Охота к перемене мест

Есть вечная игра человека с судьбой. Вот они садятся напротив друг друга и начинают игру, знакомую каждому с малолетства. Человек ставит крестики, судьба рисует нолики. Человек старается выстроить в ряд фигуры по вертикали, горизонтали, диагонали. Линии любви, карьеры, благополучия, долгожительства, власти — да мало ли у него желаний. А судьба — она же фатум, карма, госпожа удача, расположение светил и прочие неосязаемые вводные, — мешает составить сплошной ряд. Если присмотреться, в этой игре содержится код жизни, ее диалектика. Выиграл в одном, проиграл в другом, разве это не интересно? Именно о таких хитросплетениях идет речь в авторской рубрике, которую ведет обозреватель «Вечерней Москвы» писатель Михаил Щербаченко.

Вот здесь, пожалуй, пора бы и завершить квартирную одиссею. Так рассуждал Степан Палыч Пропискин, меряя шагами пустое пространство на девятом этаже 18-этажного дома. Дом был новый, и квартира, естественно, была «первичкой», без отделки и даже без планировки, только бетон да стеклопакеты. У владельца уже имелся проект, согласованный с застройщиком и БТИ, и он осознавал, что сейчас, к примеру, расхаживает по гостиной, а теперь переходит в спальню, а рядом с ней, ясное дело, просторный сан узел…

Опытный Степан Палыч понимал, что, когда построят перегородки, поставят двери, и уж тем более когда завезут мебель, 130 квадратных метров перестанут казаться необъятным простором. Это будет абсолютно рациональная, компактная квартира, организованная для проживания одинокого мужчины, который пребывает на рубеже возраста дожития (именно таким оскорбительным манером обозначают социологи тех, кому сильно «за»). Но при этом в ней будут стиль и вкус, которые вышедший на пенсию профессор математики Пропискин пестовал в себе всю жизнь.

Степан Палыч присел на подоконник, предварительно протерев его носовым платком, и сделал то, что он и прежде делал в подобных случаях. А именно — достал фляжку и стаканчик, налил коллекционного французского коньяка и произнес абсолютно новый тост: «Ну, дай бог, последняя», — имея в виду, конечно же, не коньячную дозу, а квартиру. Хватит уже странствовать, пора бросать якорь.

Выпив по второй, а потом и допив фляжку, Пропискин вспомнил, как заложил обряд обмывания новой жилплощади. Тогда тоже был коньяк, но дешевый, на другой не было денег. Зато счастье лилось через край. Это сейчас он испытывает не более чем спокойное удовлетворение, а тогда, тридцать пять лет назад, был взрыв восторга.

Накануне защиты диплома студент Степа Пропискин, прибывший из зауральских краев обучаться в московском вузе, осознал острое нежелание покидать Белокаменную. Требовалась столичная прописка, которая проще всего приобреталась бракосочетанием с москвичкой. Так был создан союз с однокурсницей с последующим заселением в ее маленькой панельной двушке. Бонусом прилагалась теща, которая считала зятя проходимцем, но, вняв мольбам дочери, все же прописала его на своей жилплощади. Своей — потому что именно она была тем, кого в ту пору называли ответственным квартиросъемщиком.

Жили и в тесноте, и в обиде, которую порождает теснота. Через четыре года у супругов родилась дочь, и совместное проживание друг у друга на головах перешло в критическую фазу. Нужно было расширяться.

А теперь — информация для тех, кто в силу возраста не познал, и тех, кто, опять же в силу возраста, запамятовал. Чем было жилище в Стране Советов? Оно было мерилом судьбы и значило больше, чем финансы, карьера и здоровье. При этом денежного эквивалента не имело, никаких вам рынка и цены квадратного метра. Квартиру, принадлежащую государству, люди получали бесплатно (жилищные кооперативы не в счет, они были для избранных).

Но это, так сказать, общий контур. Мы же ведем рассказ о конкретном, как ныне выражаются, кейсе. Итак, молодой специалист Пропискин с женой, дочерью и тещей проживал в хрущевской двушке. Коридор с ноготок, крохотная кухня, совмещенный санузел, смежные комнаты и качающийся балкончик. Теща любила повторять, что другие живут хуже. Но Степан-то знал, что есть и иные другие, которым лучше, и что ему надо как раз к ним.

