Врачебные тайны: в Театре Вахтангова премьера — спектакль «Ионыч» по рассказу Чехова

В Театре Вахтангова премьера — спектакль «Ионыч» по рассказу Антона Чехова. Сценическую версию этого знаменитого произведения разработал и реализовал Олег Долин. Подробнее — в материале «Вечерней Москвы».

Это уже вторая встреча режиссера с вахтанговцами. Его «Ночь перед Рождеством» больше года идет на Симоновской сцене. Актерский же ансамбль спектакля сложился из молодых выпускников Щукинского училища. Кстати, это не первая чеховская постановка на знаменитой сцене, а уже десятая по счету. За более чем вековую историю Вахтанговского театра произведения Антона Павловича появлялись здесь девять раз. От Евгения Вахтангова (1921) до Евгения Симонова (1979) и Айдара Заббарова (2022). И все-таки почему Вахтанговский? Ведь, как известно, Чехов изначально писал для другой площадки. У Долина свое объяснение:

— Нам очень хочется найти свой путь к нему, не торный еще. Ведь там, в его рассказах, много чего еще можно найти. И материала там достаточно. Чехов — бездонный автор. И одного его рассказика хватает на два часа. И это касается не только «Ионыча». В Москве идут и другие спектакли по его рассказам. Я пытался ограничиться именно текстом рассказа, ничего не добавлять. Хотелось найти чеховскую самодостаточность. Ведь всего здесь хватает — и содержания, и смысла, и даже сцен. Это история о том, что если простое человеческое счастье проходит мимо человека, то жизнь его становится бессмысленна.

Оригинальную идею поставить «Ионыча» режиссер замыслил еще со времен учебы в ГИТИСе. И она хорошо отлежалась, а он не торопился, присматривался к актерам:

— Ведь это не очень веселый рассказ, — говорит режиссер. — Нет там света в конце тоннеля. Критики даже тогда еще на это пеняли автору. А он мудро им отвечал: ««Жизнь, к сожалению, устроена так, что иногда не бывает света». И дело художника рассказать, как это реально бывает. Мы попробовали добраться до глубинного авторского смысла, а не пытаться придумать свой «хэппи энд».

Этот маленький рассказ уложен в два часа динамичного действа, насыщенного великой музыкой. В спектакле звучат гениальные мотивы Моцарта, Баха, Генделя, Чайковского. Рахманинова. Актеры танцуют — иногда друг с другом, иногда с венскими стульями. И как иллюстрация происходящего с героиней Катей Туркиной (Ася Домская) выступают ожившие герои романа ее мамы, Веры Иосифовны Туркиной — графиня (Мария Шастина) и художник (Павел Юдин). Их пластические этюды за спиной героев, конечно, родом из «Принцессы Турандот». И иногда на грани фола. Этот дуэт — ярко-алое крамольное пятно на мрачном фоне. А вся сценография минимальна (Максим Обрезков) и выдержана в гнетущих черно-серых тонах. Из мебели — стол и дюжина венских к стульев, которые то и дело взмывают в воздух в динамичных пробежках и танцах гостей в доме Туркиных. И одежда героев — в тех же черно-серых тонах, сливающаяся с фоном (Евгения Панфилова).

Историю же героя — Дмитрия Ионыча Старцева — мы все ее помним еще со школьных лет. Как он полюбил и что из этого вышло — это уже классика. Катю Туркину играет Ася Домская — с полным самоотречением. Актриса на репетициях пролила немало слез.

— Самое сложное было — переставать плакать внутри сцены, — говорит Ася Домская. — Жалеть героиню. Сочувствовать ей до боли в груди, до потери сознания. Это было так больно вначале, что режиссер попросил отстраниться от истории, чтобы ее просто рассказать. И попробовать дать свое определение любви.

Неоднозначного Ионыча играет Юрий Поляк. Его перерождение происходит у нас на глазах. Сначала он сдержанно-благороден, как и полагается влюбленному, потом, уже в финале, цинично-откровенен. Его выход в роскошной шубе и нелеп, и страшен, и закономерен. Карман врача оказался бездонным и чудится за ним уже оскал олигарха.

— Когда нет любви, нет радости — человек деградирует, — поясняет Юрий Поляк. — Кто-то стреляется и умирает. А кто-то продолжает жить. Но без сердца. Без чувств. Заполняет пустоту другим. Как Ионыч — работой для денег. Но его уже нет. Он не тот. Ему больно возвращаться в те чувства, когда его сильно ранили, его больное самолюбие. Он ведь получив отказ Кати, чуть ли не умер от сердечного приступа. Так он ее любил.

Это страшное падение героя как явление Чехов точно подметил, дополняет Олег Долин:

— Но раньше у нас было принято считать, что общество виновато в деградации личности. Мы попытались найти свой ответ. И он таков: не общество, а человек сам отвечает за свою жизнь. От чего происходит падение? От нелюбви. От ненужности своей. Ничего у человека не остается в этой пустоте. А он ведь сложное существо. Упростить его нельзя. Эту попытку упростить в спектакле как раз демонстрируют «графиня» и «художник» как безумные Арлекино и Коломбина. Они пытаются объяснить нам, что все просто в жизни. А Чехов говорит: нет, все сложно.

Спектакль богато насыщен аллегориями и цитатами из других произведений Чехова — вроде чемодана, в котором копаются «три сестры». Все это создает атмосферу некоего чеховского космоса, его беспредельной многовариантности.

— Да, Чехов тасует кубики, это, по сути, паззл, — согласен Долин. — Интересно входить в его мир и сложновато из него выходить.