим домом по СивцевуВражку, 42, собираются строить новый дом, который, видимо, уничтожит и наш. – Сергей Собянин стремится к тому, чтобы запретить точечную застройку в центре города… – Это правда, и я эти инициативы обеими руками поддерживаю, только я вижу, как потихоньку, на низовом уровне это продолжается. К каждому инвестору мэра не приставишь. Я видел, как уже горели машины, нападали на людей, которые отказывались выехать, как избили битами мужчину, организовавшего сопротивление… Как во дворе нашего дома рухнула кладка XVI века – простояла несколько столетий и вдруг в одну ночь взяла и рухнула, потому что кому-то помешала. Я не понимаю, как можно так относиться к Москве, как можно до такой степени ненавидеть свой город? – Это даже не ненависть, а неотразимое обаяние капитализма – инвестор, чуя добычу, идет на запах больших денег… – На Западе капиталисты стараются обустроить среду своего обитания. На Арбате живет довольно много богатых людей, они-то должны понимать, что дом – это не только стены. Почему они позволяют это делать? Я видел проект того дома, который должен быть построен на этом месте, – это невозможно описать словами, это нагромождение всего на все. Единственное, на что мы надеемся, что все-таки с 2012 года вступит в силу собянинский запрет на точечную застройку и контракт инвестору не продлят. [b]Досье «ВМ»[/b] Александр Николаевич АРХАНГЕЛЬСКИЙ (27 апреля 1962, Москва) – литературовед, литературный критик, публицист, телеведущий, писатель. С 2002 года – автор, ведущий и руководитель информационноаналитической программы телеканала «Культура» «Тем временем», преобразованной в 2004 году из журнального формата в интеллектуальное ток-шоу. Финалист телевизионной премии «ТЭФИ» (2005), лауреат премии Московского союза журналистов. [b]Прямая речь[/b] Александр АРХАНГЕЛЬСКИЙ: – Мое счастье, что я пришел на телевидение десять лет назад, будучи уже глубоко зрелым человеком – в сорок лет. Обычно в это время уже с телевидения уходят. То есть мне крышу не снесло от того, что меня показывают. Я прекрасно понимаю, что рано или поздно как я пришел, так и уйду. Но пока ты здесь, изволь хорошо делать свою работу.