Век Юрия Любимова. Неподвластный и недостижимый

Да, недостижимый. Несносный, невыносимый.

Тяжелый. И неподвластный пониманию большинства.

Скала – недоступная. Океан – бурный, с водой то прозрачной – на отмели, такой влекущей, то – мутной и скребущей песком, обдирающей до крови.
Все это – Юрий Любимов.

Он весь, от непокорной шевелюры до кончиков нервных, таких театральных пальцев, - был целостен и един, неделим и – казалось – вечен.

Впервые бабушка привела меня на Таганку пятилетней. Нас не хотели пускать – говорили, что спектакль не по возрасту, но бабушка настаивала. В фойе почему-то пахло осенью и каплями Вотчела. Перед спектаклем Любимов мелькнул в фойе, велел, нахмурившись, чтобы нас пустили, и бабушка толкнула меня: «Запоминай, это великий человек!» Я послушно запомнила, хотя было непонятно – почему надо запоминать его, а не того, другого, что рвал связки на сцене и прожигал глазами зал, чей голос я знала так хорошо – его же слушали мои родители…

Я поняла потом. Потому что без Любимова были бы и Высоцкий, и Золотухин, и Демидова, и Смехов. Но и не было бы их – как звеньев эпохи. Созданной Любимовым.

Его любили до одури, преклонялись и обожествляли. И столь же сильно ненавидели - кто из зависти, кто – из-за непонимания тяжкого любимовского характера.

Он был неудобен изначально – режиму, труппе, порой – даже самому себе, часто - самым близким. Отказывался встраиваться в шаблон и реальность. Противоречил всему и был вызовом времени, которое опережал не на шаг, на десятилетия.

Впрочем, гениев нельзя оценивать общим лекалом. А он был Гением.

Сильный по-настоящему человек не боится окружать себя сильными людьми. Любимов был сильным и выбирал сильнейших. При нем Таганка стала не просто театром, а явлением. И его уход из нее, как ни парадоксально, отчасти закономерен – они перестали соответствовать друг другу и вступили в противоречие из числа неразрешимых. И хотя кажется, что вместе они могли бы еще многое, иногда расставленные сиюминутностью точки бывают верными. Иногда, чтобы сохранить любовь, нужно расстаться. Таганка все равно пропитана любовью к нему.

Об их расхождении можно жалеть, можно не жалеть - сейчас все это уже все равно делать бессмысленно. Потому что последняя точка в конце предложения поставлена, хотя поверить в нее трудно – как-то не может быть, чтобы Любимова не стало. Он жил без малого век и в театральном мире действительно стал эпохой – каких больше нет и уже не будет.

Один из немногих незаменимых, скала, вынесшая и внешние бури, и собственное внутреннее горение…

Мир дрогнул. Театральный мир. Которому надо будет теперь научиться жить без Любимова.

Он научится. Просто это теперь будет по-другому.

/ Фото: «Вечерняя Москва»

ЮРИЙ ЛЮБИМОВ: 80 ЛЕТ СРАЖЕНИЙ С РУТИНОЙ, ЧИНОВНИКАМИ И ЖИЗНЬЮ

Когда Юре Любимову было 15 лет, на него напала шпана – приняла за вора и избила. Домой пришел в таком виде, что мать открыла дверь и рухнула в обморок. Отлежавшись, взял у приятеля финку и пистолет «монтекристо» и пошел искать обидчиков. Они хотели его похлопать по плечу: мол, извини, пацан, ошиблись. Любимов двинул тому, кто стоял ближе, и вытащил оружие: «Еще раз подойдете, стрелять и резать буду». Было это в 1932 г. в районе Таганки – Любимов учился там в фабрично-заводском училище. С тех пор Таганская площадь стала для него местом непрерывных боев.

«Зачем на сцене пыльные кусты?»

В 1939 году Юрий Любимов окончил Театральное училище имени Щукина и был призван в армию. С 1941 по 1946 год был артистом Ансамбля песни и пляски НКВД.

В 1946 году он вернулся в Театр Вахтангова и работал там до 1964 года. Был ведущим артистом, ставил и спектакли. А попутно преподавал в Щукинском училище. И в 1963 году поставил вместе с третьекурсниками пьесу Бертольда Брехта «Добрый человек из Сезуана». (читайте далее)

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции