Известнейшему ученому – академику Гурию Ивановичу Марчуку через несколько дней исполняется 85 лет! Вместе с Курчатовым и Доллежалем он создавал атомное оружие, стоял у истоков нового класса подводных лодок с жидкометаллическим теплоносителем, аналога которым нет в мире до сих пор. Так случилось, что он стал последним президентом Академии наук СССР, а уже после перестройки занялся глобальными проблемами – экологией, изменением климата и, что совсем уж удивило его коллег, медициной – генетикой и иммунологией.Гурий Иванович – почетный директор им же созданного Института вычислительной математики РАН, руководитель кафедры на факультете вычислительной математики МГУ.[b]– Гурий Иванович, как вы оказались у истоков атомной энергетики?[/b]– Почти случайно. После окончания механико-математического факультета Ленинградского университета я работал в Московском геофизическом институте АН СССР, где окончил аспирантуру и получил ученую степень кандидата физико-математических наук. Как-то зимой 1952 года к нашему институту подъехал черный автомобиль ЗИС и из него вышел человек, который, как выяснилось, разыскивал меня. Этот человек пригласил меня проехаться с ним, а на вопрос, куда мы едем, кратко ответил: «Узнаете».Мы ехали около полутора часов мимо красивейших подмосковных лесов, пока не свернули от шоссе к какому-то объекту, окруженному высоким забором.Преодолев несколько кордонов, через которые машину беспрепятственно пропустили, мы наконец очутились в административном здании и прошли в просторный кабинет, хозяин которого, невзрачный лысый человек, не представившись, сообщил мне, что отныне я буду работать в лаборатории «В». Как потом выяснилось, именно так называлась лаборатория по созданию водородной бомбы. В тот момент я был раздосадован и спросил: «А что будет, если я откажусь?» На что человек спокойно ответил: «Тогда вы отсюда не выйдете». Впоследствии я узнал, что лысый человек – это полковник КГБ, которому было поручено обеспечивать деятельность и охрану сверхсекретной лаборатории по созданию супероружия. Так началась моя многолетняя работа в Обнинске.Через три года лаборатория была переименована в Физико-энергетический институт Госкомитета СССР по использованию атомной энергии. Я стал руководителем математического отдела этого института.[b]– А правда ли, что ваше имя было рассекречено благодаря Курчатову?[/b]– Дело было так. Я написал монографию о теории ядерных реакторов. Книжка лежала в издательстве. И вот моей квартире в Обнинске однажды вечером раздается телефонный звонок. Беру трубку: Курчатов! «Гурий Иванович, не могли бы мы встретиться завтра утром Институте атомной энергии?» (Курчатов тогда руководил этим институтом, сегодня носящим его имя).Конечно, я согласился и приехал. Игорь Васильевич поприветствовал меня, провел в свой кабинет и сказал, что скоро начнется Вторая женевская конференция и было бы хорошо в ее материалы от нашей страны включить мою книгу, с которой он, к моему удивлению, уже успел ознакомиться в рукописи. Я растерялся, поскольку знал, что книга выйдет в лучшем случае через полгода. Тогда Игорь Васильевич взял кремлевский» телефон, набрал номер и сказал в трубку: Але, девочка, это ты? Надо, чтобы такая-то книжка вышла через месяц». Поговорив таинственной «девочкой», он сообщил мне, что все в порядке.Я направился к выходу, но уже на пороге не выдержал и решил спросить, что же это за могущественная девочка». Курчатов засмеялся и пояснил, что «девочка» – это сокращение инициалов Дмитрия Васильевича Ефремова, крупнейшего физика-энергетика, члена-корреспондента Академии наук. Курчатов многим давал ласковые, шутливые, а может быть, и конфиденциальные прозвища. Так, академика Якова Борисовича Зельдовича он называл не иначе как Ябэ», а академика Юлия Борисовича Харитона – «Юбэ».[b]– А вас?[/b]– Может, и меня, но об этом история умалчивает. Книга была издана ровно через месяц, и ее получили комплекте с нашими материалами все иностранные делегации конференции. После этого действительно мое имя стало известным.[b]– Как случилось, что вы стали заниматься атомными подводными лодками?[/b]– После того как свою роль в проекте по расчетам водородной бомбы я выполнил, перед нами была поставлена не менее важная задача создать качественно новую атомную подводную лодку-охотник c жидкометаллическим реактором. Мы были пионерами в такого рода исследованиях. Эту задачу удалось решить. Наши лодки научились развивать скорость до 70 километров в час, что по тем временам было грандиозным достижением, и опускаться на глубину до километра.Это по сей день является общепризнанным рекордом, зафиксированным в Книге Гиннесса, хотя мы никаких заявок не подавали. Все произошло по инициативе американцев. Лодки, двигатели которых были изготовлены по нашим расчетам, до сих пор остаются лучшими в мире. У американцев таких не было и нет.[b]– Вы хотите сказать, что по части подводных лодок мы и сегодня впереди планеты всей?[/b]– Мы сделали восемь лодок с ядерными реакторами на жидком металле, аналога которым в мире не существует. Современная подводная лодка лежит на дне с заглушенным двигателем месяцами, а выскочить из засады и уничтожить целый флот она может в любой момент – так, что никто даже не заметит.[b]– Гурий Иванович, но вы ведь понимали, что работаете над созданием смертоносного оружия. Как вы уговаривали себя это делать?[/b]– Как это ни парадоксально звучит, я делал оружие только с одной мыслью: чтобы избежать войны. Я говорил себе, как и во время Великой Отечественной, когда служил в артиллерийской разведке, что спасаю родину.[b]– Почему же вы перестали заниматься подлодками?[/b]– Я освоил это дело как азбуку. Написал три книги, которые были изданы на многих языках. В этом деле я стал как оракул – ко мне приходили люди и спрашивали, как решить ту или иную проблему, и я, практически не задумываясь, отвечал. Стало ясно: если и дальше так пойдет, потеряю квалификацию. Самое страшное для ученого – перестать развиваться. И я стал мучиться: куда же податься? А тут из Новосибирска приехал академик Соболев.Сказал, что начинается организация Сибирского отделения Академии наук, строится Академгородок, и там будет, в том числе, математический институт. Но с кадрами плохо. Надо их укреплять. Вот он и пригласил меня для того, чтобы я возглавил этот институт и «укрепил кадры».Жена ахнула: какая Сибирь? Она только что закончила ремонт в нашей квартире, у нас подрастали три сына, все налаживалось.Но я решил съездить, посмотреть, что это за Академгородок. Когда увидел строящийся проспект Науки, с которого открывалась перспектива возведения сразу 15 академических институтов, у меня от восторга перехватило дыхание. Я вернулся в Москву и все рассказал жене. Она сказала: «Ну, раз ты считаешь, что надо ехать – поехали».[b]– Она у вас всегда такая послушная?[/b]– В этом плане мне несказанно повезло. Ольга Николаевна училась вместе со мной в ЛГУ, но на радиохимическом факультете. Она могла бы и сама стать видным ученым, но сложилось иначе. В самом начале нашей совместной жизни она сказала: «Ты занимайся наукой, всем остальным займусь я, а результаты у нас будут общими».[b]– А как вы стали президентом Академии наук СССР?[/b]– Это произошло для меня совершенно неожиданно. Зимой 1979 года, буквально на следующий день после возвращения из отпуска, у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Президент АН СССР академик Александров просил срочно прилететь в Москву первым авиарейсом. На все мои вопросы ответил: «Когда прибудете, вас введут в курс дела». По дороге я пытался перебрать в голове все возможные варианты, но истинного положения дел даже предположить не мог.В Москве мне был предложен пост заместителя председателя Совета Министров и председателя Государственного комитета по науке и технике. Нельзя сказать, чтобы я обрадовался.Из Новосибирска уезжать совсем не хотелось. Секретарь ЦК М. А. Суслов, принявший меня в своем кабинете, на все мои возражения ответил: «На этом посту вы сможете больше сделать для Сибирского отделения». Я умолк… А вскоре академик Александров ушел в отставку: его буквально подкосила чернобыльская трагедия. Президентом академии стал я.[b]– Гурий Иванович, я знаю, что вы не любите рассказывать об этом периоде своей биографии.[/b]– Это был очень тяжелый период, связанный с трагическим для меня развалом СССР, попытками спасти разваливающееся на глазах горнило нашей интеллектуальной мощи – Академию наук СССР, за судьбу которой был уверен, нес личную ответственность. Это борьба, которую я вел, по сути, в одиночку. Мою заключительную речь перед отставкой на общем собрании Академии наук позже назвали «реквиемом советской науке».[b]– О чем вы тогда говорили?[/b]– Я говорил о том, что мы переживаем процесс разрушения нашего научного потенциала как целостной системы. Надежды на то, что можно спасти хотя бы одну часть этой системы, иллюзорны. Ведь наука – это живой организм, а не конгломерат автономных механизмов.Я говорил, что разрушение советской науки будет тяжелой потерей и для всего мирового научного сообщества – и мы можем сказать это без всякой самонадеянности и ложного мессианства. А концепции спасения отечественной науки нет ни у политиков, ни у научной общественности.[b]– Вы считаете, что эти пессимистические прогнозы оправдались?[/b]– Лучше бы я ошибся![b]– Но ведь сегодня существуют государственные инновационные программы, на науку выделаются большие деньги…[/b]– Недостаточные. Теперь все только и говорят, что о кризисе. Но на фоне кризиса Барак Обама поднял финансирование науки.[b]– Есть ли выход?[/b]– Выход – только в инновациях, в инвестировании фундаментальной науки.[b]– Как вообще вышло, что вы, специалист по атомной энергии, занялись проблемами атмосферы, а потом экологией и медициной?[/b]– Расскажу забавный эпизод. К нам в Новосибирск из Москвы, из Института океанологии, прилетел профессор А. И. Фельзенбаум. Я попросил его сделать доклад и пригласил на семинар многих крупных специалистов в области физики атмосферы и гидродинамики. Московский гость рассказал о моделировании течений и в конце отметил, что проблема динамики океана очень сложна и даже специалистам не по плечу.