Бедный, бедный Пушкин!

[i]«Наш век – торгаш; в сей век железныйБез денег и свободы нет»[/i][b]А. С. Пушкин[/b]ПУШКИН – наше все, верно? А кто это – Пушкин? Как кто» – величайший русский поэт! А поэт, даже самыйсамый, – это кто: человек или функция? Кого ни возьми – рассуждать берутся: мол, раз стишки кропаешь или там прозой всяческой пробавляешься, стало быть, голодный должен быть. Сытый желудок тянет талант на дно. А вы сами-то, господин Рассуждалкин, пробовали что-нибудь эдакое сотворить голодухи? Ага, чисто теоретически, так сказать, в философском смысле. Понятное дело, для рассуждений много юмору не нужно: слопал ломоть хлеба с маслом и трепись сколько влезет.Позвольте, позвольте, да он сам признавался во всем, ваш Пушкин: «Зачем же пишете? – Я? Для себя. – За что ж печатаете вы? – Для денег. – Ах, мой Боже! Как стыдно! – Почему ж?»Только не стоит у Пушкина никаких доказательств искать. Он поэтом родился – так звезды захотели: [i]«Мы рождены для вдохновенья/ Для звуков сладких и молитв»[/i]. Это Пушкин. «Лобзай меня, твои лобзанья/Мне слаще мирра вина». И это он же – преизвестнейший дамский угодник. «Своим долгом считал быть влюбленным во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, – с улыбкой роняет княгиня М. Волконская. И тут же добавляет: – В сущности, он обожал только свою музу и поэтизировал все, что видел». [i]«Служенье муз не терпит суеты»[/i] – хрестоматийное. [i]«...И шумные нас радуют мечты... Опомнимся – но поздно»[/i].Он противоречив во всем, потому как жизнь соткана из противоречий. Он вызывает ярость и обожание, ненависть, страх и поклонение.Вечно без копейки, вечно в долгах, никогда почти без порядочного фрака... в близком знакомстве со всеми трактирщиками, непотребными дамами и прелестницами», брюзжал недруг, однокашник по лицею граф Модест Корф. «Он вовсе не был предан распутствам, – возражал нежный товарищ поэта князь Петр Вяземский. – Не был монахом, а был грешен, как и все в молодые годы». Но Пушкин... он так тяготился материальной несвободой, как же она связывала его по рукам и ногам. Иной добавит едко: «И заставляла писать, между прочим».«Христом Богом прошу, – заклинает поэт брата своего Льва, – скорее вытащи Онегина из-под цензуры, – деньги нужны. Долго не торгуйся за стихи – режь, рви, кромсай... но денег, ради Бога, денег».Что, не нравится, господа ревнители? А вам кажется, он питался всю жизнь амброзией? Но поэт, знаете ли, как и всякая иная тварь дражащая на этом свете, хочет кушать, пить. А еще одеться нужно, в свет выйти. «Я деньги мало люблю, – вздыхал Александр Сергеевич над долговыми расписками, – но уважаю в них единственный способ благопристойной независимости». Какая там, однако, независимость: особливо по молодости лет Пушкин мог получать денежки лишь из трех источников – жалованье по службе, родительская помощь и некоторые гонорары от публикаций (поначалу редких). Находясь в Бессарабии, он называл 700 рублей годовой зарплаты «пайком ссыльного невольника». Впрочем, и за что бы ему платить жалованье? Ведь выпущенный из лицея в чине 10-го класса коллежского секретаря и определенный в Коллегию иностранных дел, в службу наш поэт почти и не ходил. А родитель Сергей Львович был скуповат-с. Да и не слишком умело дражайший батюшка гения вел хозяйство. «Изъясни отцу моему, – наставляет Льва из Одессы Пушкин, – что я без денег его жить не могу. Жить пером мне невозможно при нынешней цензуре; ремеслу же столярному я не обучался». И друзья вечно твердили о тех же денежных проблемах. «Написал кучу прелестей; денег у него ни гроша, – это хороший товарищ Пушкина Александр Тургенев. – Он пропадает от тоски, скуки и нищеты». «Пушкин находится в очень стесненных обстоятельствах», – вторит княгиня В. Вяземская.Он всегда был должен, всегда извинялся перед друзьями и знакомыми, вечно оправдывался. Еще находясь в Петербурге в 1819 году, занял у барона Шиллинга 2 тысячи рублей ассигнациями и выдал заемное письмо.Оно было подано ко взысканию, когда поэт находился в Бессарабии. Вмешалась полиция, Пушкин отвечал, не таясь: «Проиграв заемное письмо... не имея никакого состояния движимого или недвижимого, нахожусь не в состоянии заплатить того заемного письма». «Прости, душа – да пришли мне денег» – это к Вяземскому. «Слушай, душа моя, мне деньги нужны» – это ко Льву. «Тяжело мне быть перед тобой виноватым, – сокрушается поэт в письме к приятелю своему И. Яковлеву. – Я все еще в долгу. Должники мои мне не платят, а я проиграл уже около 20 тысяч».Он играл в карты, крепко играл, надеясь на большой куш, но по большей части проигрывался в пух и прах.Лишь ввиду женитьбы на бесприданнице Наталье Гончаровой отец выделил ему деревню Кистеневку и 200 душ крестьян. «Заложил я моих 200 душ, взял 38 000, – отчитывается поэт. – 11 тысяч – теще, которая непременно хотела, чтобы ее дочь была с приданым».Нет, но ведь он зарабатывал и вкалывал как проклятый. Ему платили 25 рублей ассигнациями за строчку. В 1824 году известный издатель А. Смирдин выкупил весь тираж поэмы «Бахчисарайский фонтан» и отсчитал автору 3000 рублей. В 1827-м выложил 10 тысяч за второе издание «Руслана и Людмилы», «Кавказского пленника» и того же «Бахчисарайского фонтана». В 1830 году он обязался каждый месяц выплачивать поэту 600 рублей в течение 4 лет за право торговли уже изданными произведениями. Три года спустя Смирдин заплатил 12 тысяч за первое отдельное издание «Онегина».Пушкин получал 4 тысячи годового жалованья, так как по высочайшему повелению принялся за работу по истории Петра I. В 35-м году из казны ему пожаловали 30 тысяч рублей. [i]«Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать»[/i].Но... «Деньги ко мне приходили и уходили между пальцами, – негодовал гений за семь месяцев до гибели. – Я платил чужие долги, выкупал чужие имения, а свои долги оставались мне на шее». Да и могло ли быть иначе? Дочь Натальи Николаевны от второго брака А. Арапова вспоминала, передавая слова матери: «Считать Пушкин не умел. Бывали дни после редкого выигрыша или крупной литературной получки, когда мгновенно являлось в доме изобилие... деньги тратились без расчета и удержу... Минуты эти были скоротечны и быстро сменялись полным безденежьем».«О жене и детях не беспокойся, – передал через В. Жуковского умирающему Пушкину император Николай I. – Я беру их на свои руки».Сдержал слово самодержец: 120 тысяч рублей пиитовых долгов из казны выплатил.А еще из милостей царских: «Вдове пенсион и дочери по замужество. Сыновей в пажи и по 1500 рублей на воспитание каждого по вступлению на службу. Сочинения издать на казенный счет в пользу детей и вдовы. Единовременно 10 тысяч». То-то денег привалило.[i]«...все мгновенно, все пройдет;Что пройдет, то будет мило»[/i]