Бард Михаил Деев уверен: человеческие ценности неизменны уже 2000 лет

7 сентября в Зеленоградске отгремел VIII Всероссийский фестиваль авторской песни «ВитаЛики», а в конце сентября в подмосковной деревне Осоргино бардов ждет слет «Две столицы — 2025». Минувшим летом событий в мире авторской песни тоже было море: «ЛеСС» под Питером, «Норд-Вест» на Валдае, ХХ Соловецкий фестиваль.... При этом феномен авторской песни не разгадан. Но, может, и не стоит его разгадывать? Мы поговорили об этом с бардом Михаилом Деевым.

Среди всех видов искусства только один не имеет «новых сезонов»: это творчество бардов, исполнителей авторской песни, поскольку это искусство внесезонно, круглогодично и порой даже круглосуточно — если вспомнить, например, что из «дворика Визбора»*, где поют песни в день его рождения, люди расходятся иногда и в три утра. С гостем студии сетевого вещания «Вечерней Москвы», бардом Михаилом Деевым, исполнителем песен и хранителем бардовских традиций, мы и говорили об этом феномене — авторской песне.

— Михаил, чего только в нашей стране не было, многое приходило-уходило, а бардовская песня пришла — и осталась. Может быть, сейчас она звучит тише, но на премьере документального фильма «Улыбка Визбора» в Доме кинематографистов рядом со мной сидели молодые ребята, которые подпевали в том числе и вам, зная все слова. Оказалось, это у них — от родителей…. А у вас, кстати, как это увлечение началось?

— У меня это началось еще до школы. Дома появились первые пластинки Высоцкого, я быстро его песни запомнил и, поступая в музыкальную школу по классу скрипки, на экзамене спел «Он не вернулся из боя». Аккомпаниатор очень удивился, но все же подыграл мне. В музыкальную школу я ходил четыре года: два — ходил, два — прогуливал, так что эта история завершилась бесславно. А в 1979 году, после четвертого класса, мы пошли с отцом и его друзьями в поход, и там я услышал песни Окуджавы. Но главное — в шестом классе школы нашим классным руководителем стал Михаил Михайлович Балашов — автор песни «Догорает старый вальс» на стихи Андрея Фрейдина. Ее в народе называют еще «Московская цыганочка».

— О, так это песня известная! «Я в апреле ухожу в синюю весну…»? И что-то еще там было очень красивое про такси….

— Вот хорошо — подвернулся случай внести ясность: многие поют эту песню со строчкой «Гнать по свету такси», и тексты такие по интернету бродят. А в оригинале — «Гнать по следу…». Почувствуйте вкус настоящей поэтической строки. Увы, есть исполнители, которые не особенно задумываются над тем, что поют.… Но это я так, для восстановления справедливости. Вернусь в школу: такой человек был у нас учителем физики и классным руководителем. Повезло. Все, что у меня (и из меня) получилось — в огромной степени его заслуга, его стартовый импульс. Мы ходили в походы, проводили каникулы в зимнем лагере, в поездках по старинным русским городам. Михалыч (конечно, так мы его звали между собой) пел, мы впитывали. Для меня перестала существовать улица со своим фольклором и навязываемая громкая эстрада — мне на все случаи жизни хватало того слова, которое сказано в авторской песне. Через эти песни я открывал для себя мир, и до сих пор продолжаю открывать, потому что он — большой, а поле песен — огромно.

— Образ песни — образ мысли — образ жизни…. А сколько песен вы знаете наизусть?

— Не считал. Наверное, около тысячи — если брать те, которые могу спеть и сыграть. У меня часто спрашивают: как ты все это выучил? А я не учил специально. Я познавал мир, мне это было безумно интересно, слушал песни и уходил куда-то за автором — то в путешествие, то в жизненную ситуацию.…

— Ну а еще романтика — палатка, костерок.…

— Пожалуй, атмосферная составляющая особой роли не играла. Безусловно — я человек лесной, с детства к походам приученный, но все же не это было главным. И вообще, «палатка-костерок», вы уж не обижайтесь, это упрощенное, даже примитивное понимание романтики. Потому что романтизм, как направление в искусстве, это «жизнь ради великой цели». Я всегда напоминаю об этом, если разговор заходит о Визборе, а поверхностный взгляд аудитории упирается в «романтику», представляя это именно как «палатку и костерок». Интонационная окраска творчества Визбора (в целом) для меня определяется словосочетанием «романтическая уверенность». Он же еще и философ, но окрас его творчества — именно такой. О чем бы он ни писал — всегда присутствует болевая жизненная правда, на грани трагедии, но она преодолевается в каждой песне. Отсюда и романтическая уверенность.

— А Высоцкий?

— Обнаженный нерв, конечно.

— А Городницкий?

— Осознанная безнадежность. Могу продолжить: Кукин — извиняющееся присутствие, Анчаров — трагическая романтика, Окуджава — философическая воспаренность.

— Ого.… Тонко. Сейчас подумала в очередной раз, как же важно, чтобы учитель любил своего ученика, а ученики — своих учителей. Повезло вам.

— Конечно, повезло. Он в школе учил всех желающих играть на гитаре. Кто-то научился, кто-то нет. Но для многих из нас, его учеников, песня стала средством общения. Мы собирались в компании, посидеть или отпраздновать день рождения, ну или капустник устроить после похода, и обязательно пели. Для меня это был практически разговор — в песнях же можно очень многое сказать. И у меня так и пошло дальше: мы всегда пели в своей компании, в узком кругу, на кухне или в лесу, где бы ни были.

— А потом, наверное, начались слеты?

— Вот как раз нет. Я не ездил на слеты и вообще не был погружен в эту среду. Это потом, случайно, мои друзья познакомились в горах с известным питерским бардом Валентином Вихоревым, он, проезжая через Москву, заехал в гости. Мы познакомились, и он как-то втянул меня в этот удивительный мир. Через его знакомых, кстати, я и попал во дворик Визбора первый раз. К тому моменту Визбор уже начал у меня в голове «бродить». Михалыч Визбора если и пел, то что-то общеупотребительное: «Лыжи у печки стоят» или «Серега Санин». Но потом появились кассеты, и я открыл Визбора для себя. Чем он меня подкупил, я не знаю. Видимо, для меня было важно это слово — искреннее, правильное, с точки зрения русского языка, очень ясное и просто хорошее. Я его услышал. А как-то году в 1996-м на книжном развале у метро «Ленинский проспект» по дороге в институт я случайно купил книжечку «Верю в семиструнную гитару». Там были песни с нотировкой Александра Костромина, ныне — руководителя Центра авторской песни, и я начал потихоньку это осваивать.… И вот — визборовский дворик. Его история началась в середине 1980-х. Владимир Альер с компанией друзей, которые называли себя дилетантами, решили, что можно собраться во дворе дома на Арбате, где жил Булат Окуджава, и спеть его песни, многие из которых пропитаны арбатством. А потом пришли и на Сретенку, которую воспел Визбор. Постепенно все это стало разрастаться. Я там появился в 2002 году — сначала просто стоял, пел. А потом попросили спеть песню, которую никто не знал, кроме меня. Я пошел за гитарой….

— Сколько этим летом собралось народу во дворике Визбора?

— Ну кто же считал?! Думаю, на пике собирается человек 300. Мы собираемся в пять часов вечера, а расходимся в три ночи, пение в течение 9–10 часов — это почти предел физических возможностей. Но когда стихийный хор в 300 голосов поет визборовское «Многоголосье».… Это впечатляет.

— В чем загадка притягательности песен Визбора? Ведь он писал их много лет назад. Казалось бы, у нас все изменилось, страна стала другой….

— Человек не меняется на протяжении последних 2000 лет. Я бы сказал, в среднем он становится хуже. Но нравственные категории остаются прежними.

— Плохо помню, как обстояли дела 2000 лет назад, но мне кажется, что человек меняется.

— Я по образованию физик, поэтому иногда могу применять индуктивные и дедуктивные методы. И уверяю вас — люди были такими же.

— Но был советский человек, особенный. Теперь есть человек несоветский. И у них разное восприятие многих вещей — и дружбы, и любви.…

— В чем-то — может быть. Но способность жить, отдавая, — она все равно остается прежней. Нормальный человек живет только так. И таких людей, слава богу, достаточно много. Если бы их не было — все бы давно развалилось.

— Недавно один издатель мне с горечью сказал, что сейчас большим спросом пользуются книги, которые учат жить как раз только для себя.

