Роль второго плана

Есть вечная игра человека с судьбой. Вот они садятся напротив друг друга и начинают игру, знакомую каждому с малолетства. Человек ставит крестики, судьба рисует нолики. Человек старается выстроить в ряд фигуры по вертикали, горизонтали, диагонали. Линии любви, карьеры, благополучия, долгожительства, власти — да мало ли у него желаний. А судьба — она же фатум, карма, госпожа удача, расположение светил и прочие неосязаемые вводные — мешает составить сплошной ряд. Если присмотреться, в этой игре содержится код жизни, ее диалектика. Выиграл в одном, проиграл в другом, разве это не интересно? Именно о таких хитросплетениях идет речь в авторской рубрике, которую ведет обозреватель «Вечерней Москвы», писатель Михаил Щербаченко.

В тот вечер в приемной допоздна горел свет. Секретарша и водитель вели заунывную беседу, томясь в ожидании непонятно чего, но, похоже, чего-то важного. А в самом кабинете точно так же томился их начальник, с той лишь разницей, что он знал, чего ждет, поглядывая на телефон спецсвязи, именуемый вертушкой. Именно этот аппарат цвета слоновой кости с гербом посредине должен был доставить судьбоносное сообщение.

Хозяин кабинета задумчиво смотрел на свою визитку: «Переходов Генрих Романович. Первый заместитель директора Департамента гражданских инициатив Министерства социальных преобразований». Утром надо будет заказать новую.

Тьфу-тьфу-тьфу.

Винтажные напольные часы с длинным медным маятником звякнули десять раз. Возможно, именно сейчас в кабинете четырьмя этажами выше заместитель министра обсуждает с министром должностное повышение сорокавосьмилетнего Переходова. И, соответственно, избавление его от ненавистного клейма «заместитель». Которое прилипло к Генриху Романовичу почти двадцать лет назад и ради которого он тогда из кожи лез, ибо оно переводило обладателя в руководящий состав. А добытая через пять лет должность первого заместителя казалась ему карьерным апогеем. Тогда казалась.

Бывалые госслужбисты помнят, что во времена оны начальнику полагался один, максимум два зама. Потом число их стало нарастать, и те, у кого было четыре зама, завидовали тем, у кого семь. Бюрократическая теория говорит, что заместителей не должно быть слишком много, иначе ослабевает управляемость системы. Однако, по меркам госслужбы, чем больше у тебя замов, тем ты круче. И при таком раскладе первый зам становится важным вторым лицом. Что и престижно, и выгодно.

В Департаменте гражданских инициатив, где Переходов трудился с младых ногтей, начальники сменялись быстро. За шумные, неприятные руководству министерства скандалы, устроенные активистами какой-нибудь лиги борцов за права парнокопытных или общества поддержки азартных игр на железнодорожном транспорте, можно было потерять должность с точной и, главное, объективной формулировкой: не сумел договориться.

С другой стороны, получившие одобрение акции типа межрегиональной конференции по вопросам курирования оптовых рынков национальными диаспорами или фестиваля «Рок против кокса», прошедшего с неизбежными, но минимальными телесными повреждениями, могли переместить директора департамента в более высокое кресло.

Так что Генрих Романович пережил немало руководителей, и среди них не было ни одного, с которым он не сумел бы выстроить правильные отношения.

Самый первый директор департамента заприметил скромного ведущего специалиста на встрече с представителями профсоюзов. Руководитель, который давно и прочно дружил с Бахусом, не мог не оценить, с каким проворством молодой сотрудник откупоривает емкости и наполняет рюмки, внося конструктивную ноту в переговорный процесс. Так ведущий специалист стал заведующим отделом.

Следующий начальник пестовал свой имидж и был помешан на шмотках. Переходов организовал командировку в Милан — ознакомиться с практикой сотрудничества с ассоциацией таксистов, устраивающих забастовки по любому поводу. Изучение опыта шло на улицах Спига и Монтенаполеоне, знаменитых скоплением одежных бутиков. По возвращении заведующий отделом стал заместителем начальника управления.