Меня это несколько задело, и после семинара, дома, я отыскал только что вышедшую книгу моего друга профессора Артема Саркисяна из Гидрофизического института АН Украины «Численный анализ и прогноз морских течений». За ночь изучил ее досконально и нашел адекватную интерпретацию его теории.На другой день я снова собрал семинар, пригласив на него Фельзенбаума, и изложил свою интерпретацию модели океана на основе теории Саркисяна. Фельзенбаум был откровенно поражен: миф об особой сложности задач моделирования динамики океана развеялся. Через какое-то время в нашем Вычислительном центре Сибирского отделения АН СССР была сформирована теория, которая сегодня признана всеми метеорологами.[b]– А медициной вы занялись тоже случайно?[/b]– Его величество случай, или, как кто-то скажет – судьба, очень многое, если не все определяет в жизни. Такой «случай» подтолкнул меня заняться проблемой иммунологии всерьез, когда 30 лет назад после гриппа я заболел хронической пневмонией вынужден был дважды в год ложиться в больницу. Причем врачи говорили, что вылечиться нельзя.Начал изучать литературу по пульмонологии и иммунологии и обнаружил много противоречий между тем, что получается при математической обработке данных, и теми процессами, которые происходят в организме человека по представлению врачей. И вот вместе с моими учениками, которые только что окончили университет, мы начали развивать математическую иммунологию.О ее эффективности можно судить по моей истории. Я избавился от «неизлечимой болезни! Кстати, механизмы здесь такие же, как в атомной бомбе. Что бы ни происходило с человеком, его иммунная система работает одинаково: в организме идет своеобразная «цепная реакция», которая обеспечивает защиту от заболеваний. В общем, порошочками и укольчиками не вылечишь человека, нужно заботиться о его иммунной системе.[b]– И что нужно делать, чтобы быть здоровым?[/b]– Все очень просто. Надо вести здоровый образ жизни, много ходить, дышать свежим воздухом, правильно питаться, не курить, легко относиться к трудностям, не лениться. Это, конечно, упрощенно. А вообще я мои ученики-математики в соавторстве с медиками издали множество книг по иммунологии. Вот у меня на столе одна из них – «Острые пневмонии: оценка тяжести, клиника и лечение» написанная в соавторстве с замечательным врачом, доктором медицинских наук Э. Б. Бербенцовой.[b]– Гурий Иванович, как вы сами боретесь со старостью?[/b]– Я не чувствую себя старым. У меня много интересной работы, хорошие ученики, которые не дают мне скучать. Каждый день приносит новые задачи и открытия.Старым я чувствовал себя, когда являлся заместителем председателя Совета Министров, хотя по возрасту был одним из самых молодых.[b]– В советские годы была популярная песня «Марчук играет на гитаре, а море Братское поет». Что это за Марчук, вы не знаете?[/b]– Как не знать! Это Пахмутова и Добронравов, когда были в Братске, увидели моего двоюродного брата Алексея Николаевича – талантливого человека, который строил Братскую ГЭС, потом был главным инженером Усть-Илимской ГЭС. Он крупный специалист по плотинам, тоже доктор наук.Эта песня меня однажды выручила. Мы с семьей отдыхали в Пицунде, но пора было возвращаться в Новосибирск.Я пошел на вертолетную площадку, чтобы узнать, можно ли взять пять билетов на завтра до Адлера. Там сидел старый абхазец, который возмутился: «Ты с ума сошел, кацо, пять билетов на завтра нельзя, надо за две недели!» Я сказал, что приду завтра опять, потому что лететь очень надо, и попросил запомнить мою фамилию: Марчук. «А ты играешь на гитаре?» – «Нет, это песня про моего двоюродного брата». – «Что же ты сразу не сказал, кацо, хорошая песня, бери пять билетов! И мы вовремя вернулись домой.[b]– Сильно ли отличаются помощник комбайнера из села Духовницкое, каким вы были еще до войны, нынешний академик Гурий Иванович Марчук?[/b]– Нисколько не отличаются. Я по-прежнему люблю приезжать к себе на Волгу, задираю штаны, залезаю на острова и рыбачу, как в юности.[b]Справка «ВМ»[i]МАРЧУК Гурий Иванович[/b] родился 8 июня 1925 года.Герой Социалистического Труда (1975), награжден орденами Ленина (1967, 1971, 1975, 1985), Золотой медалью им.М. В. Келдыша и множеством других государственных и научных наград. Лауреат Ленинской премии в области науки (1961), Государственной премии СССР (1979), Государственной премии России (2000). Автор более 350 научных работ по вычислительной и прикладной математике. В том числе по методам расчета ядерных реакторов, математическому моделированию в задачах физики атмосферы и океана, окружающей среды, в иммунологии и медицине.С 1962 г. – член-корреспондент АН СССР. В 1968-м избран академиком АН СССР.С 1980 по 1986-й руководил Госкомитетом СССР по науке и технике в ранге заместителя председателя Совета Министров СССР.С 1986 по 1991-й — президент АН СССР.Ныне Почетный член Президиума РАН.[/i]