Эрих, Мария, Ремарк: роман по-русски

ИЗ ДОМА РОМАНОВЫХ

Эта русская, с неспокойной душой и бледным аристократическим лицом, сумела вытеснить из его жизни Пуму (прозвище Марлен Дитрих, которое ей дал Э. М. Ремарк). Ему казалось, что это невозможно, что Пума, какая бы она ни была, что бы между ними ни происходило, что бы ни разъединяло, — это навсегда. После встречи с Наташей у него возникло ощущение, что можно влюбиться и после Пумы. Наташа отвечала ему взаимностью… Ей было 35 лет, она происходила из дома Романовых, ее отец был родным братом русского царя Александра III. Ему она напоминала мальчишку, озорного сорванца, хотя была замужем второй раз и второй раз неудачно — муж больше внимания уделял мужчинам, чем ей. Она страдала, но терпела, вечная черта русских женщин, но в отношении Наташи он ошибся — она терпела до поры до времени, потом от мужа ушла. В 30-х была известна как манекенщица и актриса, снялась в нескольких французских фильмах с Шевалье и Грантом. Как и Марлен, была интеллектуалкой, много читала, дружила с Кокто и Экзюпери. Он был пленен ею — ее точеной фигурой, серыми глазами, мягкой грациозной походкой. Его всегда тянуло к женщинам кошачей породы, русская была «кошкой» с головы до ног. В дневник он записал: «Красивое, чистое, сосредоточенное лицо, длинное тело — египетская кошка».

Легкий, поначалу ни к чему не обязывающий флирт — встретились-разошлись, незначительные слова, так, ни о чем и обо всем на свете, ухаживание на грани, вотвот готовое перейти границу, превратилось в сильное и глубокое чувство, и их потянуло друг к другу…

«ЛУЧИК СВЕТА СРЕДИ КУКОЛ И ОБЕЗЬЯН»

В Америке ему все время было не по себе, он был угрюм, боли в сердце не давали покоя, лекарства не помогали. В мае 1942 года вместе с Фейхтвангером, Верфелем, Т. Манном и другими немецкими эмигрантами он подписал обращение к американским интеллектуалам с просьбой оказать помощь эмигрантам из Германии, влачившим в Америке жалкое существование. От любой другой политической и общественной деятельности ук лонялся — он мог зависеть от чего угодно, но не от политики. При всей нелюбви к фашизму, которую он выплескивал в книгах, политикой он не занимался. Не участвовать значило быть независимым.

В Америке Наташа была для него «лучиком света среди кукол и обезьян», с которыми ему иногда приходилось общаться. Он был романтиком, но волю чувствам давал только в письмах и дневнике. Только там он мог написать: «Наташа, Твой голос был слышен по телефону так ясно, будто Ты находилась в соседней комнате… Я прикрываю уши, дабы продлить его звучание там, в моих мечтах, и вижу Твои серые, дивные, вопрошающие кошачьи глаза. И… снова думаю о том, как это чудесно — жить и — быть в Твоих мыслях и Твоем сердце».

В романах все было жестче и беспощадней, они были, как и сама жизнь, трагичны и печальны, его герои страдали, мучились и умирали, но избегали высоких слов.

Себе он мог их позволить, но своенравная неврастеническая Наташа показывала характер, и как когда-то с Марлен, он часто ссорился с нею, а поссорившись, топил печаль и тоску в вине, хотя был чистокровным немцем.

«РУССКАЯ КНИГА»

Одновременно у него завязались отношения с Сандрой Рамбо. Наташа ревновала, как может ревновать неистовая русская женская натура, — устраивала сцены, плакала, обвиняла во всех грехах, она не хотела делить его ни с кем.

Его продолжали мучить боли в сердце, ужасные головокружения, он не знал, куда себя деть, пьянство и отношения с двумя женщинами заводили в тупик. Он не мог писать — какое там вдохновение! Наташа упрекала его в лени и пристрастии к алкоголю. Его мучило ничегонеделанье, и он продолжал жить, как жил.

Тем временем самая ужасная война подошла к концу и закончилась тем, чем заканчиваются все войны — победой одних и поражением других. Он неожиданно воспрял духом и сел за стол, ему пришла идея написать «русскую книгу». В 1945 году он вставил чистый лист бумаги в машинку и вывел: «Время жить и время умирать».

«ТОЛЬКО ГОДДАР»…

Неожиданно в Нью-Йорке объявилась Марлен. Жизнь в Париже с Габеном продолжалась недолго и разлетелась вдребезги, она вернулась в Штаты, хотела начать все с начала, но ему это уже не было нужно. Они все же провели одну ночь вместе, но расстались разочарованные и недовольные друг другом — все разбилось, склеить ничего, ничем и никогда было невозможно. Уходя он поймал себя на мысли, что любит память о любимой женщине, но не женщину, от которой когда-то сходил с ума. Узнав, что случилось, Наташа устроила скандал, сказала, что все, хватит, она уходит… и осталась.

Его всегда восхищала непоследовательность женщин, Наташина умиляла. Роман с этой не вписывавшейся ни в какие рамки русской был мучителен и прекрасен. Она похитила его свободу, поработила все его существо. Так долго продолжаться не могло, но освободиться от нее сразу и бесповоротно он не мог. Как и с Марлен, они жили то вместе, то порознь, то в Париже, то в Нью-Йорке, он изменял ей с другими женщинами, но ни одна из них не могла вытеснить ее из его сердца. Это удалось сделать только Полетт Годдар в апреле 1951-го. Но это уже совсем другая история.