Юрий Поляков: Необходимо бороться за чистоту родной речи

Проект Федерального закона «О государственном языке Российской Федерации» вызвал в обществе бурные споры. Документ предполагает «осуществление контроля за соблюдением должностными лицами органов и организаций, гражданами РФ норм современного русского литературного языка». Казалось бы, разве это плохо? Но сможет ли закон работать? И если да, то как? Мы решили узнать, что думают по этому поводу литераторы, например — писатель Юрий Поляков.

— Юрий Михайлович, проект закона о русском языке наделал много шума. Не надо быть филологом, чтобы понять: язык наш атакован заимствованиями. Мы называем каршерингом прокат автомобилей, воркаутом — уличную гимнастику, коллаборацией — совместную деятельность… Обеднел язык? Нет аналогов?

— Могу добавить еще «тотальный диктант», «панельные дискуссии», «клиринговый сервис»… Про необходимость закона о языке говорят уже четверть века. Вот дело сдвинулось, процесс пошел. Теперь главное — точно сформулировать закон, продумать механизмы правоприменения, с помощью которых он будет влиять на языковую ситуацию. Конечно, сразу появились насмешники, даже среди языковедов, они стали стыдить депутатов, мол, язык развивается по своим законам, засоряется, очищается, не надо лезть. Примерно так наши либералы относятся к регулированию рынка, мол, он, умный, сам все устроит, но как только проседают банки, они бегут к президенту, вопя: «Спасите финансовую систему! Иначе все пропало!» Да, река течет по своим гидрофизическим законам, но ее можно запрудить, загадить, а то и в обратную сторону повернуть. С языком похожая ситуация. Наш великий и могучий, как и другие языки, подвержен влияниям и заимствованиям. В нем множество иностранной лексики: и старославянской, и греческой, и тюркской, и латинской, и польской, и немецкой, и французской, и английской. Возникают новые предметы и понятия, для их обозначения появляются новые слова. «Промышленность» образовалась из «промысла», «машину» пришлось позаимствовать. Но порой процесс заимствования становится чрезмерным, он не мотивирован потребностями языка, а диктуется политическими влияниями, экспансией чужой цивилизации, ориентации элиты. Так уже было, когда наше дворянство охватила франкомания. Иные дворяне почти по-русски не говорили. Кстати, сами французы нетерпимы к засорению своего языка и всячески этому противостоят, вкладывая большие деньги в расширение мира франкофонов. Не случайно именно тогда в России началось движение за очищение русского языка, которое возглавил адмирал Шишков, к нему идейно примыкал и создатель знаменитого словаря Владимир Даль, кстати, подписывавший свою прозу псевдонимом Казак Луганский — как будто предчувствовал СВО! Они придумывали разные новые слова, заменяющие заимствования. Например, «ловкосилие» вместо «гимнастики». Но это пустяк по сравнению с задачами, которые пришлось решать чехам, чей язык был почти поглощен немецким. Сколько они слов сочинили и вытащили из старинных рукописей! Над ними тоже посмеивались!

Нынешнее засорение русского языка англицизмами и американизмами чрезмерно. Это связано со многими причинами. Наше авральное вхождение в рынок и систему общечеловеческих ценностей, да еще при частичной утрате суверенитета, оформлялось англоязычной политической, правовой, экономической лексикой, чуждой основному населению, но близкой новой элите, козырявшей своим английским, почерпнутым в советских спецшколах, а потом пошли управленцы, уже получившие образование в США и Англии. Добавьте компьютерные термины... Язык с таким нашествием варваризмов уже не справлялся, не успевал переварить. Вот и появились слова «шеймить», «хитчхайтинг», хотя у нас есть свои обжитые аналоги: позорить и автостоп…

— Язык — проекция культуры. Он обеднел: упростился, перенасытился ненормативной лексикой. Вы это слышите, оказавшись «на районе»?

