Мы сидели на лекции по древнерусской литературе, когда мой близкий приятель вдруг наклонился ко мне и прошептал еле слышно в самое ухо: «После звонка встречаемся наверху, на лестнице. На один вечер могу тебе дать почитать, только смотри аккуратней, чтобы никто не видел». Так впервые, 30 лет назад на целую ночь я стал счастливым обладателем запрещенного тогда солженицынского «Одного дня Ивана Денисовича», рассказа, перевернувшего сознание нескольких поколений. Если бы этот журнал у нас нашли, мы запросто могли отправиться по стопам героя рассказа.

Причем заботливо укутанный в целлофан рассказ был даже не самиздатовской перепечаткой на тончайшей папиросной бумаге, а самым что ни наесть первым изданием в «Новом мире» за ноябрь 1962 года. На дворе стоял 82-й, только что умер Брежнев. Мы не знали, что нас ждет дальше. Но даже для нас, первокурсников истфака этот рассказ стал своей отправной точкой. Точкой переосмысления.

В эти дни у знаменитого произведения своеобразный юбилей. Ровно 50 лет. 16 ноября 1962 года в очередном номере «Нового мира» под редакцией Александра Твардовского был напечатан небольшой рассказ никому не известного рязанского автора Александра Солженицына. Дебютанту было 44 года. Рассказ, перевернувший мир.

Первоначальное его заглавие было чисто лагерное – "Заключенный Щ-854", номерная бирка с зековской телогрейки. Ясно было, что такое цензура не пропустит. Заглавие переменили и напечатали. Понадобилась желание и хитрость Твардовского, который лично дошел до Хрущева и добился своего, начав новую эпоху советской русской литературы. Тираж журнала составлял 96 900 экземпляров, но было принято решение отпечатать еще 25 000.

«Один день Ивана Денисовича» читали буквально все — от стариков до подростков. Прочитав повесть, Анна Ахматова сказала, что, по её мнению, эту вещь должны выучить наизусть все жители СССР.

Чуть позже была напечатана поэма Твардовского «Теркин на том свете», а Евгений Евтушенко читал «Наследники Сталина», появился роман Дудинцева «Не хлебом единым», а затем «Тишина» Бондарева. И примерно в это же время Хрущев, который все это разрешил, стучал сандалией по трибуне в ООН. Примерно в это же время случился и расстрел рабочих в Новочеркасске… Оттепель заканчивалась, но не могла остановить брожение и прозрение умов.

А к Солженицыну хлынули письма, тысячи жертв сталинских репрессий торопились рассказать ему свою историю – эти признания он использовал при создании «Архипелага ГУЛАГ». К 1964 году рассказы и стихи Солженицына перестали публиковать советские журналы, зато эмигрантская периодика охотно приняла нового диссидента. Его романы начали распространяться в «самиздате» и печататься за границей.

В 1970 году писателю была присуждена Нобелевская премия по литературе. В обмен на возможность получить ее лично власти предложили Солженицыну покинуть страну. Он отказался. Через четыре года его выслали из страны, чтобы с помпой вернуть после перестройки…

Сейчас «Один день…» проходят в школе. Но, увы, именно проходят. Из программы ушла, например, и поэма Маяковского «Ленин», пришли другие поэты и писатели. Вряд ли сегодняшние школьники, да и студенты будут читать Солженицына так, как мы и наши родители. И не только потому, что именно запретный плод сладок. Поэма Маяковского тоже по-своему гениальна, но она доступна и понятна. Она не о том, что сегодня волнует наших детей, да и нас.

«Один день» надо почувствовать и спроецировать на собственную жизнь, на свое восприятие жизни и миропонимания. А это не всегда получается. Мы забалтываем самое главное. Заставляем зубрить то, что надо прожить сердцем и разумом, а потом начинаем заново искать общенациональную идею и спасать молодежь.

Иногда достаточно того, что твой друг позовет тебя на темную лестницу и передаст под большим секретом книгу, которая изменит твою жизнь. И начнется новый день…

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции