Дороже турмалина

Брат появился у Оли неожиданно. Ей было пять — счастливая единственная дочка в прекрасной семье, всем на загляденье. Ни у кого в мире не было таких ярких голубых глаз, разве что у Олиной мамы. Так говорил Олин папа — и та, конечно, верила, что глаза у нее самые голубые, волосы самые золотые, семья самая дружная и самая хорошая. Мечты у Оли, конечно, были. Во-первых, научиться кататься на велосипеде. Во-вторых, увидеть море: папа обещал, что в августе свозит своих девочек, Олю и ее маму, туда, на Южный берег Крыма. В-третьих, Оля мечтала о собаке. Настоящем веселом щенке, который станет ей верным другом.

И тут вдруг — брат. И ладно бы, как у подружки Наташки, — маленький забавный карапуз, которого можно было бы катать в коляске. Нет, у Оли появился старший брат. Двенадцати лет, худой и ушастый, с редкими веснушками на коротком носу, с дерзко вздернутой верхней губой, белесыми бровями и ресницами. Брат Генка, который презирал Олю и Олину маму-синеглазку, не любил город и их маленькую уютную квартирку, брат, который был сводным по отцу, «половинчатым», о котором никто в их семье и знать-то не знал.

Просто когда-то ездил Олин папа, тогда еще студент энергетического института, на картошку. Осенью всех студентов вывозили копать картошку, была такая трудовая повинность. И, конечно, там не только ковырялись в земле на колхозных полях. Но и пели под гитару, и учились самостоятельной жизни, и влюблялись. Олин папа пережил там сентябрьский короткий роман — эдакая Болдинская осень, обернувшаяся неудачными стихотворными пробами пера и парой встреч в прозрачном березняке. Девушка Люба, Любанька, была проста, как чистая вода в ручье, как ромашка, растущая на краю поля. Говорить с ней студенту-интеллектуалу было абсолютно не о чем, да, впрочем, разговоры и не требовались. Люба научила его целоваться, от нее чудесно пахло скошенной травой и парным молоком.

Закончилась «картошка», и веселый студенческий отряд уехал в город. Юный студент обещал писать письма, и обещание свое сдержал: написал одно-единственное письмо, полное ласковых слов и надежд на совместное будущее. А потом забыл начисто о Любаньке, ее коротком носике, трогательных бесцветных бровях и белой, словно козье молоко, коже. Тетрадку со стихами, однако, решил сохранить: чтобы потом перечитывать, если вдруг снова захочется стать поэтом. Потому что перечитывать свои стихи потом ой как стыдно. Ну если ты не Пушкин, конечно.

Потом, через несколько лет, студент окончил свой энергетический и встретил прелестную девушку с прозрачными, как апрельское небо, глазами. Он женился, и родилась у них чудесная девочка, назвали Олей. А студент стал счастливым Олиным папой. Он много работал и хотел в августе поехать на Черное море и показать дочке, как волны набегают на берег, и построить башню из гладких круглых морских камешков. Но пришло письмо. Его написала незнакомая женщина из той самой деревни, куда когда-то, в прошлой еще жизни, приезжали на картошку беспечные студенты. Четким округлым почерком писала незнакомая деревенская женщина, вот странно, будто каллиграф какой-то. Правда, с грамматическими ошибками. Письмо разбило сердце Олиной впечатлительной маме и заставило долго и нудно оправдываться Олиного папу. Оказалось, что растет у него сын, Генка. Хороший мальчишка, способный, какие поделки из дерева вырезает! Книжки читает, всю библиотеку школьную домой перетаскал. И как же жалко, что сиротой остался парень.

Любанька-то умерла, крепкая бабенка была, и вдруг год назад заболела, и сразу тяжело. Похудела вся, осунулась, будто резко постарела. Несколько раз в больнице лежала. Лечение не помогало. А как-то, однажды, пришла к соседке и дала ей почтовый конверт.