— А может, наоборот: культура — проекция языка? Если согласиться, что мысль изреченная есть ложь, то мысль, не выраженная словами, попросту не существует. Афоризм промычать невозможно. А жаргонизмы, арготизмы, разного рода сленг, нецензурная лексика всегда были и будут. Вы думаете, кавалергарды не матерились? Еще как! У каждого языкового стиля своя сфера применения. Человек, говоря, всегда играет с языком. Когда-то устойчивый оборот «как у дурака махорки» был смелым тропом, родившимся в разговоре и закрепившимся в силу своего богатого смысла. Есть игра в грамматическое и семантическое непослушание. Когда доктор филологических наук говорит, что ему «ндравится» статья оппонента, ясно, что он вкладывает в эту оценку негативный смыл. «На районе» — пример того же ряда. Этот вроде бы неграмотный оборот используется с дополнительным значением некой незаконности поведения. А вспомните «албанский язык», которым увлекались в 1990-е! Ничего страшного в этих языковых явлениях, по-моему, нет, если при этом норма поддерживается высоким уровнем литературы, театра, кино, телевидения, устной и письменной журналистикой. А вот тут у нас — засада… Действительно, языковой запас многих нынешних писателей мизерный, они «нищие словом», их можно переводить на английский с помощью школьного словарика. А язык Пушкина — четыре толстенных тома.

— В иных книгах можно прочесть столь безграмотные тексты, что... Кстати, а вы можете «матернуться» в жизни, книге или пьесе, со сцены?

— Да, средний уровень отечественной литературы катастрофически упал. И дело не в простоте. Фраза у Куприна гораздо проще, чем у Достоевского, но это замечательная проза, которую с упоением читаешь. Откуда взялись «нищие словом» литераторы? В начале 1990-х в литературу повалили коммерческие авторы, строчащие тексты, а не художественные произведения и владеющие родным языком на уровне «письма ученому соседу». Отбор и редактура фактически исчезли, так как редактировать такие «массивы» бессмысленно: попробуйте причесать дикобраза! Этот языковой уровень тут же перекочевал в сериалы, например, про благородных девиц: «Князь, я беременна…» «Графиня, я в шоке!» Но если вы думаете, будто современная премиальная литература отличается высоким уровнем языка, вы ошибаетесь. Когда я читаю Водолазкина, мне кажется, русский язык для него не родной. Художественный талант и чувство языка вообще перестали быть пропусками в литературу. Есть многократный лауреат «Большой книги», историк по образованию, он еще при советской власти попал на совещание молодых литераторов, и классик, руководивший семинаром, посоветовал ему бросить беллетристику, так как он «абсолютно лишен чувства слова». Он с тех пор почувствовал слово? Нет, но у него очень активная дочь, входящая во все премиальные жюри. Кстати, одной из причин падения уровня литературы является и отсутствие объективной критики, превратившейся в разновидность издательской рекламы. Честные разборы текстов сегодня редкость. Вызвавший ярость многих сборник «Проклятые критики», о котором писала «Вечерка», — скорее исключение. Мода на эпатаж и мат в литературе прошла. Кстати, его использование в тексте чаще всего свидетельствует о вербальной беспомощности автора. Я могу вызвать у читателя ассоциации с любой нецензурной лексикой, используя обычные слова. Для этого надо владеть профессией! А в кругу друзей употребляю обсценную лексику, чаще всего в адрес Министерства культуры.

— Закон есть закон, его смысл — в исполнении. Как вы думаете, будет ли такой закон работать?

— Смотрите: если полиция не будет фиксировать нарушение правил парковки и перестанет присылать штрафы, машины будут все ставить так, что президент в Спасские ворота не заедет. При чем тут язык? А вот при чем. В «Литературке», когда я ее редактировал, писали про нелепую ситуацию: главная продовольственная площадка страны называется «Фудсити». Теперь, в пору столкновения с консолидированным Западом, это выглядит как вызов. Владельцам нравится такое название фирмы? Возможно. А может, нашим корабелам, строящим крейсер, нравится название «Мичиган», а не «Москва»? Но кто ж им сейчас разрешит? А разве наш бизнес живет в иной языковой среде? Нужна своего рода языковая полиция. Нет, лучше: Федеральная инспекция русского языка (ФИРЯ), которая придет в совет директоров и тихо скажет: «Господа, вам теперь лучше называться не «Фудсити», а «Пищеград». Не желаете? Будете платить такой штраф, что у ваших осетров на прилавках глаза повылезут». Я утрирую, но механизм обозначаю точно. Разумеется, в аппарат языковой инспекции должны входить специалисты: языковеды, лексикологи, литераторы, журналисты, представители гражданского общества… Через языковую инспекцию должны проходить названия фирм, рекламные слоганы и так далее. Сложно? По сравнению с легализацией в квартире перенесенной стены — сущие пустяки. Однако никто не говорит о том, что Жилищная инспекция не нужна.

К слову, речь идет не только о засорении языка, правильное использование исконной лексики — тоже острая тема. Какому идиоту пришла в голову идея использовать для обозначения административно-территориальной единицы слово «поселение», имеющее отчетливо отрицательный смысловой оттенок, по-научному — коннотацию, связанную с ограничением свободы: отправить на поселение. Чем нейтральное «селение» не угодило? Или вот ввели оборот «новые территории», когда речь идет об областях Новороссии, вошедших по итогам референдумов в состав России. Зачем? Здесь же отсылка к обороту «спорные территории». И почему они новые? Это же не Новая Зеландия и не Новая Англия! Это исконные русские земли, воссоединившиеся с Россией. Так и формулировать надо, чтобы сомнений не оставалось.

А сколько говорено, что «тотальный диктант» формула явно неудачная, особенно теперь, когда «радужная мировая демократия» шьет нам «тоталитаризм». Почему не всеобщий или всемирный русский диктант? Не надо бояться слова «русский», оно не кусается. Но выделили 20-миллионный президентский грант именно на «тотальный диктант». Может, это пятая колонна орудует? Иные объяснения «не катят», если прибегнуть к великому и могучему сленгу.

— Допустим, закон начал работать. Но на сцене, например, идут пьесы, которые могут не соответствовать тем нормам, которые установит. И...?

— О языковой инспекции мы поговорили. А в театры и кино надо возвращать худсоветы с редакторской службой. Именно качеством текста, а не идеологическим контролем они и занимались при советской власти. Хорошо помню, как возились со мной, начинающим сценаристом, редакторы Центральной сценарной студии, а потом и «Ленфильма», когда экранизировали «ЧП районного масштаба». В театре за языковую адекватность пьесы отвечает завлит. Раньше это были театроведы высочайшего уровня! Мне посчастливилось с ними работать! К сожалению, «новая драма», навязанная нашему театру, пишется по принципу «как получится — так и выйдет», ей завлит не нужен, он просто забракует эту галиматью. В общем, инструменты есть, их надо достать из чулана и наточить.

— Вы не боитесь, что воссоздание аналога худсоветов может быть опасным для свободы слова, охоты на ведьм, зачистки под одну гребенку всех и каждого? И есть вопрос: а судьи кто?

— На «ведьм», а точнее, на деятелей культуры, сориентированных на традиции, мастерство, патриотизм, тридцать лет при попустительстве государства охотились «большие книги», «золотые маски», «кинотавры»… И довольно успешно. Вся страна покрыта сетью «антихудожественных советов». Последнюю «ведьму», кстати, устранили пять лет назад. Я говорю о великой Татьяне Дорониной. Бояков при поддержке Минкультуры «отжал» у нее МХАТ имени Горького, а Кехман добил этот лучший нормативный театр страны, убрав даже чайку с занавеса. Судьи — это зрители и читатели, но к их мнению «антихудожественные советы» равнодушны. Ведь театры живут не со сборов, а с госдотаций. Сколько можно дотировать искусство, не интересное народу?

— Не всеми, увы, понято, как агрессивно исключали русский язык из самой общественной среды, в том числе и на возвращенных территориях. Язык атаковали как код самоидентификации?

— Да, язык — это этнокультурный код. В теории этногенеза есть концепция, считающая главным признаком нации именно язык, остальное не так важно. Не уверен, но такое мнение существует. Русский язык отменяют, потому что это золотой ключ к великой культуре, литературе, истории, тончайший инструмент общечеловеческого общения, который ювелирно огранили гении — Пушкин, Тютчев, Тургенев, Достоевский, Блок, Шолохов. Почему на Украине дошло до кровопролития, лишь бы не допустить там двуязычия? Потому что при нем побеждает более богатый и гибкий язык. Чтобы не допустить неизбежной победы «великого и могучего», украинские националисты и запустили террор, исходя и принципа: чья власть, того и язык. Но именно по тем же причинам Новороссия взялась за оружие, понимая, что с языком утратит свою исконную русскость. Язык сродни вере: и за то, и за другое умирают…

— К вопросу о коде: что сегодня кажется вам нашим кодом культуры? Или ментальным кодом.

— Что значит «ментальный код»? Есть национальный характер, нашедший отражение в культуре, литературе, искусстве. Россия — это, по Льву Гумилеву, суперэтнос, симфония народов. Есть русский национальный характер и есть российский наднациональный характер, не отменяющий, кстати, менталитеты многочисленных народов нашей страны. Такая вот «цветущая сложность». Тот же Лев Гумилев считал казанских татар частью русского суперэтноса, а население Галичины относил к западноевропейскому… И как в воду глядел!

— Вы одним из первых спрогнозировали, что отток несогласных будет велик, а их возвращение — трудным. Вот «ярко» выступил уже признанный иноагентом Смольянинов... А как быть с фильмами, с сериалом «Ростов», где играл не только он, но и другие, оставшиеся артисты? На полку кино положить? Но это будет несправедливо…

— Вопрос непростой. Должен ли деятель культуры отвечать за свои политические взгляды, если власть и основная часть общества воспринимает их как враждебные? Придется. Даниила Хармса, к слову, сына ленинского соратника, упекли в сумасшедший дом, где он и умер, за пронемецкую агитацию в блокадном Ленинграде. Варламу Шаламову добавили срок примерно за то же самое. Они ответили. Должны ли мы оценивать творчество этих художников, исходя только из их политических взглядов? Нет, конечно. Мы читаем и Хармса, и Шаламова… На несколько десятилетий в СССР отменили яркую литературу первой русской эмиграции. Она триумфально вернулась. В 1990-е отменяли, изгоняя из школьных программ, Николая Островского, Фадеева, Полевого, Твардовского. И они вернулись. Еще недавно пытались отменять фронтовую поэзию, а сейчас она выходит на первый план. Если кто-то из нынешних деятелей культуры хочет в условиях СВО повести себя, как Хармс в блокадном Ленинграде, путь не обижается: на войне как на войне. Надо ли класть на полку фильм, потому что там снялся «отъезжант»? Думаю, нет. Остальные, принимавшие участие в создании ленты, не виноваты в том, что у их коллеги в душе оказался мусор. Но с тем, почему такие продюсеры-русофобы, как Роднянский, годами при поддержке госчиновников снимали на наши деньги разлагающую халтуру, надо разбираться. Не журналистам, а Следственному комитету.

— Каким вам видится будущее, возможен ли подъем культуры после периода ее полураспада?

— Подъем после спада неизбежен, помешать возрождению нашей культуры может только Министерство культуры.

В ТЕМУ

Исследовательский центр портала Superjob.ru выяснил отношение россиян к проекту Закона «О государственном языке Российской Федерации». В исследовании приняли участие 1600 представителей экономически активного населения из всех регионов России старше 18 лет. По итогам опроса выяснилось, что:

• 41 процент россиян поддерживает запрет на заимствования (раздражают англицизмы — пати, лайфхак, чилить, изи и др.). Среднестатистический портрет поддерживающего закон: человек старше 45 лет (47 процентов), имеющий детей (48 процентов) и обладающий доходом от 50 до 79 тысяч рублей в месяц.
• 36 процентов опрошенных сочли бессмысленными попытки ограничивать язык от заимствований, так как это «естественный процесс». Так полагают люди в возрасте до 34 лет (51 процент), не имеющие детей (40 процентов), с доходом свыше 80 тысяч рублей в месяц.

ДОСЬЕ

Юрий Поляков — советский, русский писатель, поэт, драматург, киносценарист и общественный деятель, председатель Национальной ассоциации драматургов, кавалер орденов «За заслуги перед Отечеством» III и IV степеней, ордена Почета и ордена Дружбы.