Чтобы государство официально признало вас нуждающимся в улучшении жилищных условий, необходимо было иметь не более 7 квадратных метров на нос. А площадь Степана составляла 29 метров, соответственно, на каждого приходилось 7,25 «квадрата». И вот эти 0,25, проклятые микроскопические излишки, навсегда выпихивали его из очереди на квартиру. На государство надежды не было, оставалось рассчитывать на личную удачу.

Как на грех, на службе у Пропискина не имелось жилого фонда для сотрудников, и он устремился на поиски работы, где могли дать хотя бы смутное обещание. А найдя подходящий вариант, вкалывал на износ, доказывая начальству, что его нельзя терять. Шли годы, Степан Палыч все доказал и написал наконец прошение о выделении трехкомнатной квартиры. Но случайно краем уха услышал, что люди с болезнями, входящими в некий список, имеют законное право на отдельную комнату.

Пропискин волоком потащил тещу в районную поликлинику и там обнаружил, что в букете ее болячек есть нужный цветок. Справки, подписи, круглые и треугольные печати — и вот он уже завел речь о четырехкомнатной квартире.

Начальство нахмурилось, но Степан Палыч сходу совершил парочку производственных подвигов и получил-таки нужное решение.

Близилась сдача дома, нужно было собрать уйму бумаг, в том числе документ о том, что старая квартира отойдет организации, выделившей новое жилье. И тут — засада. Оказалась, что семейство Пропискина проживало в ведомственном доме, принадлежащем заводу, на котором некогда работал покойный тесть. А завод не хотел отдавать освобождаемое жилище, на что имел полное право. Степан Палыч пытался растолковать, что, если он с домочадцами останется в прежней квартире, завод ее по-любому не получит, но тщетно. Гадское промпредприятие, вечно не выполняющее план, всю его жизнь пускало под откос.

Тут бы дать взятку председателю профкома, отвечающему за жилищные вопросы, но у Пропискина, беда бедовая, в карманах гулял ветер, а соблазны в виде билетов на Таганку или пятитомника Дюма, вырученного в обмен на сданную макулатуру, не вызвали встречного расположения. Лишь обещание удавиться на заводских воротах, разъяснив в предсмертной записке, кого следует привлечь к ответу, смягчило трусоватое производственное сердце.

И вот наступил момент истины: Степан Палыч со смотровым ордером вошел в пустые четырехкомнатные апартаменты — вымученные, выстраданные, завоеванные. Плюхнулся на грязный подоконник и, вы догадались, достал фляжку с дагестанским коньяком. По праву победителя. Пока государство со скрипом выполняло обещание предоставить каждой семье отдельную квартиру, он успешно выполнил личную жилищную программу. Жажда собственных квадратных метров сделала С. П. Пропискина другим человеком — превосходным работником, неутомимым организатором собственных побед, с твердой волей и готовностью действовать через не хочу и не могу. Он перечеркнул свои жилищные нолики и поставил жирный крестик.

Но сделал он это зря, поторопился. Поскольку еще не дорос до важной житейской мудрости: ничто не разрушается с таким рвением, как то, что создано твоими же стараниями.

Не прошло и года, как выяснилось, что семейные трещины, обозначившиеся в тесной хрущевской двушке, на улучшенной территории не пожелали зарастать. Дело дошло до развода и, как следствие, необходимости разменять квартиру. Терять ее Степану было намного жальче, чем нескладную семью.

Изрядная квадратура позволяла учесть интересы обеих сторон. Бывшая жена, правда, высказалась в том смысле, что если Пропискин порядочный человек, то должен все оставить и удалиться, забрав лишь нательные вещи. Теща и дочь-малолетка согласно молчали. Однако Степан Палыч полагал, что идущая под размен квартира — плод исключительно его заслуг — и по справедливости ему полагается чуть больше, чем ничего.

Сегодня в подобном случае выход ясен: продаешь одну квартиру и взамен покупаешь две другие. Но во времена, когда жилье было не вашей, а государственной собственностью, действовали иные схемы — обменные. Как можно разменять четырехкомнатную квартиру? На трехкомнатную и однокомнатную? Ишь чего захотели! На трехкомнатную и комнату в коммуналке. Но это не устраивало Пропискина. Тогда на однокомнатную и двухкомнатную. Но на это не соглашалась женская компания.

Разъезд всегда невыгоднее и куда сложнее съезда. Степан Палыч не вылезал с Банного переулка, где располагалось знаменитое на всю Москву бюро обмена, просматривал миллион объявлений, сводил знакомства с сомнительными личностями, но не продвинулся ни на шаг. Впрочем, он был готов к затяжной баталии; многотрудная жилищная эпопея подсказала ему изящную формулу: пока не нахлебаешься дерьма, результата не жди. Соответственно, если квартиры нет, значит, еще не нахлебался. Терпи, терпи, ты ведь меняешь не место жительства, а само жительство, в смысле всю свою жизнь.

