18 июля Евгению Евтушенко исполнилось бы 85. Он непременно вышел бы к публике — в очередном шикарном пиджаке, напружиненный, а потом пружина распрямилась бы и «выстрелила» в зал стихами — они всегда летели вслед за его рукой. О чем были бы стихи? О странном создании по имени Человек — любящем и предающем, о великом и мышино-мелочном, о тревожном и вечном. Прошелся бы Евгений Александрович и по собственному юбилею, как без этого — не смог бы не съязвить.

Да и по поводу неминуемости ухода проехался бы — хотя бы вскользь. Мысль об этом его настигала не раз смолоду. «Не умирай прежде смерти» — так назвал он свой роман путчевого 1993 года. А уход случился в апреле этого года, когда сердце вдруг остановилось. Раньше смерти он себе умереть не позволил: даже после тяжелейшей операции, ампутации ноги, вел себя так, что и мысли не возникало ни о его возрасте, ни о каких-то проблемах. Воплощение концентрации энергии — это и был Евтушенко. Сейчас, правда, невольно находишь в последних его интервью особые исповедальные ноты. Но уже не спросить, не кажется ли.

У человечества на протяжении всей его истории проблемы с фокусировкой зрения. То не видим вдаль, ковыряясь в мелких деталях возле самого носа. То перестаем различать то, до чего дотянуться легче легкого. Все вместе — никак не объять. Вот и сейчас, в принципе... Сколько судили, рядили. Но рядом-то был гений.

Евтушенко одни обожали, другие не любили, упрекали в нескромности. Сейчас, вспоминая, как умел он восхищаться чужими талантами, понимаешь — чушь все это, про нескромность. Просто он обладал осознанием собственной ценности, совершенно не беспочвенным. И ханжить по этому поводу поэту не хотелось. Такая вот звенящая искренность. Но понимали ли мы — кто рядом? И да, и нет. Увы, истинное осмысление потери происходит уже по ее факту. И нет юбилейных концертов и гастролей, нет на сцене напружиненной фигуры, есть поворот назад и горькое «жаль». Ведь столько всего не было спрошено.

О женах и романах Евгения Александровича говорилось при его жизни больше, чем о том, что реально он сделал для нашей литературы. Попытка осознать это приходит сейчас: все последние свои годы он посвятил созданию антологии русской поэзии в пяти томах. Как можно было собрать лучшие образцы отечественной поэзии за десять веков? И не просто собрать, а знать их? Как смешны в этой связи претензии — мол, уехал... Или «пиление» его за поэмы о Ленине и иже с ним. Да, все было так. Но в жизни не бывает простых красок. И уехавший, но не оторвавшийся от страны Евтушенко реально сделал для ее литературы куда больше, чем иные «патриоты».

Поэзия была его Богом. Он изменял женщинам, иногда — дружбе, порой — себе. Но поэзии не изменил ни разу. И туда, куда он не стремился, но ушел, к Пастернаку и Пушкину, он не взял с собой ни глупых сплетен, ни праздных разговоров, ни своих трудов; все оставлено тут, на вечное пользование. Упасть в его стихи с головой, напиться ими допьяна — хорошо в юбилей. Встретим его так. С книгой.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции

память