Среди многочисленных званий Александра Ширвиндта есть и такое – академик юмористических авторитетов. Сейчас, когда вы читаете эти строки, он, скорее всего, сидит где-нибудь на берегу с удочкой, по крайней мере обещал именно так смотать удочки с собственного юбилея. Ибо пафос и Ширвиндт – две вещи несовместные. Как, впрочем, Ширвиндт и муки творчества.Точно в нем говорит какаято особая стыдливость – ерническая стыдливость Шута Горохового (нормальный артист предпочтет это звание любым «Гертрудам» и «Засракам»).Когда-то Эфрос искал актера на роль Нечаева в «Снимается кино» – искал сочетание «неопределенности, даже рыхлости» и художественной муки. Таким актером в нашем театре был Ширвиндт, но многолетнее увлечение капустниками делало мягкую неопределенность его характера насмешливо-желчной. Не хватало той самой муки. Несмотря на ее отсутствие, Ширвиндт всетаки сыграл у Эфроса Нечаева. Сыграл и Тригорина, и мольеровского Людовика, и еще несколько ролей, стал эфросовским актером, получил приглашение перейти в Театр на Малой Бронной и ушел через два года. Не разделил ни славу участников последующих великих эфросовских спектаклей, ни позор его бывших «друзей» (кстати, знаменитый афоризм «террариум единомышленников» придумал именно Ширвиндт). Пошел своим путем, который многим – Олегу Ефремову, например, – казался (да и, возможно, таковым и являлся) легкомысленной тропиночкой. Но без этой тропки дремучий «Лес» нашего театра был бы намного мрачнее. Его сегодняшние Счастливцев и Несчастливцев – Державин и Ширвиндт – прекрасно это почувствовали и не сворачивали со своей тропинки из Керчи в Вологду и обратно.Александр Ширвиндт щедро потратил львиную долю своего таланта на блестки и мимолетности. Капустники, юбилейные и прочие «датские» вечера – все неповторимое, все в единственном экземпляре. Он режиссировал Тарапуньку и Штепселя, писал эстрадные монологи для Веры Марецкой и Михаила Пуговкина, работал с Леонидом Утесовым, в конце концов, «родил» Веронику Маврикиевну и Авдотью Никитичну.Впрочем, остался еще порох в пороховницах – и на игру в театре, и на съемки в кино. И на руководство Сатирой – без всяких революций, пусть молодое вино мешается со старым, выдержанным, пусть зубоскалят критики, но артисты будут спокойны: их не погонят из родного дома, как чеховская Наташа старую няню за ненадобностью. Никто с таким сарказмом не критикует худрука Театра сатиры, как сам худрук. А еще он не сомневается, кто бы возглавлял этот театр, останься в живых Андрей Миронов.И на педагогику – чуть больше полувека работы в Щукинском, тьмы и тьмы знаменитых выпускников (Алла Демидова, Наталья Гундарева, Андрей Миронов, Александр Пороховщиков, Леонид Ярмольник, Мария Голубкина, Светлана Рябова, Леонид Трушкин, Андрей Житинкин и многие другие), громкое эхо славы дипломных спектаклей (одна «Беда от нежного сердца» чего стоила).И на режиссуру – десятки спектаклей плюс свой личный вклад в историю закрытых властями спектаклей, куда попал «Недоросль» Фонвизина-Ширвиндта-Кима. Само присутствие в нашем театральном контексте этого человека, всему (и себе в том числе) знающего истинную цену, сильно отрезвляет.Он с удовольствием вспоминает семейную историю, когда «Максим Горький» «осенил» его своим крылом (самолет, носящий имя буревестника революции, развалился над домом, и крыло упало в двух шагах от коляски с Шурой). На самом деле он действительно родился в рубашке, с детства видя в семье своих родителей – актрисы МХАТа Раисы Самойловны и скрипача Анатолия Густавовича – весь цвет интеллигенции того времени: Яхонтова, Флиера, Дмитрия Журавлева, Качалова, Плятта, Утесова... «Почему вы никогда не рассказываете нам о своих встречах с Мейерхольдом?» – совсем недавно попробовала было возмутиться одна его студентка. Ужаснувшись, каким ископаемым считает его племя младое, незнакомое, маститый педагог не нашелся, что ответить.Но можно сказать, что юное создание в чем-то безошибочно угадало: Александр Ширвиндт несет в себе некий культурный код.Сегодня в Сатиру надо обязательно идти на «Мольера». Булгаковского Мольера играли многие худруки, исповедующиеся через эту грандиозную роль о своих отношениях с властью, с женщинами, с собратьями по искусству. Александр Ширвиндт пронзительно играет сомнения умудренного жизнью шута, который предъявляет себе нешуточные претензии. Или, если хотите, ту самую художественную муку, которую искал в нем великий Эфрос.[b]ЧИТАЕМ ВМЕСТЕ[i]Вы согласны, что талантливый человек талантлив во всем?[/i]Андрей МЕТЕЛЬСКИЙ, депутат Мосгордумы:[/b][i]– Я согласен только с тем, что талантливый человек обычно талантлив там, где признается его талант.[/i]