Спустя полгода стало ясно, что нужен обменный спец. Слова «риелтор» тогда еще не знали, эти вопросы решал маклер, он же меняла, который составлял многозвенные и многоходовые цепочки обмена. Таковой персонаж был найден, начались просмотры квартир, но взаимоприемлемого расклада никак не возникало. В основном варианты браковала жена, да и теща твердила, что она, в отличие от лимитчика-зятя, коренная москвичка и желает жить возле Кремля. Пропискин взбесился, началась война нервов с периодической потерей человеческого облика. Так прошел почти год, и вот явилась спасительная комбинация: жене, дочери и теще — двушка, но зато стометровая, в сталинском доме и в самом центре; мужу — изолированная однокомнатная, но зато у черта на выселках. Стороны дали согласие. Наелись.

Степан Палыч погрузил в фургон раскладушку, письменный стол со стулом и отбыл на новое поселение. Затащил скарб на четырнадцатый этаж и вновь, как тогда, достал фляжку. В окно грохотало и пылило шоссе, из кухни явилась стайка тараканов — взглянуть на нового хозяина. Он подмигнул им, глотнул молдавского коньяка и отчетливо, чтобы понятно было даже насекомым, произнес: «Тут жить нельзя». И немедленно начал строить план переезда. Квартирный зуд стучал в сердце Пропискина, и он почувствовал, что это уже навсегда.

Так оно и вышло. Заработав денег на доплату, Степан Палыч перебрался в благоустроенный новый район. Через четыре года его потянуло поближе к столичному центру. Снова пришлось пахать, копить, доплачивать, ремонтировать, переезжать… Прошло еще несколько лет, и снова, как писал классик, «им овладело беспокойство, охота к перемене мест». Кто-то ищет разнообразия, прокладывая туристические маршруты по миру, — Пропискин чередовал не страны, а квартиры. У него не было денег, чтобы обзавестись вторым или третьим жилищем, но свое единственное он менял регулярно, сообразуясь с зовом сердца и души.

Он жил в старой Москве, на развеселых Патриках, и любил потусить. Жил в «Алых парусах», совершая долгие пешие прогулки вдоль реки. Жил возле реконструированного стадиона «Динамо», где стал активистом футбольного фан-клуба. Оказавшись в высотке на Котельниках, беседовал с привидениями великих советских артистов. Каждая новая квартира вливала в него новую кровь. Но проходило какое-то время, крестики обращались в нолики, и все тот же зуд отправлял Пропискина в очередную обитель.

Он приобретал жилье через многоступенчатые сделки, через ипотеку и инвестиционные контракты, по программе расселения коммуналок. Однажды, включив связи в исполнительной власти, использовал систему взаимозачетов: отдал в городской фонд свою квартиру и получил взамен другую, законным порядком выплатив ценовую разницу. Которая причудливым образом оказалась значительно ниже рыночной. Были, конечно, риски и даже обломы — дважды Степан Палыч побывал в омерзительной шкуре обманутого дольщика, пришлось поучаствовать в тяжбах, но как-то вывернулся. А на черных риелторов у него был нюх, и он обходил их за сто верст.

Пройдя тернистый путь до ухода на пенсию, профессор математики Пропискин сменил десятка полтора квартир и в этой многотрудной науке тоже имел основания считать себя профессором. Он мог по памяти цитировать жилищное законодательство, консультировать по самым запутанным темам, мог организовать ремонт какой угодно сложности, сделать дизайн-проект для любого помещения… Собственно, на это и ушла вся его жизнь.

И вот теперь Степан Палыч бродил по девственной квартире в тихом культурном месте, между центром и периферией Москвы. Богатый опыт отшлифовал запросы владельца. Две лоджии он втянет внутрь, увеличив жилую площадь. Никаких раздельных санузлов, только совмещенные, причем два. Никаких кабинетов и книжных шкафов; продвинутый Пропискин свободно пользовался электронными носителями. И обязательно нужна большая гардеробная — профессор любил разнообразно принарядиться и рассматривал пенсию не как начало конца, а как конец начала.

В общем, предстояло освоить это место прописки и фактического проживания и обитать тут долго и счастливо.

Только бы снова не засвербило.