— Спрос — вещь неоднозначная и не всегда является адекватной оценкой.

— Но в последние несколько десятилетий человечество бодро держало курс на индивидуализм.

— И это есть. Но я утверждаю, что многие люди не приемлют этот индивидуализм. Это неприятие заложено в них где-то на уровне инстинктов. И это инстинкт нормального человека, поскольку это инстинкт выживания — коллективного, общинного. Не знаю, как дела обстоят с этим на Западе, но у русского человека общинность, соборность — в крови, в самом духе русском. И выжечь это не так-то просто.

— Еще существует феномен русской души. А что это такое? Как вы сформулировали бы определение?

— А не надо ничего формулировать. Есть вещи, которые, будучи сформулированными, становятся беднее. С ними сразу начинают спорить те, кто любит поиграть с формулировками. В этом смысле даже закон как сформулированный и принятый в обществе документ является более слабой субстанцией, чем десять заповедей. Иногда не нужно слов — нужны ощущения, понятия. А ощущения как раз и определяются песней. Во время совместного пения мы начинаем общаться, смотрим друг другу в глаза, нам становится хорошо. Значит, одна душа откликнулась другой душе. Значит, они существуют, эти души. Вот и все. Знаете, люди, которые приходят во дворик Визбора…. Они особенные. У них удивительно светлые лица!

— Вы в этот момент ощущаете единство?

— Конечно. И все понимают, о чем Визбор пел в одном из лучших произведений:

Так вот мое начало,

Вот сверкающий бетон

И выгнутый на взлете самолет.

Судьба меня качала,

Но и сам я не святой,

Я сам толкал ее на поворот.

— Это потрясающе. Но мы заговорили о Юрии Визборе, а ведь была и еще одна колоссальная фигура в авторской песне — Михаил Анчаров.

— Феноменальная фигура. Потому что он и художник, и поэт, и литератор, и даже знаменитый телесериал «День за днем» связан с его именем — все вместе в Анчарове сошлось.

— А многие сейчас о нем и не слышали!

— Да, это горько. Но вот какая штука.… Вот для меня, например, Анчаров был недоступен со своим исполнением. Мне нужен был Костромин, чтобы я его услышал. И только после того как я услышал Анчарова от Костромина, у меня все сложилось. У меня вообще есть несколько авторов, которые формируют мою внутреннюю интонацию: Визбор, Окуджава, Высоцкий, Городницкий, Кукин и Анчаров. Шесть столпов и Балашов, который заложил во мне основу восприятия бардовской… простоты. Он пел так, как разговаривал. У него не было состояния «сейчас я спою», он просто брал гитару и продолжал разговор. Вот это меня и подкупило. Так же поступали Визбор, Высоцкий и Окуджава. И все они пели про себя, потому их песни так и «скребли» по душе. Все это было ими пережито.

— Столпы наши бардовские — вечны. Но большинства нет уже.… А смена? Новые имена есть?

— Я бы сказал, что нет. Думаю, на это есть несколько причин. Одна из них на поверхности: наши классики умудрились написать обо всем. В нашей компании, например, о чем бы ни пошел разговор, фактически на любое слово сразу вспоминается цитата из Визбора, Высоцкого или Окуджавы. И в этом смысле я — как человек, который тоже что-то писал, — понимаю, насколько трудно преодолеть это поле, чтобы что-то свое вытянуть — как ни крутись, а написанное почти всегда получается перепевом одного или другого. Очень редко проявляется вещь, которая явно начинает играть какими-то неизвестными, иными гранями.

— Но ведь обновление необходимо….

— Мы привыкли, что все должно обновляться: и инженерные вещи, и механизмы, и машины. Но прогресс, к сожалению, порой заводит нас в тупик. Мы ждем обновления, когда оно еще не нужно. Обновление должно быть осознанным. А пока песни старых авторов не устаревают. Это связано и с объемом творчества, который наши песенные классики освоили, — он огромный. Тогда песенное поле было пустым, и они начали его наполнять. Потом все лишнее ушло, осталось лучшее. Чтобы выдержать конкуренцию с этим наполнением, нужно приложить усилия на порядок выше тех, что прикладывали они. А они, собственно, и не прикладывали — они просто писали так, как жили. И счастье, и проблема в том, что наши барды-классики в лучших своих вещах поднялись до вершин русской поэзии. Попробуй поконкурируй....

— А может, это внешнее затишье? Ведь внутри бардовского сообщества жизнь кипит: концерты, слеты, съезды…. Рекламы этого, правда, нет.

— Реклама — это деньги, а деньги сразу перечеркивают само существо искреннего пения. Сообщество бардов живет своей жизнью. Чтобы прийти к песне, ее нужно где-то услышать — не услышишь, так и не придешь. В этом плане дворики Окуджавы и Визбора для меня — важная веха. Потому что туда заходят порой и случайные люди, просто проходившие мимо. Они видят, как 200 человек стоят и поют, и все довольны и счастливы, сами останавливаются, слушают, кто-то остается, кто-то уходит, а потом рассказывает другим.… Так сарафанным радио все и распространяется. Авторская песня — это определенная культура, активная в те годы, когда ничего другого не было. Она была еще и как противопоставление эстраде, общей массе пустого звука. Но она не может увлечь миллионы, особенно теперь, хотя к ней так или иначе приходят новые люди, молодежь. Я вот только что приехал с Соловецкого фестиваля, и там в этом году было много молодежи. Это было приятно.

— Я заметила, что когда назвала одну из песен Визбора «хитом», вас просто передернуло.

— Это потому, что я не хочу жить в таких понятиях. Для меня это отголосок эстрады, а я всеми силами стараюсь от этого уйти. Эстрадное шоу, как правило, создает орущую, хлопающую, скандирующую толпу. Сущность эстрады — из личностей делать толпу. А вот сущность авторской песни, наоборот, из толпы делать отдельных личностей. Это принципиальная разница.

— Класс! А вы говорили, что не надо ничего формулировать! А авторской песне не хлопают?

— После исполнения, конечно, хлопают. Речь про хлопки и движения в такт исполнителю. Знаю точно, что в Москве, в среде КСП, не было принято хлопать, топать, раскачиваться в такт. Люди слушали песню, каждый, переживая ее, становился самим собой. Когда начинаются хлопки в такт — осуществляется воздействие на аудиторию в духе шаманских плясок. Ритмика воздействует на всех. Шаманские пляски обладают большой эмоциональной силой, собирают толпу, манипулируют ей. Я в таких случаях как зритель перестаю что-либо воспринимать, и это само по себе происходит, как защитная реакция организма. То, что таким способом можно собрать слушателей, не секрет. Но секрет бардовской песни для меня — в искренности авторской, исполнительской интонации. Этим тоже можно собрать аудиторию тех, кто готов слушать, слышать, переживать и становиться самим собой. Авторская песня — это музыкальное интонирование русской поэзии.

— Какой прогноз на будущее?

— Кто же знает. Я физик, а не Господь Бог. Физик такими вещами не занимается. Мне за полвека без малого лет звучание авторской песни не надоело. Наоборот, я нахожу в нем новые приятные нотки и интонации. Даже в знакомой песне можно что-то еще расслышать и осознать.

ДОСЬЕ

Михаил Деев родился 1 ноября 1967 года, окончил физический факультет МГУ в 1992 году, отслужил срочную службу в Пограничных войсках, мастер спорта по спортивному ориентированию. Женат, двое детей. Любит Север. Основные маршруты семейных путешествий — старинные русские города Золотого кольца, Поморский край, Карелия, Кольский полуостров. Песни пишет на свои стихи, а также на стихи Николая Колычева, Михаила Грозовского и других авторов. Исполняет песни Юрия Визбора, Булата Окуджавы. Постоянный участник «Двориков Визбора». Дает сольные концерты. Одна из интереснейших его программ — «Между Сретенкой и Арбатом». Ныне — руководитель отдела проектирования инженерных систем компании «Яндекс».

КСТАТИ

Осенью 2025 года в Самаре пройдет фестиваль авторской песни «Гитарная пристань». Всех желающих поучаствовать в конкурсе ждут на прослушиваниях. Заявки принимаются до 15 сентября. Об этом сообщили в официальном канале Грушинского фестиваля.

* Дворик Визбора — место ежегодных сборов поклонников творчества Юрия Визбора в день его рождения — 20 июня. Находится недалеко от Сретенки: Ананьевский переулок, д. 5, корп. 7