21 июня Виктору Цою исполнилось бы шестьдесят лет. Почему-то не представляю, как бы это отмечали. Может быть, с помпой. А может, таким же концертом, который дает возродившаяся группа «Кино». Почему-то я уверена лишь в одном: он так и остался бы в каком-то смысле одиночкой, человеком, стоящим отдельно от всех — даже в толпе. По крайней мере, таким он был в «народном» понимании и ощущении и таким останется в памяти.

На самом деле не так просто ответить на вопрос, почему именно Виктор Цой стал символом переломной эпохи, ведь в то время русский рок поднимал голову и, кроме Цоя, было немало достойных исполнителей. Сейчас почти все они, уже поседевшие, все так же энергичны и активно молодятся на сцене, иногда даже с перебором, отчасти забронзовели, что не делает их, впрочем, менее дорогими сердцу. Но почему все же Цой?! Да просто, как говорится, все сошлось, и это, наверное, нельзя подвергнуть какому-то особому анализу, а стоит просто принять как данность.

Цой был ярким метеоритом, сгоревшим в атмосфере, но изменившим ее химический состав. Так после его песен что-то навсегда менялось в тебе самом, и менялось навсегда, причем даже если ты и не был его ярым поклонником. Не инъекция бунта как такового, но прививка от равнодушия — вот что впрыскивалось в наши вены с первыми же тактами его огненных композиций. Да, не верится, что ему исполнилось бы шестьдесят. Его абсолютно невозможно представить стареющим. Как нельзя забыть и то, как он ослепил всех за время своего недолгого полета...

...Тем, кто знает, как происходило крушение СССР, не из учебников истории, а помнит все «собственной шкурой», в фамилии «Цой» слышится особый ритм того времени. Это трудно объяснить молодым, поскольку им не пришлось переживать состояний, когда толпа дышит как единый организм, сердца абсолютно разных людей бьются в одном ритме и все они живут примерно одними и теми же светлыми надеждами. Безусловно, к крушению СССР все относились по-разному, но даже его апологеты понимали, что перемены нужны. Какие — вопрос другой.

Фото: Александр Костин /РИА Новости

В этот момент и возникла фигура Цоя-музыканта, необычного во всех отношениях — от внешности, манеры исполнения до той безумной энергетики, которой зажигало людей само его появление на концерте или в кадре сногсшибательной картины «Асса» или менее эмоционального, но не менее драматического фильма «Игла».

Кстати, заметим: Цой не призывал к революции и не тянул на баррикады. Но он лаконично и точно сформулировал надежды сердец и душ своим кличем «Перемен!», даже не особенно конкретизируя, каких именно перемен все ждут. Он картинно бросал уголь в топку питерской кочегарки во время документальных съемок, а его песни становились таким же точно углем, который бросал его странный голос в толпу со сцены клубов или шуршащих кассетных записей. Его слушали, и этот «уголь» поддерживал жар и энергию тех, кто не хотел жить по-старому, а как жить по-новому, еще пока не понимал.

Не знаю, сколько продлилась бы эпоха Цоя, не уйди он так горько и нелепо. Но когда хочется вспомнить, как это — ощущать себя частью народа и нации и единым целым с ними, — я вспоминаю о Цое. Включаю старые записи, слушаю. Особенно это хорошо вечером — можно слушать и смотреть на звездное небо. Звезды падают, это так красиво. Но ярких, ослепительных метеоритов — нет.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции