Ракета по имени Таня

...В марте ледок хрустит, сосны трещат от мороза и весь Плесецк — как «Берендеев лес». В полчетвертого утра — подъем?! Какой еще пуск?!

Я выползаю во тьму поселка из уютного чрева гостиницы. Час пути в служебном автобусе до пусковой площадки. Перед пятикилометровой зоной — скопище спасательной техники, им ближе нельзя. Можно только нам. А вот если накроет — они поспешат... И мышью по хребту — озноб. Зачем мне этот риск? Ради репортажа?

Просека в тайге. Ровно километр длины. В конце — ракета на пусковой. Освещена прожекторами. Часовая готовность. Минус двадцать и ветерок. Генералы из Москвы — в фуражках. А мне зябко и в ушанке.

— Обрадуйтесь чайком! — кивает мне офицер из штаба на командирский фургон.

Внутри обнаруживаю дьякона Кураева.

— Знаешь, как расшифровывается БМП? — спрашивает он, уплетая бутерброд.

— Как?

— Боевая машина попа…

Во время старта от грохота погибает все живое в радиусе километра. Поэтому мы — на несколько метров дальше роковой черты. А вот наряд, заправлявший ракету гептилом объемом в тридцать шесть железнодорожных цистерн, прячется в немыслимые бетонные щели на пусковой.

— Если первые семьдесят две секунды не рванет, то нас не достанет, — успокаивают меня и телеоператора Белова.

Пять минут. Черное небо. Мохнатые равнодушные звезды.

Адское пламя и невообразимый грохот. Ракета думает. Чуть приподнимается и зависает. Душа уходит в пятки. Но она идет, идет в небо!

— Таня, Таня, давай! Давай! — различаю я в общем крике, реве и грохоте.

— Сто секунд. Расслабься! — орут мне в ухо.

Во время старта ракеты от грохота погибает все живое в радиусе километра / Фото: Д. Белов

В небе распускается невиданных размеров и красоты бабочка — отработанное топливо. Говорят, пуски иногда видно из Москвы, за тысячу верст.

И только после коньяка на ледяном ветру, после построения и опять коньяка я спросил про Таню.

Дежурный, подполковник с черными от усталости кругами под глазами (он сутки провел на пусковой), оказывается, за два часа до старта поднялся на самый верх чаявшей неба ракеты и варежкой написал метровыми буквами на заиндевевшем корпусе это имя.

— Зачем?!

— Когда был первый пуск, в 1966-м, солдатик из оцепления написал на ракете имя своей девушки. Так и пошло.

— Но почему, что за суеверия?

Помолчали.

И генерал в фуражке с высокой тульей мне ответил, отхлебнув коньяк:

— Два раза не написали. Боролись с суевериями.

— И что?

— Оба раза — катастрофы…

Коньяк и мороз. Рассвело. До смерти усталые солдатики и офицеры из наряда.

А в небе над нами несла в немыслимую высь ракета имя девушки, и звезды таяли, и ангелы смотрели сквозь проколы в небе на грешную землю.

— Да вы ж закусывайте, черти, закусывайте! Всю ночь ведь пироги пекла, — плача и смеясь одновременно, все совала нам в руки пирожки жена того подполковника, капитан из пресс-службы.

Кто сказал тебе, приятель, что нет на свете настоящей любви?

Да отрежут лгуну его паршивый язык!

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции