Главное
Приметы и советы
Истории
Рождество

Рождество

Святки

Святки

Достоевский

Достоевский

Традиции на НГ

Традиции на НГ

Объятия

Объятия

Любовные романы

Любовные романы

Как правильно загадывать желание

Как правильно загадывать желание

Мандарины

Мандарины

Полицейский с Петровки. При покупке подарков онлайн как не попасться мошенникам?

Полицейский с Петровки. При покупке подарков онлайн как не попасться мошенникам?

«Москву я обшарил вдоль и поперёк»

Развлечения
«Москву я обшарил вдоль и поперёк»

Удивительно, как близко Михаил Булгаков принял к сердцу Москву, ставшую местом рождения почти всех его произведений. Без малого двадцать лет прожил он в столице, и большую часть своей московской жизни посвятил созданию главного романа – «Мастер и Маргарита». Москва, «город единственный», в котором «только и можно жить», явилась неотъемлемой частью романа, своего рода неосязаемым соавтором Булгакова. Оцените, как описывает Булгаков свои отношения с Москвой: «я жил в ней», «я изучал ее», «я истоптал ее вдоль и поперек», «я обшарил ее», «я знаю досконально и намерен описать ее». Он любил Москву, как женщину. [b]«Прошу прописать» в… нехорошую квартиру[/b] Булгаков приехал в Москву осенью 1921 г. с одним чемоданчиком, в бараньем полушубке, заменявшем ему «пальто, одеяло, скатерть и постель». Приютила его семья сестры, проживавшая в коммунальной квартире № 50 дома № 10 по Большой Садовой улице. Сегодня этот бывший доходный дом, построенный табачным королем Ильей Пигитом, хозяином фабрики «Дукат», является образцом московского модерна начала ХХ века (архитекторы Эдмунд Юдицкий и Антонин Милков). А после 1917 г. здесь обосновалась жилищная коммуна. В 1938 г. при расширении Большой Садовой убрали палисадник и ограду перед домом. Жилище свое Булгаков обозначил так: «гнусная комната гнусного дома», «отвратительный потолок – низкий, закопченый и треснувший, но все же потолок, а не синее небо в звездах над Пречистенским бульваром». Где только не описывал он эту квартиру – в рассказах «№ 13. Дом Эльпит-Рабкоммуна», «Псалом», «Самогонное озеро», «Три вида свинства» и, конечно, в главном своем романе. А однажды даже в стихах, в письме сестре Надежде в 1921 г.: [i]На Большой Садовой Стоит дом здоровый. Живет в доме наш брат Организованный пролетариат. И я затерялся между пролетариатом Как какой-нибудь, извините за выражение, атом.[/i] Из стихотворения узнаем всякие бытовые подробности: испорчен ватерклозет, с умывальником беда: из него на пол течет вода, свет электрический – странной марки: то потухнет, а то опять ни с того ни с сего разгорится ярко. Да и окружали Булгакова весьма колоритные соседи – самогонщик, милиционер, Дусяпроститутка, хлебопек и прочие москвичи, которых так испортил квартирный вопрос. Был еще петух, что пел по ночам. Но даже таким условиям следовало радоваться – слишком трудно было прописаться в столице. Знаете ли вы, что прописаться в этой квартире помогла Булгакову не кто иной, как Крупская, руководившая Главполитпросветом, в литотделе которого служил Михаил Афанасьевич. «В домоуправлении… нас не прописывали, хотели, видно, денег, а у нас не было. Прописали нас только тогда, когда Михаил написал Крупской. И она прислала в наш домком записку: «Прошу прописать...» – вспоминала тогдашняя жена писателя, Т. Н. Лапа. Вот откуда взялся образ домоуправа-взяточника Никанора Босого! В квартире № 50 рождалась «Белая гвардия». Творческий процесс происходил в условиях жуткого безденежья. Булгаков подрабатывал где только можно было, например, в газете «Гудок»: «Меня гоняло по всей необъятной и странной столице одно желание – найти себе пропитание. И я его находил, правда, скудное, неверное, зыбкое. Находил его на самых фантастических и скоротечных, как чахотка, должностях, добывал его странными, утлыми способами… а однажды ночью, остервенившись от постного масла, картошки, дырявых ботинок, сочинил ослепительный проект световой торговой рекламы». В 1924 г. Булгаков с женою переехали в квартиру № 34. [b]«МХТ – кладбище моих пьес»[/b] Из «Белой гвардии» родились «Дни Турбиных», с этой пьесой Булгаков и вошел в Художественный театр в 1925 г. Целью пьесы драматург поставил «упорное изображение русской интеллигенции как лучшего слоя в нашей стране». Каким увидели мхатовцы своего будущего автора? «Было в нем какое-то особое сочетание самых противоречивых свойств. Молодой, с оттенком некоторого франтовства одетый блондин, обладатель отличных манер и совершенно ослепительного юмора», – вспоминал завлит МХТ Павел Марков. На репетициях «Дней Турбиных» Булгаков показал почти всех действующих лиц пьесы, удивив много чего повидавших актеров глубиной проникновения в образы своих героев. Он знал о них все, даже о тех персонажах, кто произносил две-три реплики. Мучительной была дорога «Турбиных» на сцену, постепенно превращаясь из драмы в трагедию. Пьесу неоднократно перекраивали и переделывали, дав Булгакову богатый материал для «Театрального романа». Впервые показанный в октябре 1926 г., спектакль быстро обрел успех, даже у «тонкошеих вождей» из Политбюро. Зрители, отстоявшие ночь за билетами, в зале плакали, а Сталин смотрел «Турбиных» раз двадцать, однажды признавшись Николаю Хмелеву: «Мне снятся ваши турбинские усики». Тем временем «коллеги» уничтожали Булгакова и его пьесу: «полуапология белогвардейщины» (Луначарский), «новобуржуазное отродье» (Безыменский). Спектакль кое-как дотерпели до апреля 1929 г., когда он был запрещен. К тому времени мертворожденной оказалась еще одна булгаковская пьеса для МХТ – «Бег». Ее даже не допустили до сцены. Не помогло и заступничество Горького: «Великолепная вещь, которая будет иметь анафемский успех!» Развернувшуюся травлю можно обозначить заголовком «Ударим по булгаковщине!», под которым в газетах публиковались выступления возмущенных и завистливых деятелей культуры. Не зря Михаил Афанасьевич хранил эти статьи в своем архиве, они ему очень пригодились (помните: «Крепко ударить по пилатчине и тому богомазу, который вздумал протащить ее в печать»). В том же обвальном году в других московских театрах булгаковские пьесы постигла схожая судьба: в Вахтанговском запретили «Зойкину квартиру», а в Камерном, у Таирова, – «Багровый остров». И когда в 1930 г. закрыли «Кабалу святош», опять же во МХТ, Булгаков остался без средств к существованию. Ему оставалось апеллировать только к Сталину, что он и сделал, написав в Кремль письмо. А Сталин не терял Булгакова из виду, более того, он в должной мере оценил его талант. Потому и позвонил ему: «Вы где хотите работать? В Художественном театре? А вы подайте туда заявление, мне кажется, что они согласятся». И они действительно согласились взять его на работу! И не рабочим сцены, не статистом, на что он был согласен, а режиссером-ассистентом. «Из него может выйти хороший режиссер. Сужу по тому, как он показывал на репетициях «Турбиных». Собственно – он поставил их, по крайней мере дал те блестки, которые сверкали и создавали успех спектаклю», – о лучшей оценке, данной Станиславским, и мечтать не приходилось. В феврале 1932 г. неожиданно для Булгакова «Турбиных» вновь разрешили. Сделать это мог лишь один человек, видимо, заскучавший на спектаклях любимого театра (да и как было не заснуть, репертуар-то был какой: «Бронепоезд 1469», «Страх», «Взлет»). Булгаков расценил это как «возвращение части его жизни». Всего спектакль-легенда прошел на сцене почти 1000 раз, с 1926 по 1941 г. Вскоре ему доверили ассистировать самому Станиславскому в постановке «Мертвых душ». Под названием спектакля в афише мелким шрифтом было напечатано: «Текст составлен Булгаковым». Его попросили еще и инсценировать бессмертную поэму, но радости это ему не приносило: «Итак, «Мертвые души». Через девять дней мне исполнится 41 год. Это – чудовищно! К концу моей писательской работы я вынужден сочинять инсценировки. Я смотрю на полки и ужасаюсь: кого еще мне придется инсценировать завтра? Тургенева, Лескова, Брокгауза-Ефрона?» Премьера следующего спектакля режиссера Булгакова случилась в день убийства Кирова, 1 декабря 1934 г. В «Пиквикском клубе» он еще и сыграл – президента суда. Булгаков был великолепным актером. Играл с удовольствием, со вкусом, с наслаждением. Тем временем в Камергерском и в Леонтьевском у Станиславского шли репетиции «Мольера» – так цензоры велели переименовать «Кабалу святош». Премьеру давали 16 февраля 1936 г., а затем еще шесть раз. Не прошло и месяца, как спектакль закрыли. В этот день, 9 марта 1936 г., в «Правде» – очередной выстрел по Булгакову. Реакционная (а не редакционная) статья названа так: «Внешний блеск и фальшивое содержание». Судя по ней, Булгаков «опошлил», «извратил» биографию Мольера. Интересно, что наверху все прекрасно понимали. Платон Керженцев, председатель Комитета по делам искусств, докладывал вождям: «Булгаков хотел в своей новой пьесе показать судьбу писателя, идеология которого идет вразрез с политическим строем, пьесы которого запрещают». Булгаков на грани нервного срыва, он боится выходить на улицу один, в театр его сопровождают. Он дает уничижительную оценку «основоположникам»: «Работать в Художественном театре сейчас невозможно. Меня угнетает атмосфера, которую напустили эти два старика Станиславский и Данченко. Они уже юродствуют от старости и презирают все, чему не 200 лет. Если бы я работал в молодом театре, меня бы подтаскивали, вынимали из скорлупы, заставили бы состязаться с молодежью, а здесь все затхло, почетно и далеко от жизни. Если бы я поборол мысль, что меня преследуют, я ушел бы в другой театр, где, наверное, бы помолодел». Назвав МХТ «кладбищем» своих пьес, Булгаков в сентябре 1936 г. покидает театр. Он переходит либреттистом в Большой театр, зарабатывает и поденщиной – переводами, сочинением сценариев капустников для Дома актера, в ресторане которого, на Тверской, его нередко можно встретить. Впечатления от посещения этого ресторана позволили ему создать образ ресторана Дома Грибоедова. Противоречивым было отношение Булгакова к театру – гремучая смесь ненависти и любви, как отношение «к любимой женщине, которая от вас ушла». [b] «Кривой, скучный переулок»[/b] Недаром местом знакомства Мастера и Маргариты Булгаков сделал этот переулок, «кривой и скучный». Сюда, в Большой Гнездниковский, писатель приходил неоднократно – в дом № 10, известный как дом Нирнзее (Эрнст-Рихард Карлович Нирнзее был одновременно и автором проекта здания, и его владельцем). Первый московский небоскреб, гвоздь с европейской шляпкой, косо и нагловато сидящей на большой русской голове, – как только это здание с катком на крыше не называли. Дом этот сыграл решающую роль в творческой судьбе и личной жизни Булгакова. Здесь в 1922 г. была московская редакция газеты «Накануне», издававшейся в Берлине русскими эмигрантами. В редакцию «Накануне» Булгаков приносил свои рассказы и фельетоны, а в Берлине их печатал Алексей Толстой. И вот после первых публикаций Толстой просит дать ему «больше Булгакова». В считанные месяцы Булгаков сильно вырастает в творческом плане. У него покупают для издания «Записки на манжетах». «Булгаков точно вырос в один-два месяца. Точно другой человек писал роман о наркомане. Появился свой язык, своя манера, свой стиль...» – писал один из его коллег-журналистов. Дом этот свел Булгакова с его второй женой, Любовью Белозерской, вернувшейся из эмиграции с мужем, журналистом Василевским, сотрудником «Накануне». В январе 1924 г. на вечере, устроенном редакцией, Булгаков впервые встретился с Любовью Евгеньевной. «Не глупая, практическая женщина, она приглядывалась ко всем мужчинам, которые могли бы помочь строить ее будущее. С мужем она была не в ладах... Булгаков подвернулся кстати. Через месяц-два все узнали, что Миша бросил Татьяну Николаевну и сошелся с Любовью Евгеньевной», – отмечали знакомые. Своей второй жене он посвятил «Белую гвардию». Если была в Москве квартира с «плохой, странной репутацией», то, наверное, была и другая квартира, с хорошей репутацией. Действительно была. Находилась она в этом же доме Нирнзее. В феврале 1929 г., на Масленой неделе, на квартире у художников Мосиенко впервые увидели друг друга Михаил Булгаков и Елена Шиловская. За столом, усеянным блинами, сидела «хорошо причесанная дама», которая вскоре стала приятельницей Булгаковых, а через три года – его супругой, на этот раз третьей по счету. Любовь выскочила перед ними, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила сразу обоих – так можем мы сегодня перефразировать Мастера, рассказывая о том, что произошло в тот день между Булгаковым и Шиловской. «Я была просто женой генерал-лейтенанта Шиловского, прекрасного, благороднейшего человека. Это была, что называется, счастливая семья: муж, занимающий высокое положение, двое прекрасных сыновей. Но когда я встретила Булгакова случайно в одном доме, я поняла, что это моя судьба, несмотря на все, несмотря на безумно трудную трагедию разрыва. Я пошла на все это, потому что без Булгакова для меня не было ни смысла жизни, ни оправдания ее...» – писала позднее Елена Сергеевна. Когда все открылось, генерал Шиловский взял с Булгакова слово, что он не будет искать встреч с его женой. Влюбленные не виделись полтора года. Пообещав себе не выходить из дома одной и однажды все-таки выйдя на улицу, она встретила Булгакова и услышала: «Я не могу без тебя жить». И ответила: «Я тоже». Все было решено. Булгаков лишь попросил ее: «Поклянись, что умирать я буду у тебя на руках». Она поклялась и послужила писателю прообразом главной героини бессмертного романа. Всю свою последующую жизнь Елена Сергеевна посвятила заботам о публикации «Мастера и Маргариты», напечатанного почти через три десятилетия, да и то с большими купюрами. Интересно, что в этом доме в начале 1920-х годов находился Театр сатиры, в 1924 г. переехавший в отдельное здание на Триумфальной, где Булгаков прописал известное нам варьете. А во дворе Театра сатиры был сад «Аквариум», где Варенуха встретил свиту Воланда. [b] Последняя квартира[/b] Кроме Большой Садовой, других домашних адресов Булгакова почти не сохранилось. Давно уже нет деревянного дома на Большой Пироговской, № 35а, где Булгаков жил сначала с Белозерской, а затем с Шиловской. Нет и дома № 3-5 в Нащокинском переулке. Это был писательский кооператив, в 1934 г. Булгаков купил здесь трехкомнатную квартиру на 4-м этаже, в надстройке, а в соседнем подъезде жил Мандельштам. Это пристанище оказалось последним, здесь он закончил писать «Мастера и Маргариту». Но и это жилье Булгакова не устраивало. Всю жизнь его мучил квартирный вопрос. В 1939 г., на пороге смерти, писатель сказал: «Капельдинером в Большом буду, на улице с дощечкой буду стоять, а пьесу в МХАТ не дам, пока они не принесут мне ключ от квартиры!» Друг Булгакова Сергей Ермолинский писал: «Осенью 1939 года болезнь его открылась. Резко ослабло зрение. Врачи определили остроразвивающуюся высокую гипертонию. Он знал, что это склероз почек, и знал, к чему это должно привести. Он слег и уже не вставал. Последовательно рассказал мне все, что с ним будет происходить в течение полугода – как будет развиваться болезнь. Он называл недели, месяцы и даже числа, определяя все этапы болезни. Я не верил ему, но дальше все шло как по расписанию, им самим начертанному». Занятный факт – за месяц до смерти Булгакова мхатовцы просят Сталина еще раз позвонить ему, вполне серьезно полагая, что звонок вождя, обладая чудодейственной силой, спасет обреченного Михаила Афанасьевича. Сталин вместо звонка прислал к умирающему Фадеева, пообещавшего: «Выздоравливайте, мы пошлем вас в… Италию!» В этой квартире 10 марта 1940 г. в 4 часа 39 минут дня Булгаков умер на руках у своей жены. Елена Сергеевна выполнила клятву.

Эксклюзивы
Приметы и советы
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.