Общаться с Генрихом Боровиком – просто и увлекательно. Однако этот мягкий интеллигентный человек становится жестким, когда речь заходит о вещах, которые его волнуют.Он не приемлет, когда на «белое» говорят «черное», когда самозваные идеологи в одночасье меняют оценку целых глав мировой истории на прямо противоположную. Свидетель событий 1973 года в Чили, Боровик, например, возмущен, когда о Пиночете, совершившем кровавый переворот, говорят как о творце «чилийского экономического чуда».– Какое чудо?! А почему Пиночет умер с позором? Почему сейчас к власти вернулась партия, от которой президентом был избран Альенде? О каком чуде можно говорить?! Когда Альенде был избран – причем совершенно демократическим путем! – Вашингтон сделал так, чтобы немедленно упали цены на медь, и вся чилийская экономика оказалась на дне. А какое количество преступлений, связанных с именем Пиночета, было совершено в Чили! О «чилийском чуде» могут говорить только несведущие люди, которые мечутся от одной стороны к другой! [b]Осколок революции [/b]– В советское время не было гражданского общества в нашем сегодняшнем понимании, как вам удавалось делать свое дело профессионально и честно? – Ну, во-первых, в те годы на Старой площади, в ЦК КПСС, работали не только заплесневелые чинуши, но и нормальные, честные, умные, любившие свою родину люди. Некоторые из них были моими друзьями. А во-вторых, мне повезло: я встречался с удивительными людьми, да и журналистский долг меня просто гнал вперед. Представьте, я приезжаю в Нью-Йорк и узнаю, что в городе живет Александр Федорович Керенский, бывший председатель Временного правительства, которому 86 лет, ну как я могу, если я настоящий журналист, не постараться с ним встретиться?! Причем информационный повод-то какой! Шел ноябрь 66го, через два месяца 50-я годовщина Февральской революции! Мне удалось найти его телефон. Звоню. Он поражен: это первый советский корреспондент, с которым он разговаривает. «Почему вы мне позвонили?» – «Так ведь скоро февраль» – «Ну и что?» Он подзабыл… Но тут же спохватился: «Ах, да, да, февраль!» Договорились встретиться. Мы пришли к нему вдвоем – я и моя жена, Галина Михайловна. Дом оказался очень хорошим, но когда я сказал, что нам нравится его дом, Керенский замахал руками: «Да что вы! Если бы это был мой дом, у меня давно была бы и газета, и движение против вас, большевиков!» Оказалось, одна дама дала ему возможность жить в ее доме. На свое жилье денег у него не было.– Но такой материал не мог быть тогда опубликован! – Я отослал очерк в «Литературную газету», где мне поначалу сказали: «Сенсация! Мы печатаем!» Но потом перезвонили: «У нас типографские трудности…» Я подумал, знаю, какие у вас типографские трудности... Позже один «цековский» чиновник, приехавший в НьюЙорк, сказал мне: «Ну и напугал ты Москву своим Керенским!» А несколько лет назад мне попалась на глаза книжка «История советской политической цензуры». И там я нашел доклад Главлита для ЦК КПСС о проделанной работе в 1966 году. И там было написано: «Нам удалось предотвратить публикацию в «ЛГ» вредного очерка Генриха Боровика о его встрече с А. Ф. Керенским, злейшим врагом Советской власти, которому он в этом очерке предоставил возможность лгать в адрес Советского Союза». Никакой лжи там не было. А злейшим врагом Керенский не был, во время войны он собирал деньги в пользу Советского Союза, выступал в его защиту.[b]Кубинский сезон [/b]– А советским разведчиком он вас не называл? Тогда шпионы мерещились в каждом советском журналисте, приезжавшем в Америку.– Не называл. Но раз такое дело, я готов рассказать вам, как я однажды был «разведчиком». История эта связана с Кубой. В 1959 году я от «Огонька», где работал в международном отделе, был направлен сопровождать Анастаса Микояна в Мексику. Об этой поездке я написал серию очерков. А в январе 60-го меня вызывают к нему в Кремль. Являюсь. Проводят меня в кабинет к Микояну. Он говорит: «Мне в марте предстоит поездка с официальным визитом на Кубу. А у нас очень противоречивые сведения о революции, которая там произошла. Одни говорят, что Фидель и его друзья народные герои. Другие – что они чуть ли не чьи-то ставленники. Кубинские коммунисты говорят о них разное. Наши спецслужбы тоже толком не знают, что там произошло. Как могут 12 человек уйти в горы и оттуда совершить революцию? В общем, у меня к тебе просьба, Боровик.Поезжай на Кубу. Поговори с простыми людьми: что они думают про Кастро».Одним словом, оказался я на Кубе. За месяц объездил весь остров, повторил весь путь Фиделя, от Мансанильо, где 82 человека с ним во главе высадились со шхуны «Гранма». Там они попали в засаду. В живых осталось только 12. Эти двенадцать ушли в горы Сьерра-Маэстра. И к ним туда потянулись люди со всего острова.Потому что жить при режиме кровавого диктатора Батисты народ уже не мог! И довольно скоро там, в горах, образовалась армия. Фидель возглавил ее вместе со своими единомышленниками. Я переговорил с сотнями кубинцев. И понял: это была настоящая народная революция. Через месяц прилетел Микоян. Вызвал меня: «Ну, Боровик, рассказывай». А я уже был влюблен в революцию, эта любовь передалась мне от простых людей.Микояну понравилось то, что я рассказал, мне кажется, он ожидал именно такого рассказа. Я был счастлив и горд.– И в награду Анастас Иванович взял вас с собой к Хемингуэю, который жил на Кубе? – Просто Папа (так многие называли Хемингуэя) недолюбливал журналистов, и накануне от него позвонили и попросили, чтобы Микоян взял только одного журналиста с собой. Микоян назвал меня. Когда мы оказались в скромном, уютном доме писателя, Микоян подарил ему модель первого в мире спутника земли и ларец с тремя бутылками водки: горилку с перцем, «Столичную» и какую-то третью. Хемингуэй тут же взял в руки одну из бутылок и начал искать штопор. И тут на меня что-то нашло, видимо, взыграла молодость. Я взял бутылку у него из рук и показал, как нужно открывать ее без штопора – ударил ладонью в донышко. Водочные бутылки в те времена закрывались не навинчивающимися крышками, а настоящими пробками. Я выбил пробку.Хемингуэй был в полном восторге. И, чтобы произвести на меня ответное впечатление, раскрутил бутылку, влил «винтом» в себя чуть ли не треть и стал полоскать горло, гордо поглядывая в мою сторону. Я хотел было пошутить, что в МГИМО мы этот трюк проходили уже на втором курсе, но рядом стоял Микоян, и я осекся.[b]Что спасет мир [/b]– Вы прошли через все горячие точки своего времени.А сегодня понимание горячей точки изменилось? – Возможно, наиболее горячей точкой, горячее, чем Афганистан, была редакция газеты «Совершенно секретно», главным редактором и издателем которой был мой сын Артем. В этом, на мой взгляд, изменилось понимание горячей точки. Вообще мир вошел в период существования, когда мы не представляем себе, что может быть дальше. Возникла страшная сила – терроризм. Устоявшиеся связи распались, отношения между странами во многом изменились. И нам надо вырабатывать новую стратегию жизни человечества, без которой мы рискуем прекратить свое существование. Как это ни банально, но только добро и тепло в отношениях между людьми нас всех спасет.– Встречались ли вам люди, у которых были эти качества? – Да. В пример приведу Мать Терезу. В 1987 году я увидел документальный фильм о ней. В то время я был председателем Советского комитета защиты мира и предложил пригласить ее к нам. Она приехала. Это была женщина удивительной активной добродетельности. Она сразу же предложила открыть в нескольких детских больницах медицинские посты, в которых ее медсестры будут бесплатно оказывать помощь, ухаживать за больными. В ЦК, где, как я уже сказал, работало немало совсем неплохих людей, мне сказали: почему бы нет? Но история на этом не заканчивается.Прошло полгода, и мы получаем письмо из Ватикана. Меня, как председателя Комитета защиты мира, приглашают приехать с делегацией для встречи с папой Павлом II. Ни в царское, ни тем более в советское время не было случая, чтобы Ватикан официально приглашал какую бы то ни было делегацию из России, из СССР для встречи с папой римским, в Ватикан! В данном случае, я понял, это было благодарное влияние Матери Терезы. Мы приезжаем.Волнуемся. В Москве нас запугали: папа, конечно же, будет задавать нам провокационные вопросы, которые потом будут опубликованы во всем мире! Приехали. Нас проводят в библиотеку, которая одновременно и кабинет папы. Открывается огромная золоченая дверь, и мы видим перед собой очень милого бледненького, со старческим румянцем на щеках человека, который на русском языке приветливо спрашивает: «Ну, как доехали?» Сажает меня, как главу делегации, напротив себя. Как вы думаете, каким был его первый «провокационный» вопрос? «Господин Боровик – вы, я знаю, драматург, скажите, что нового идет в московских театрах?» Я ответил. «А что нового в литературе?» Так завязался простой человеческий разговор. Потом приходит фотограф, мы встали, и я, видимо, разомлев от теплого человеческого разговора, взял папу под ручку. А он смотрит на меня и говорит, смеясь: «Хенрик, вообще-то, много существует фотографий, где люди либо целуют мне руку, либо пожимают. Но чтобы так, под ручку...» А я вижу, глаза у него смеются, и свою руку он не высвобождает. Так мы и сфотографировались. У меня хранится эта фотография… – Вы драматург, обладаете даром предвидения. Можете предсказать, что будет с нами дальше? – Я обладаю даром надежды. Надежды, что мои внуки и правнук будут жить жизнью, которой мы могли бы гордиться.