Шеф номер три был сдвинут на футболе, и для обогащения методов и форм взаимодействия с клубами болельщиков Генрих Романович свозил его в гости к «Барселоне» и «Челси», а также на финал Лиги чемпионов, доставив оттуда личный трофей в виде должности начальника управления.

Так постепенно он и добрался до статуса первого заместителя директора. Но не стоит думать, будто причиной его поступательного движения стало лишь пошлое приспособленчество. Вовсе нет — Переходов был бюрократом по призванию. Он еще с института готовил себя к административному поприщу, и старшие товарищи разъяснили ему важнейший завет аппаратной мудрости: если ты настроен на большую карьеру, приучи себя контролировать все и вся. Это будет изнурительно, через не могу, но знай: по-другому тебе не подняться!

И Генрих Романович отслеживал каждый шаг подчиненных и каждую исходящую от них бумагу. Все приводные ремни, нити и ниточки тянулись к нему. В конце каждого дня скопленная документация перемещалась в его портфель, и никакая усталость, никакая хворь не могли изменить раз и навсегда заведенный порядок: все содержимое портфеля к следующему утру должно быть отработано.

Генриха Романовича не застанешь врасплох, в любую минуту он готов ответить на самый неожиданный вопрос вышестоящего лица или уличить во вранье подчиненного. Память цепка, око зорко, он знает все про всех. И они знают, что он знает, и каждую секунду кожей ощущают его присутствие. А аппарат, который чувствует опасность, старается работать исправно. Так что начальники с полным основанием отдавали должное его деловой хватке и ценили его за семижильность, которая избавляла их от лишней головной боли. Один из бывших шефов в порыве расположения даже обнял Генриха Романовича и сказал: «Старик, выбрать зама — значит выбрать судьбу».

Однако самому Переходову осточертело работать на дядю, и он возжаждал служебного роста. Возраст рубежный: до полтинника рукой подать, а потом первым лицом уже не назначат, найдутся кандидаты помоложе и понаглее. И в конце концов, сколько можно слушать обрыдлый вопрос: «А почему ты еще не директор?»

Короче говоря, надо было прорываться. Каким способом? Провести интригу против шефа? Но Переходов знал, чем кончаются даже менее рискованные затеи. Он крепко запомнил историю со своим бывшим однокурсником по фамилии Хитренко. Тот устроился в администрацию приятного подмосковного городка и через полтора десятка лет дорос до должности вице-мэра.

Пожилой мэр сам его взрастил и обкатал, поручая курировать то промышленно-экономический блок, то социальный, то избирательные кампании. И всем было ясно: вот он, преемник. Хитренко ничуть не возражал, он рассчитывал, что смена произойдет естественным образом и мирно отходящий от дел мэр публично его напутствует. Взамен он пообещал себе, что позаботится о том, чтобы желающие покопаться в небезгрешном прошлом покинувшего свой пост руководителя смирили прыть и смежили уста. Однажды на рядовой пресс-конференции вице-мэру был задан вопрос: «Считаете ли вы себя готовым сменить нынешнего главу города?» Ответ Хитренко был в высшей степени корректен: доверие действующего мэра, возможность поработать с ним плечом к плечу, перенять его бесценный опыт управления дают основания в случае его ухода принять на себя руководство городом.

Больше он ничего не сказал. Но и этого было достаточно. На следующий же день на планерке мэр, придравшись к мелочам, люто растоптал своего вице. И добрые коллеги, почуяв запах крови, вдохновенно застрочили на Хитренко жалобы, которые глава города поручил расследовать злейшему врагу обвиняемого.

Без пяти минут преемник проклинал себя почем зря. Будучи опытным чиновником, он пренебрег важнейшим правилом: никогда, ни под каким видом не показывать, что ты посягаешь на место власть имущего. Молчи и жди, когда, по выражению Воланда, «сами предложат и сами все дадут».

Переходов рисковать не собирался, но обстоятельства сами пришли ему на помощь. Действующий директор получил новое назначение, и заместитель министра, курирующий Департамент гражданских инициатив, сказал Переходову, что в роли начальника видит его. О чем доложит министру. Результат этого доклада как раз и должна была сообщить вертушка.

Секретарша принесла чай с конфетами и тихо удалилась. «Молодец, даже не спросила, сколько ей еще ждать, — подумал Генрих Романович. — Возьму ее с собой. А можно и заменить на какую-нибудь топ-модель». И он, лакомясь вкусной конфетой, начал обдумывать кадровую политику.

Первым делом надо будет решить, кого назначить своим первым заместителем. В этом тонком деле существуют разные практики. Иногда руководитель зовет к себе в замы старого товарища. Но тогда будь уверен, что вашей дружбе конец. Потому что через месяц, не позже, ты должен будешь строго его отчитать, а чуть позже — устроить нагоняй по всей форме. Унизить его. Если не за что, придумай. Пусть ты потеряешь друга, но можешь получить обученного, качественного зама.

Можно выбрать заместителя из числа подчиненных. Тогда логично повысить того, кто меньше всего этого ждет. Будет ли он из благодарности служить верой и правдой? Тут не стоит обольщаться, благодарность — редчайшая добродетель. Так что повторяй как мантру: в ту самую минуту, когда будет вывешен приказ о его назначении, он захочет пересесть на твое место. И поэтому станет твоим противником. А уж опасным или нет, зависит от тебя.

В целом Переходов считал себя абсолютно готовым к новому статусу. Оставалось обдумать детали. К примеру, определить тактику поведения. Начальникам, пришедшим со стороны, проще: установил свои правила — и будьте любезны исполнять. Сложнее тем, о ком Стругацкие писали: воспитаем Бабу-ягу в своем коллективе. Обдумав эту тему, Генрих Романович решил не ломать об колено тех, с кем давно работал, а планомерно возвыситься над ними, используя богатство административных приемов и приемчиков. В том числе — подсмотренных у разных начальников. Взять хотя бы рукопожатие. У одного умного руководителя оно было мало сказать вялым — возникало ощущение, будто тебе в ладонь вложили пустую перчатку.

Пожимать руку приходилось крайне осторожно, что сразу устанавливало субординацию. При этом шеф отводил глаза и нос в сторону, будто сам вид визави был ему неприятен, а запах просто непереносим.

Другой начальник мастерски владел голосом. Говорил очень тихо, поэтому слушатели боялись собственного дыхания. А когда наступал черед распеканий и разносов, он вообще переходил на змеиный шепот. Действенность усиливалась тем, что шеф, «тыкая» всем без исключения, в минуты казни обращался к жертве на «вы», чем повергал ее в мистический ужас.

Переходов мысленно репетировал еще один номер: каждое утро звонишь наугад кому-нибудь из подчиненных и говоришь: «Думаешь, я не знаю, что там у тебя происходит? По-твоему, я буду это терпеть?» — и вешаешь трубку. Все эти штуковины, заимствованные у бывалых управленцев и умело скомбинированные, могли произвести сильнодействующий эффект.

Зазвонил телефон, но не вертушка, а мобильный.

— Что там у тебя? — спросил старинный приятель Косулин. — Поздравлять или сочувствовать?

— В смысле, поздравлять с тем, что прокатили? Пока жду.

— Ну, жди, от души желаю облома, — засмеялся собеседник. — Ты мою позицию знаешь.

Да уж, эту его позицию Переходов знал прекрасно. Косулин давно служил заместителем префекта крупного городского округа. Чиновником он был, что называется, от бога, его неоднократно собирались повышать, он же всякий раз кланялся, благодарил за доверие и деликатнейшим образом отказывался. В конце концов, его исключили из номенклатурного резерва, чему он был сказочно рад.

— Понимаешь, начальник и заместитель — это не разные должности, а разные концепции жизни, — внушал он Переходову за рюмкой. — «Пироги и пышки получаю сам, синяки и шишки получает зам», — слышал поговорку? Так вот, это чушь собачья. При правильной селекции босс и зам — натурально инь и ян. Просто надо ясно осознать, кто ты.

