Хореограф и актер Егор Дружинин: Хочу делать то, чего не пробовали другие

Татьяна Еременко

Сюжет:

Эксклюзивы ВМ

12 августа 17:52 Общество

Хореограф и актер Егор Дружинин: Хочу делать то, чего не пробовали другие

Фото: Сергей Ведяшкин / АГН Москва

Завершился VII Международный фестиваль искусств «Вдохновение», в рамках которого прошла танцевальная лаборатория KED LAB под руководством хореографа Егора Дружинина. Мы побеседовали с заслуженным артистом России о развитии современного танца в нашей стране, обучении за рубежом, поиске нового и экспериментах. Узнали имена, за которыми нужно следить ценителям танцев, а также названия постановок, стоящих внимания. Делимся подробностями с вами.

В число людей, которых знают очень многие, но все с разных сторон и в разных ипостасях, входит хореограф и актер Егор Дружинин. Для кого-то он судья и наставник из танцевальных шоу, для кого-то Васечкин из любимого фильма детства или злодей Борис из русского сериала про вампиров, а для некоторых — постановщик хореографии к любимым спектаклям. Мы начали разговор с обсуждения фестиваля, где Егор Дружинин выступил в качестве куратора танцевального направления.

— Егор, расскажите подробнее про ваше участие в фестивале «Вдохновение», который в этом году прошел в 7-й раз. Знаю, что отобрали 60 участников для бесплатных занятий, и 1 августа состоялся итоговый показ. Как прошло?

— Мы провели вечер одноактных балетов, который состоял из двух частей: нашей постановки «Русский регтайм» и отчетных эскизов ребят. Этот современный балет мы выпустили в марте текущего года, и московская публика еще не ознакомилась с ним в достаточной степени — сыграли всего пять представлений, так как премьерная неделя, к сожалению, совпала с трагическим терактом в «Крокусе», и мы были вынуждены отменить представления. Позже показали этот спектакль на фестивале в Санкт-Петербурге на сцене Театра юных зрителей, и сейчас с удовольствием исполняли его в рамках фестиваля «Вдохновение».

Отчетом после лаборатории стали три пластические работы, за каждую из которых отвечал тот резидент, который работал с ребятами: Виталик Савченко, Коля Багдасарян и Сережа STK. Все они не только хорошие танцовщики, но и очень профессиональные хореографы, интересно мыслящие. Все работают в жанре современной хореографии, но у каждого свой индивидуальный подход, разный опыт и школа: кто-то больше склоняется к уличной хореографии, кто-то к экспериментальной... И мы не ставили им никаких ограничений. Нас интересовало только то, чтобы наставники, интенсивно взаимодействуя с участниками лаборатории в течение довольно короткого времени, пришли к какому-то интересному творческому результату.

— Что значит название лаборатории KED LAB? Я нашла расшифровку — «Команда Егора Дружинина», увидела слоган: «Единомыслие создает дружбу»...

— Да, эта аббревиатура возникла еще при проекте «Танцы на ТНТ». Но сейчас она уже не привязана к этому проекту, просто под ней объединяются те люди, которые на протяжении долгого времени участвуют в наших проектах, и не все из них принимали участие в моей команде. Хотя у нас есть, например, «KED-концерт», в который ребята приносят свои номера, чтобы зритель имел возможность наблюдать за ними, не только вспоминая танцевальные проекты на телевидении или следя за любимцами в соцсетях, но и могли вживую посмотреть, чем они живут, как себя идентифицируют, как развиваются.

Потому что на самом деле, несмотря на то что ребята очень интересные, сфера приложения их талантов чрезвычайно мала. Так как современный танец в России до сих пор завоевывает позиции, пока есть ощущение, что вся интенсивная творческая жизнь ребят проходит в основном на территории танцевального сообщества, но не более. Они много преподают, сочиняют, создают коллаборации... Но все это в основном заканчивается какими-то видеопроектами в соцсетях. А ребята действительно интересные, и хочется выводить их на подмостки, хочется, чтобы с ними знакомилась в том числе театральная публика. Для этого мы и проводим нашу лабораторию, и делаем самые разные спектакли.

— Расскажите подробнее, что уже создано и кого можно увидеть на сцене?

— Проектов у нас много. В «Русском регтайме» задействовано большое количество ребят из «Танцев»: Саша Горошко, Герман Ромазанов, Брайэн Опоку, сестры Михайлец. Но там есть и артисты Большого театра, и артисты Театра Немировича-Данченко, и фрилансеры: Арсен Агамалян, Вероника Ицкович и другие... Постановка укомплектована абсолютно разнопрофильными танцовщиками и артистами. Также ребята из «Танцев» стали вводиться в наш давнишний, уже легендарный, спектакль без слов «Всюду жизнь», который мы играем 12 лет. Потом возникла постановка «Элен и Эльза», в которой приняло участие и огромное количество разных ребят из проекта: Вишня, Пена, Юлия Николаева, Ваня Можайкин и другие. Короче говоря, мы пытаемся расширить палитру, сделать так, чтобы тот достаточно интересный образ танцевального мышления, который есть у ребят, внедрить в более серьезные хореографические работы, включая драматические.

Один из наших последних экспериментов — это лаборатория в Театре кукол имени Образцова, которая была посвящена тому, чтобы исследовать возможности куклы в плане работы с живым артистом, который не водит эту куклу, но существует с ней на равных как персонаж. Это было нужно, чтобы понять, насколько кукла может пластически взаимодействовать с танцором, в данном случае с Колей Багдасаряном (он был приглашенным резидентом лаборатории), и в будущем создать пластический спектакль, где куклы были бы на равных с актером.

— Помогите понять различия между пластическим спектаклем и хореографическим, мюзиклом? Если первый рассчитан на узкую театральную аудиторию, то у развлекательных мюзиклов она более массовая?

— Определение жанра не зависит от того, на какую публику постановка направлена. Мы стараемся делать так, чтобы наши спектакли, вне зависимости от того, в каком жанре созданы, были бы одинаково интересны как тем, кто любит танец и балет, так и тем, кто ценит драматическое искусство.

Говоря о нюансах, например, «Всюду жизнь» пластическим спектаклем назвать нельзя. Да, в нем есть хореография, но она служит определенной цели, как и все остальное, что есть в этом спектакле. Так что это именно «спектакль без слов», ведь каждая сцена в нем — определенная история. В ней есть свои действующие лица, со своими конкретными задачами, которые они стремятся осуществить, устраняя препятствия, возникающие на пути к цели. И у каждого персонажа своя сквозная линия от начала до конца. Тема спектакля — одиночество, стремление каждого отыскать либо свою половинку, либо определенную зону комфорта, либо воплощение мечты... Рефлексируя, реагируя и стараясь найти общий язык с остальными персонажами, герои могут дойти до крайней степени эксцентричности или гротеска, чтобы достичь цели, потому что каждый считает, что имеет полное право на счастье. А героев много, больше 20 человек. Что касается постановки «Элен и Эльза», то это цельный сюжет, который иногда немножко теряется, потому что мы работаем как раз вот в жанре пластического спектакля в современной хореографии, по сути, современного балета. «Карнавальная ночь» — классический мюзикл. «KED-концерт» абсолютно оправдывает свое название и состоит из номеров, которые постоянно меняются, обновляются. Если говорить про «Русский регтайм», то это современный балет, по строению схожий с классическим. По большому счету это утопия, фантастика на тему того, как жила бы наша страна, если бы у нас не было печальных событий революции и Первой мировой войны... Итог вышеупомянутой лаборатории — скорее, хореографические зарисовки. Интересно посмотреть, как развивается танцевальная мысль, когда хореограф встречается с конкрет- ными исполнителями. Ведь тогда, помимо задумок, есть необходимость адаптироваться под умения и энергию участников лаборатории. Важно, с какой отдачей, инициативностью ученики подошли к работе, с какой степенью энтузиазма отзываются на то, что предлагают наставники. Это взаимодействие, обмен энергиями, от которого очень зависит результат.

— Если в целом говорить о развитии современной хореографии, то какие есть направления и насколько востребована экспериментальная хореография?

— Я не большой специалист в этом плане. Я хореограф, люблю ставить, стараюсь делать это в разных направлениях, но не всегда есть возможность работать с большими формами. Кроме того, на такой вопрос должен отвечать человек, который досконально знает, что сейчас происходит в мире современной хореографии конкретно у нас в России. Я не особенно внимательно за этим слежу, изредка вижу премьеры, иногда до меня долетают чьи-то впечатления, но чтобы дать исчерпывающий ответ, нужно составить личное мнение и иметь возможность его подтвердить.

Но мы пока еще не готовы претендовать на то, чтобы современная хореография заняла у нас место рядом с классическим балетом. Да, в наших репертуарных театрах есть такие постановки. Но, во-первых, они все достаточно старые, а во-вторых, это еще не означает, что наши артисты умеют танцевать современную хореографию. Они, скорее, ее копируют, потому что их основная школа — школа классического балета. И замечательно, что они освоили ее на очень высоком уровне. Но если танцовщик сначала формирует себя как балетный и только потом начинает пробовать силы в области современной хореографии, то это дается ему с трудом. Он приходит к осознанному существованию в современной хореографии гораздо позже.

Легкость возможна, только если подобного рода вещи делаются параллельно. Когда, например, как в МАМТе (Московский академический музыкальный театр К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко) танцовщики одинаково хорошо знают все, что связано и с классической школой танца, и с современной. Потому что при таком подходе к обучению есть вещи, которые можно совместить запросто — такие как расслабление и способность собираться, изоляция и весь комплекс упражнений, формирующий хорошего балетного танцовщика. Если не комбинировать занятия, тяжело вводить танцовщиков в то, чтобы они осваивали современную хореографию.

— Сейчас при обучении это как-то учитывается?

— Мы стали приходить к этому очень поздно и тихими, весьма осторожными шагами, потому что в хореографических училищах очень боялись давать параллельно с классическим балетным классом современную хореографию. Хотя номинально, формально это было всегда. Но на самом же деле современная хореография включает в себя очень широкий спектр. Это и джазмодерн, и контемпорари, причем в самых разных техниках — от Марты Грэм до Пола Тейлора... И в джазе я тоже могу перечислить большое количество направлений.

Поэтому мне кажется, что работа по формированию балетных танцовщиков в государственных академических высших хореографических учебных заведениях стала нормально проводиться только в последнее время. Потому что ректоры начали отдавать себе отчет в том, что они готовят не только артистов, которые будут танцевать репертуар балетных театров, но и сталкиваться с современными постановками, с хореографами, которые будут приходить в эти балетные театры и предъявлять определенные требования, которым надо соответствовать.

Это тенденция последних 10 лет. Она может начать буксовать, если только театры не поймут, что у нас тоже достаточно хороших постановщиков в современной хореографии. Таких как Паша Глухов, Володя Варнава, например. Они могут ставить очень интересную новую хореографию, которая спокойно может конкурировать с самыми лучшими зарубежными образцами.

— Хочу спросить по поводу образования за рубежом. Вам необходим был этот опыт, потому что там лучше развита современная хореография?

— Это было связано со временем. Я учился в школе STEPS на Бродвее. Просто в то время, когда я начал заниматься танцем, у нас в стране не было ничего, что могло бы дать мне возможность изучать ту хореографию, которая меня интересовала. В первую очередь я говорю про мое любимое направление — джаз. Хотя это не значило, что я не занимался там модерном, какими-то уличными направлениями или чечеткой — занимался. Плюс работал танцовщиком и получил достаточно разнообразный в этом плане опыт. Но сейчас в России есть возможность посещать огромное количество классов у замечательных педагогов. И если бы я сейчас был молодым человеком в возрасте 14–16 лет, который хочет танцевать, прямой необходимости выезжать за рубеж, чтобы обрести профессию, я бы не видел. Конечно, всегда полезно расширять кругозор, но в то время это была необходимость. Если бы я этого не сделал, не работал бы хореографом.

— Где сейчас можно поучиться современной хореографии молодым ребятам?

— Вы знаете, мое хореографическое образование фрагментарно. Если бы вы спросили какого-то танцовщика в Америке, он тоже бы назвал не конкретную школу, а педагогов, у которых учился. Чтобы продемонстрировать, как ты прекрасно танцуешь, диплом не нужен. Конечно, в балетном училище все несколько иначе, там не выпускают людей, которые плохо танцуют балет, но тоже бывают исключения. Хотя, например, диплом Вагановской академии — знак качества будущего артиста балета. Но что касается того же актерского мастерства, не факт, что, выпустившись даже из престижного театрального вуза, вы будете хорошим артистом... Тут, как и в современной хореографии, все индивидуально, и дело не в качестве обучения, а в особенностях студента. В классическом балете есть определенные персонажные нюансы: кто-то танцует характерные партии, кто-то лирические, и это сразу становится понятным. Актер же, например, может быть универсальным: играть и то и другое... Или отлично справляться с драматическими ролями, но не уметь играть комедийные — природа не соответствует, не помогает... Что касается современной хореографии, там в целом сейчас у ребят молодых есть возможность не поступить в какое-то высшее учебное заведение и стать танцовщиком, а именно посещать классы у огромного количества самых разных педагогов, сравнивая, анализируя, делая выводы и приучая себя учиться. Потому что то, к кому ты ходишь, какого уровня занятия посещаешь — зависит от тебя, и ты сам формируешь свой учебный план, свой путь.

— За последнее время в вашей фильмографии появилось много интересных сериалов, а в 10-х их почти не было. Вы сместили фокус на кино?

— Нет, просто так складывается. Почему меня стали чаще приглашать сниматься в сериалах — надо спрашивать у тех, кто это делает. Я сам специально ничего не предпринимаю, чтобы это происходило. Более того, если понимаю, что играть мне нечего, отказываюсь. То есть это можно назвать стечением обстоятельств. Но мне приятно вспомнить свою первоначальную профессию. К слову об образовании: у меня нет документа о том, что я дипломированный хореограф. Я получил театральное образование — окончил ЛГИТМиК (теперь Российский государственный институт сценических искусств) и лауреатом «Золотой маски» стал как артист, а не как хореограф.

— Слышала, что главное для вас — семья. Что она вам дает, чем является?

— Семья дает мне смысл жизни. Вот мы с вами говорили о профессии. И она у меня будто бы очень разнообразная. В это понятие мною включается и постановочная работа, и драматургия, и написание сценариев, инсценировок, пьес, и актерская работа. Причем постановочная работа не только в театре, но и в кино, не только в хореографических спектаклях, но и в мюзиклах, в драме, даже в клоунаде — сейчас я делаю два номера для цирка... Казалось бы, очень много всего. Но все это кажется мне призрачным, потому что спонтанно, нестабильно. Хотя сейчас я нахожусь в том возрасте, когда не хватаюсь за любую работу. И если говорить про жанры, про сценические воплощения, то меня интересуют только какие-то необычные вещи, которые бы никто до этого раньше не делал. Или я еще не пробовал себя в таких жанрах. Все это требует внимания, сил и ответственности. Но я понимаю, что это словно какое-то параллельное мое существование. Потому что главное — забота о детях и мои, надеюсь, удачные попытки сделать так, чтобы жена все время находилась в хорошем настроении. Чем чаще она улыбается — тем мне лучше.