«Есть литература, сбивающая с ног»

С Матвеем мы какое-то время назад работали в одной телекомпании, где он был в начальниках, а я в исполнителях. Тогда меня удивило его доброжелательное отношение к новым людям и проектам. В разговоре же о литературе он открылся с новой стороны. [b]– Матвей, вы известны как теле- и радиоведущий, а в литературе вы тоже хотите оставить свой след?[/b] – История – дама хитрая. У нее часто свой выбор. И очень трудно понять, чем этот выбор обусловлен. Есть много произведений о несчастной, разбитой любви, но почемуто мы все любим «Ромео и Джульетту». Не думаю, что даже если бы я сел и написал какой-то роман о любви, то он бы остался в веках. Поэтому моя скромная роль литератора состоит в том, что стараюсь все, что я узнал о мире вокруг себя, в какой-то изящной и ненавязчивой форме рассказать моим друзьям. У меня хорошие учителя. Вспомним Джеральда Даррелла, например. Вроде писал о животных, а написал на самом деле о целом мире вокруг себя. И это только один пример. Удивительными писателями были тот же Катаев, тот же Паустовский. Книжки Паустовского «Время больших ожиданий» и «Начало неведомого века» просто открыли для меня мир. Поэтому я очень скромно и, надеюсь, адекватно воспринимаю свое место в литературе. [b]– А читаете ли вы до сих пор классику и помогает ли она вам до сих пор?[/b] – Я много раз в школе пытался прочитать «Войну и мир» – и не смог. Эта книжка меня отпугнула своим размером, своим объемом, вернее. Читал кусками, прочитал полностью недавно. Удивительная, хорошая книга. Это я просто пример привел: для каждой книги человек созревает каждый раз строго индивидуально. Один писатель пошутил, что он уже новых книг не читает, он только перечитывает свои любимые книги. Совсем как человек, который слушает любимую музыку, которая ему нравится, с которой он идет по жизни. Но мне порой необходимо читать какието новые книги, более того, даже популярные, на которые обращает внимание большая масса читателей. [b]– Кстати, а кого из молодых, метящих в классики, вы читаете?[/b] – Знаете, я здесь, наверное, не буду оригинален. Ну, вот, например, прочитал новую книжку Глуховского, которая называется «Рассказы о Родине». [b]– Глуховский у нас в «Письменном столе» с фрагментом из этой книги уже появлялся.[/b] – Мне нравятся книги, которые написаны стильно, где не просто сюжет, но важно и то, как написано. Иногда написано и удивительно, и непросто. [b]– А как вам книга попадает в руки? Ходите по магазинам? Читаете анонсы, ориентируетесь на литературные премии? Прислушиваетесь к советам друзей?[/b] – Нет, я никогда не хожу в магазины, потому что хожу в издательства и там отбираю то, что мне интересно. А когда я пишу книгу, то категорически себе запрещаю вообще что-либо читать. Из литературы. Я человек чрезвычайно восприимчивый, и это может нанести огромный вред миру, который ты придумываешь и кладешь на бумагу. Потому что есть очень сильная литература, она просто сбивает с ног. И она может тебя переформатировать, переделать твой литературный стиль. И ты будешь вторичен. Такое воздействие на меня оказали книги покойного Петра Вайля. Его «Гений места», «Стихи про меня» – сильнейшая история. Это новый стиль в литературе, новое слово в литературе! Понимаете, это такое… «Дискавери» про литературу. И кстати, почему я практически не обращаю внимания на книги, которые получают литературные премии. Дело в том, что мои потребности в литературной пище не совпадают с литературными премиями. Но это не недостаток литературных премий, просто у каждого свой подход. [b]– Помните ли вы свое самое первое детское желание – «кем стану, когда вырасту»?[/b] – Я хотел быть водителем. Дети же любят машинки, и у меня была машинка с надписью «Хлеб». И я все время представлял, как ее вожу. Самое недостижимое, что было и что могло быть тогда для ребенка, это сесть и покрутить руль в машине. В моей книжке «Черная Рука и пирамида Хеопса» есть мальчик Саша, мой сын, а у меня действительно есть сын Саша, так вот он предлагает Черной Руке пойти сесть в папину машину и покрутить руль – и это как высший подарок! Это не случайно, это отзвук моей детской мечты. [b]– Есть ли у вас хобби? Как отдыхаете, расслабляетесь?[/b] – Вы знаете, не то сейчас у меня время. Я только начал писать и все свободное время отдаю именно этому. Здесь нет какого-то нездорового фанатизма. Просто, знаете, если что-то появляется, это надо написать. Если что-то у тебя в голове есть, если оно тебя буквально распирает, то возьми и положи это на бумагу. А вообще, отдых – это… Я слушаю музыку, очень люблю смотреть кино, причем боевики. В кино мои пристрастия к блокбастерам удивительным образом совпадают с пристрастиями масс. И если я знаю, что какой-то фильм получил большую кассу, то я обязательно этот фильм посмотрю. [b]– Матвей, что бы вы пожелали читателям «Вечерней Москвы»?[/b] – Чтобы они не жалели деньги на книги! Потому что книга, хорошая книга – это радость. И читали книги в Интернете. Мы ведь чем всегда брали? Мудростью жизненной, знаниями, опытом. А опыт сейчас в Интернете, и знания там же. Наши дети уже там, они опережают нас, взрослых, и мы не должны отставать, должны соответствовать. Вот этого я всем и желаю – не отставать! [i] [b]Матвей ГАНАПОЛЬСКИЙ[/b][/i][b] Уважаемый козел![/b][b]Из книги «Веселая ностальгия»[/b]МЫ ЗАШЛИ с компанией в кафе «Пушкин» на Тверском бульваре, к нам подошел официант и, обращаясь ко мне, сказал: «Вот меню, сударь». Мы долго переглядывались, улыбаясь, и говорили, что ребята гоняют понты. У них, понимаешь, стиль для пальцатых, которые с девками сюда после казино заезжают. И чтобы все было гармонично и под Пушкина – единственного, кого пальцатые знают, – их называют сударями. Но потом мы стали думать, а как официант должен был к нам обратиться, чтобы нам понравилось. И тут все быстро перешло на шутки, потому что все варианты были по сути смешными. «Товарищ, вот меню», – это если официант Ленин. «Гражданин, вот ваши пельмени…» – это в заводской столовой, где сами пельмени недоварены, а борщ холодный. «Земляк, возьми мне пиво!..» – это потная очередь у бочки с пивом в семидесятые. Потом мы стали размышлять, а какие оттенки для нас носят все эти обращения. «Вот господин Пупкин тут нам пытается доказать…» – то есть мы называем его господином, но иронически. Дурак он, а не господин. Если хотят особенно унизить объект критики, то пишут перед фамилией не «господин», а «г-н». «Милостивый государь!..» – это за пять минут до драки, в основном на публичных диспутах. «Эй, юноша!..» или «Молодой человек!..» – это старики пусть так говорят, а мы еще молоды. Они так говорят, а потом начинаются замечания и назидания. «Эй, парень!..» или «Друг, скажи мне…» – фамильярно. Ну какой я тебе друг? Мы что, выпивали? «Ваше высокоблагородие!..» – это стеб, при дамах, после анекдота про поручика Ржевского. «Ваше сиятельство!..» – это шутка такая, намек на лысину друга. На улице, если не знаешь дорогу, а впереди идет человек, то кричишь ему: «Простите!» Он не понимает, что это к нему. Опять кричишь: «Простите, будьте добры!..» Человек долго озирается, пытается понять, кому ты это кричишь. Можно крикнуть, конечно: «Мужчина!» или «Женщина, одну минутку!» Но я не могу так крикнуть. Мне такое обращение кажется унизительным для того, к кому я обращаюсь. В таком обращении нет уважительной нотки. Если мне так кричат, то я оборачиваюсь недовольный, как бы говоря: «Ну я знаю, что я мужчина. И чего вам надо?» В метро еще спасают извинительные: «Простите», «Будьте добры». «Извините, вы сейчас выходите?» – для меня это оптимально. Извинение – признак уважения. Но ведь я не всегда в метро. Владимир Путин на инаугурации обратился к Медведеву: «Товарищ президент!» Дико? А как сказать? Господин президент? Но у нас тут не господа вокруг. Вон пенсионеры едва сводят концы с концами. Назвать президента «господином» – оттолкнуть от него избирателя. А «товарищ президент» – дико, но оптимально. Слово без признаков пола, но с ярким признаком равенства. То есть президент в России – он всем товарищ. Он первый, но среди равных. Он рядом, и от этого теплеет на душе. Не говорить же «ваше величество». Конечно, так хотелось бы сказать, но мешает проклятая Конституция. Все эти странные и смешные слова определяют наше отношение друг к другу. Старые стали архаикой. А новые никак не придумаются. Интересно, что язык все время совершенствуется и обогащается. Интернет полон кличек, которые культурно называют «никами». Придумали даже интернет-слова, которыми заменяют обычные. «Пацталом» – это значит, что он под столом, то есть ему смешно, он в восхищении или потрясен. Ежедневно обогащается язык водителей. Старинное «Козел, куда прешь!» произносится естественно и без натуги. Но с простыми обращениями, без оскорбительного контекста, колоссальная проблема, потому что тут ты должен показать, что ты уважаешь того, к кому обращаешься. А с уважением к соседу у нас проблема. Казус лингвистики в том, что приживается только то, что отражает внутреннюю суть. «Пацталом» прижилось, потому что отражает внутреннюю суть интернетчика после десяти часов сидения перед монитором. «Козел» – гармоничное ощущение водителя в дорожной пробке. Но в обращении «господин», по-моему, наиболее естественном, нужно авансом допустить и, главное, внутренне принять, что сидящий перед тобой человек умен, что-то понимает и умеет в этой жизни. А это для россиянина невозможно. Почитайте любой форум. Спрятавшись за собачьей кличкой, все мочат друг друга. Именно в форумах, спрятавшись за анонимностью и ненаказуемостью, россиянин естествен. Так и в международных делах. «Господин президент, наши добрососедские отношения…» – это во время визита. И говорят, не глядя в глаза собеседнику. А потом наступает реальность: таджики, армяне и вьетнамцы с колото-резаными ранами и пробитыми головами, лежащие в кустах. Меня всегда поражало, что в английском языке нет слов «ты» и «вы», а есть слово «you». Мне это казалось абсурдом. Я думал, что все тыкают друг другу. Но оказалось, что это была не их проблема, а моя. Мне объяснили, что «you» – это всегда «вы». Если это действительно так, то тогда многое становится на свои места.