Обычно в этом месте Косулин предлагал тост, а после продолжал:

— Мы же с тобой знаем опытных ребят, которых называют «вечный зам». Они на это обижаются, хотя не понимают, что их настоящее призвание состоит в том, чтобы прикрывать задницу шефа. Именно в этом качестве они незаменимы! А дорастут до должности начальника — и заваливают дело с грохотом и звоном. Рады бы податься назад, в заместители, но по карьерным меркам это провал. И что в итоге? Загубленная жизнь, вот что.

Жизнь Косулина загубленной точно не выглядела.

Прекрасный вид, веселый нрав, анализы как у младенца. Видно, он и в самом деле не хочет выше, думал Переходов. Взвесил возможности, усмирил амбиции, договорился сам с собой — и живет припеваючи. Для любого начальника такой заместитель — настоящая находка: в деле незаменим и на твое место не метит.

— Само собой, нужно соблюдать командные правила, — гнул свою теорию Косулин. — Признавать, что персональные запросы капитана выше твоих, но и он должен учитывать твои притязания. Время от времени у него надо что-то просить; не просишь — значит, не нуждаешься в старшем, а это настораживает. Далее: не смей брать без спроса. Пусть тебе достаточно намекнуть, чтобы желаемое принесли в клюве, — преодолей искушение. Зайди к капитану, испроси разрешения, сыграй — тебе не будет отказа, с тобой тоже сыграют. Но это правильная игра.

И при каждом удобном случае подчеркивай его первенство. Лично я любую похвалу из центра тут же перевожу на префекта — вот, мол, истинный творец, а мы-то так, подмастерья. Простой приемчик, но работает безотказно.

С этой своей песней, украшенной припевом: «Не позволю себя повышать!» — Косулин шел по жизни уже немало лет. Из дружеских побуждений регулярно капал на мозги Переходову, и нельзя сказать, что ничего не добился. Вот и сейчас, в ожидании сакрального звонка, Генрих Романович вместе со сладким предвкушением чувствовал холодок страха. Он хорошо знал свои ахиллесовы пяточки. К примеру, он был трусоват. Хотя это как раз дело обыкновенное — с трах регулярно стучится в аппаратные сердца. Но его, считал Переходов, надо холить и лелеять, надо молится на него и проращивать в себе эту фобию, ибо именно страх — твой верховный охранитель.

А вот реальным слабым звеном Переходова была тонкая кожа. Любое унижение, окрик, даже ехидное замечание надолго выбивало его из колеи. Он понимал, что это глупо, непрофессионально, мысленно посылал обидчиков по известному адресу, но унять волнение в крови не мог. Стоило ему только заподозрить опасность за далеким горизонтом (хотя ее чаще всего не существовало вовсе), и Генрих Романович начинал возводить защитные укрепления, перенапрягая мозг и психику. Мать-природа сотворила его чувствительным к невзгодам, и никакой опыт, никакая тренировка воли не могли это изменить.

Переходов понимал, конечно, что первый руководитель всегда находится под боем, рискует многократно сильнее, чем зам, и лупят его куда чувствительнее. Тут необходима крепчайшая нервная система. И разные злосчастия вроде хамства вышестоящих товарищей, интриг и предательства коллег, контрольных проверок и прочих выговоров с последним предупреждением должны отскакивать от него, как шрапнель от танковой брони.

Генрих Романович, понятное дело, прошел закалку, мог подолгу сидеть в засаде и, не будучи волкодавом по крови, играть роль кровожадного зверя. Беда, однако, была в том, что с каждым годом службы его болевой порог опускался все ниже. И в новых обстоятельствах, когда давление неизбежно возрастет, можно скоренько доплыть до инфаркта, инсульта или схожих радостей.

Может, Косулин прав и было бы лучше сохранить позицию, где ты уверен в себе на все сто? Аргументы, чтобы ублажить тщеславие, имеются. В конце концов, «Оскары», полученные за роли второго плана, ценятся наравне с наградами за главные роли. Ну, или почти наравне. Генрих Романович перекатывал в голове плюсы и минусы, рисовал крестики и нолики обоих вариантов. Хотя повлиять на результат уже не мог, его судьбу решали другие.

Часы ударили одиннадцать, когда затрещала вертушка. Переходов вздрогнул, перекрестился и поднял трубку.