— Если что со мной случится, то напиши туда. Пусть знает, что сын у него остался сиротой при живом отце. Ну вот и пришло в большой город, где жила девочка Олечка, то самое письмо, после которого, как говорят в романах, жизнь уже не стала прежней.

Олина мама много плакала и обвиняла в чем-то Олиного папу. Тот уехал, а потом вернулся с мальчишкой. Брат Генка, старший. Непонятный. Оля считала: именно он, этот Генка, нарушил привычный уклад их семьи. На море не поехали, велосипед папа купил, но не Оле, а Генке. Оля плакала и говорила, что теперь ее мечта — чтобы брат куда-то исчез, уехал туда, откуда взялся.

— Вы должны дружить, — сказал Оле папа. — У него больше никого нет. Понимаешь? Я сейчас скажу тебе что-то очень важное, моя маленькая. Не плачь… Просто запомни. Когда нас с мамой не станет, у тебя всегда будет родной человек — твой брат Гена. И у него будет родной человек — сестра Оля.

Это что еще за ужасная перспектива — когда не станет мамы с папой? Оля зарыдала еще сильнее.

А дальше была обычная жизнь, как у многих брата и сестры. С ссорами, ревностью, с вечным «А вот если бы…» Учудит что-нибудь Генка — мама Оли пожалуется отцу и непременно скажет странное: «Гену пальцем не раздавишь». Но вообще-то, конечно, мама Оли оказалась женщиной ну почти святой, так говорили все соседки и подружки. Приняла чужого пацана как своего. И мужа простила. И никогда не разделяла потом детей, и считала, что у нее двое: дочка и сын. Старший — сын.

Генка был мальчишка довольно тихий. Шалил, конечно, но в меру. Учился средне. А вот читать любил. Спрячется за большим креслом и шуршит страницами.

Как-то — Оле было уже семь — она заболела. Тяжелая ангина с высокой температурой трепала ее две недели. Родителей днем не было дома, они работали, а Оля лежала дома. Ей мерещились кошмары. Казалось, что по одеялу бегают маленькие человечки-гномики, казалось, что по потолку крадется темное чудовище и прячется за занавеску, как только зажигается свет. У родителей всегда было включено на кухне радио, и днем, когда жар был особенно невыносим, Олю терзало сопрано далекой и страшной колдуньи. Дело в том, что именно в это время передавали по «Маяку» час классической музыки, одна ария сменяла другую, и высокие колоратурные ноты казались Оле страшными, неземными.

Целая жизнь после этого прошла, а оперное пение Оля так и не смогла полюбить...

А тогда, из болезни, из жара спасал ее брат. Он возвращался из школы и выключал радио, прекращая сопрановую пытку. Давал белую горькую таблетку и в кружке чай с малиной, чтобы таблетку запить. А потом садился на пол рядом с Олиной кроваткой и рассказывал ей волшебные сказки. Были там и царевич с царевной, и серый волк, и богатырский конь, и загадочная птица Чур, которая прилетала клевать золотые яблоки.

И горячечный бред становился чуть волшебным: колдунья, пищащая свои заклинания, становилась далекой и нестрашной. Где-то прямо за окном расцветал волшебный сад, яблоневый цвет опадал и становился наливными яблоками, к которым прилетала вновь и вновь птица по имени Чур.

Но и эта, новая, жизнь тоже изменилась в одночасье. Папа сказал, что у него теперь другая семья. Что он решил начать все по новой, с чистого листа. Ведь здесь уже «атмосфера давит». Оля вздрогнула от этого слова: «давить». Все-то у них «давят». Гену вот «раздавить» пальцем не могут, а атмосфера, значит, «давит». Мама не плакала, не уговаривала папу остаться. Но сказала: — Сына не отдам.

Папа и не настаивал. Так они зажили втроем: мама, Оля и старший брат Генка, которого Оля, надо сказать, в глубине души по-прежнему считала виновником крушения их счастливой жизни.

С той поры прошло почти сорок лет.

И как же их разбросало по разным уголкам планеты! Папа еще тогда, давно, уехал в Питер. Там у него родились новые дети, три дочери. Оля с ними ни разу не виделась.

Генка окончил школу, отслужил в армии и вернулся в родную деревню. Там ждали его материнский дом и старые, почти столетние, яблони. Там жил огородом да резал что-то из дерева. Знающие люди говорили, что у него редкий талант. Мир переместился в интернет, а Генка по-прежнему любил и ценил книги. Сколько же он читал и, главное, все прочитанное помнил. «Немножко куку», — говорили про него соседи. И то верно: что еще сказать про человека, который в деревне не пьет огненную воду, но запоем читает книги? Оля выходила замуж четыре раза — наверное, умение легко сходиться и расходиться досталось ей от отца. Последний ее муж, Энцо, увез ее к себе в Италию. И теперь Оля живет на берегу моря. Энцо говорит, что ее глаза такие же синие, как море. И даже синее! Как редкий и очень дорогой драгоценный камень турмалин параиба.

Турмалин параиба — камень, который оценивают дороже бриллиантов. Его месторождение нашли в Бразилии в восьмидесятых годах, но месторождение быстро исчерпалось. Позже нашли параибу где-то в Африке, но все равно до бразильских турмалины Черного континента недотягивают.

Оля мечтает о том, что когда-нибудь Энцо, ну, или какой-нибудь следующий муж, подарит ей кольцо с таким камнем.

У Оли так и не родились дети, и иногда она чувствует себя из-за этого несчастной и одинокой. Несмотря на влюбленного Энцо.

Она идет на набережную, и ей нравится, что на нее оглядываются прохожие: что это за прекрасная дама? Оля не очень уже молода, но по-прежнему хороша — в белом платье до пят, в широкополой шляпе, с маленькой блестящей сумочкой и с книгой. Книгу она берет не для того, чтобы читать, а для антуража. Ведь читающая дама, если она к тому же недурна собой, — это совершенно особенная порода красавиц…

Она садится на скамейку в тени деревьев. Пахнет цветущими розами и нагретой хвоей.

Садится солнце, и на поверхности моря будто пляшут блестки червонного золота.

И Оля не вспоминает, как она жила эти сорок лет, а вспоминает лишь детство. И вот она снова маленькая Олечка, которая мечтает поехать на море и чтобы подарили собаку, и вот открывается дверь, и папа держит за руку ушастого мальчишку Генку.

— Это твой старший брат, — говорит отец.

И горячечный бред, зловеще поющая где-то на кухне колдунья, и за окном будто клюет яблоки птица Чур. Как будто это было только вчера.

Где-то раз в месяц Оля позволяет себе слабость: сидя на своей скамейке, она набирает номер своего брата Генки.

Сначала на нее накатывают, как волны, гудки. Долго, долго. Генка берет трубку не сразу, и она успевает испугаться (а вдруг что-то случилось?) и потом страшно обрадоваться, когда наконец звучит далекое и усталое «Але».

— Генка! Генка, как ты там? — кричит Оля.

И Генка рассказывает, неторопливо, размеренно, будто сестренка не из Италии звонит, а находится в соседней комнате.

Рассказывает, что на картошке — колорадский жук, такая полосатая зараза. Что куда-то пропал серый кот Тишка: наверное, загулял. Что соседка Надька только что вышла из больницы. Что под крышей в доме поселилась летучая мышь, она летает каждый вечер в саду, что тот Бэтмен, и спит днем, повиснув вниз головой.

— А мама? Как мама? — спрашивает Оля.

Мама… Ну что мама? Мама варит варенье из черной смородины и растит лилии и георгины.

Генка уже давно, лет десять назад, забрал маму к себе, в свой деревенский дом.

Мама очень плохо видит и не выходит за пределы участка, и какое счастье, что есть у них этот старый сад и вечерняя прохлада, и травы, и цветы, и где-то там, далеко, возле самого леса — маленькая прозрачная речка.

Маме до речки, конечно, не добраться, но ведь у нее есть сын Генка, который обязательно расскажет ей и про лес, и про грибы, и про золотые сказочные яблоки.