Недавно мне в руки попалась книга мемуаров под названием «Записки уцелевшего». Автор Сергей Михайлович Голицын. Из «тех самых», в роду двадцать бояр и два фельдмаршала.

Когда произошла революция, ему было восемь лет. Сказать, что жизнь его была тяжелой, значит, ничего не сказать. Аресты, страх, скитания, нищета, голод. Вечные поиски хоть какой-то работы ради куска хлеба (и неукоснительные увольнения отовсюду). Тайга, лесоповал. И, конечно, постоянные унижения — всегда, везде, где всплывает «анкета». Наотмашь, с хеканьем, с хрустом.

Как, по-вашему, должен был относиться этот человек к советской действительности? Сергей Голицын выжил и стал детским писателем. Не потому что во взрослые писатели не пускали. А потому что именно так он, русский аристократ, мог исполнить свое предназначение — служить Отечеству.

В книгах для советских детишек у него — только свет. Он писал о русской истории («Евпатий Коловрат», «Сказание о земле Московской»), о том, как это здорово и интересно — изучать историю родного края («Сорок изыскателей», «За березовыми книгами», «Тайна старого Радуля») — добрые и веселые приключения, исподволь учащие любить эту безобразно большую, безобразно неустроенную страну.

Добрые серьезные книги без диссидентской фиги в кармане. Знать, не княжеское это дело — фиги крутить. Ненавидя зло и посвящая себя борьбе с ним, мы преумножаем его силы. Думаем, что боремся, а на самом деле добавляем к чужому злу капельку своего. Отвечая на зло добром, мы делаем зло слабее, лишаем его подпитки. Понятно, что это трудно — отвечать добром на обиды: психология мешает. Но «место психологии должно быть в лакейской». Любовь — не вопрос психологии. Это вопрос силы духа.

Мы любим своих детей и поэтому стараемся оградить их от зла. А если любим народ, страну? Почему считаем, что непременно обязаны растравливать ее раны, расковыривать язвы? Патриотизм — это, мол, когда видишь и не скрываешь недостатки.

«Моя мать хорошая женщина, но дура». Или вот еще: «Люблю отчизну я, но странною любовью». Вроде привычно. А попробуйте так сказать: люблю детей своих, но странною любовью. Сразу странно от такой странной любви становится. Что значит «но»? «Но» или «не»?

У князя Голицына никаких «но» не было. Хотя прав на это слово он имел поболе иных исстрадавшихся сердцем быковых.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции