Двадцать третий

НЕ СТАЛО ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА «ВЕЧЕРНЕЙ МОСКВЫ» АЛЕКСАНДРА КУПРИЯНОВА

Газета — особый, сложносочиненный организм, где все держится «на слове» в прямом и переносном смысле. Этот номер, впервые за долгие годы, мы готовили без него и думали, что бы он сказал про этот материал.... Он бы похвалил. Мы знаем точно.

Памяти главреда

В журналистике Александр Куприянов прошел огромный путь, чем справедливо гордился. Начинал оттачивать перо в хабаровских «Тихоокеанской звезде» и «Молодом дальневосточнике», потом долгие годы работал в «Комсомольской правде». Там задиристый выпускник Хабаровского педуниверситета начинал как репортер на БАМе, был собкором по Дальнему Востоку и дошел до управленческих вершин — поста ответственного секретаря и члена редколлегии «Комсомолки».

Позже, когда в его биографии появились «Российская газета» и «Известия», Александр Куприянов показал себя как жесткий и эффективный управленец. И так было во всем: с одной стороны, он был сверхтребовательным начальником, способным и покапризничать, с другой — оставался предельно простым и во многом сентиментальным «дерзким» парнем с Нижнего Амура. К этой двойственности было непросто привыкать, некоторых она ломала, но кто-то работал с ним годами и десятилетиями. В 1994–1995 годах Александр Куприянов стал создателем и главным редактором «Экспресс-газеты». Это был первый таблоид в стране, и Купер «отрывался» там по полной программе — ему нравились эксперименты, веселое хулиганство, он обожал поддразнивать читателей, вести с ними игру. И эта попытка игры перешла вместе с ним и дальше — в «Вечернюю Москву», куда он пришел после работы главным редактором «Столичной вечерней газеты», «Родной газеты» и радио «Комсомольской правды».

...Он появился в редакции в 2011-м. Почти сразу дал понять, что с ним будет не до шуток. Новый главный излучал бешеную энергию и заряжал ей остальных, воспринимая на ура любые предложения и идеи.

Ему нужно было, чтобы все вокруг крутилось, вертелось, грохотало, он отбирал в свою команду только самых ярких и креативных людей и ставку делал на их кураж. Так возникла новая «Вечерняя Москва», перезапустился ее еженедельник, потом появилась и газета для метро — «Москва Вечерняя», а также заработали сетевое телевидение «Вечерней Москвы» и радио, начал по-новому работать сайт. Кроме того, в редакции открылась бесплатная школа юных корреспондентов «Новый фейерверк»: к нам начали приходить ребята, которые мечтали связать свой путь с журналистикой. Года два спустя мы готовили редакционный капустник на Новый год, и Александр Иванович отплясывал там с юнкорами с лихостью пацана. И хотя годы шли, душой он не старел совершенно.

...Все произошло неожиданно. И никто не был к этому готов. Планов у Александра Ивановича было много, и он горел ими.

Не осталось ни обид, ни упреков, смерть примиряет все и всех. Осталась боль, и живет она теперь горьким эхом где-то глубоко внутри.

Будем помнить.

В редакционном коридоре «Вечерней Москвы» висят портреты главных редакторов газеты. До последнего времени их было двадцать два. К очередному дню рождения Александра Ивановича Куприянова я придумал удачный, как мне кажется, тост: «Желаю, чтобы твой портрет как можно дольше не появлялся в этой галерее». 2 октября тост утратил актуальность. Портретов стало двадцать три.

Кто-то из главных редакторов прожил долгую жизнь, кто-то — короткую, двоих расстреляли в 37-м, кто-то здравствует доныне. Дольше всех газетой руководили С. Д. Индурский (1966– 1988) и А. И. Куприянов (2011–2025). Но вот что я заметил: только эти двое умерли, что называется, на посту. Семен Давыдович в 76 лет, Александр Иванович — в 74. Куприянов, он же Купер, он же Саша (мы были на «ты», хотя я соблюдал субординацию и на людях называл его по имени-отчеству) очень дорожил своей работой и своей должностью. Не хотел быть отставленным по возрасту. Время от времени сам себя пугал: «Мне еще недолго рулить, главный редактор за семьдесят — это уже перебор». И тут немедленно следовало возразить: «Да брось ты. Вон имярек твой ровесник, а его никто не трогает».

Судьба была к нему милостива — он не узнал вкуса отставки.

Хотя, будучи человеком реалистичным, приготовил запасной аэродром под условным названием: «Дом творчества писателя». Не в ущерб газете он много и быстро писал, и в последние годы издал с десяток, а то и больше разных по жанру художественных книг. Они не только продавались, но и покупались, и чем дальше, тем больше. Помнится, после презентации одной из них на книжной ярмарке, которая каждое лето проходит на Красной площади, я ему пожелал: «Надеюсь, в старости ты сможешь безбедно жить на доходы от литературы».

Так вот, к личному дому творчества Купер подошел основательно. Создал свое Мелихово, или Ясную Поляну, или Тарханы.… Хотя что я говорю, — для него любимейшим местом было Пушкиногорье. Короче, он построил дом и в придачу флигель, где разместил библиотеку на сколько-то там сотен или тысяч томов. Отдельный шкаф заняли книги друзей.

Там он собирался жить и писать. Писать ему всегда было о чем, да хотя бы о своих собственных приключениях. На поминках его друзья и коллеги навспоминали о нем множество историй. Я тоже поведаю байку, которую услышал в начале 90-х, когда мы с Купером даже не были знакомы.

У «Комсомольской правды» открылась вакансия собственного корреспондента в Лондоне. Должность была почетной и ответственной, но и соискатель оказался под стать — талантлив, энергичен и честолюбив. А то, что он никогда в жизни не прикасался к английскому языку, редакцию не беспокоило; на то и профи, чтобы выруливать из любого положения.

В отличие от редакции наше посольство в Англии не скрывало недовольства: присылают не пойми кого, лучше бы агент ГРУ под видом газетчика приехал. Но вскоре посольских ушей достиг слух из британских источников, что русская газета прислала корреспондента исключительных достоинств — прекрасно воспитанного, с тонким, истинно британским юмором и к тому же с блестящим английским.

Слух требовал проверки, которую незамедлительно провели и установили следующее. Собкор был неоднократно замечен на респектабельных лондонских раутах, одет с иголочки, держался свободно, время от времени причаливал к компаниям, обсуждающим светские новости, и, точно угадав момент, восклицал: «Really? Incredible!» («В самом деле? Потрясающе!», если кто не понял). После чего быстро, не дав возможности втянуть себя в разговор, перемещался к следующей компании, где с блеском повторял придуманный им дивертисмент.

Вот это и был Купер. Он сам раскололся, когда спустя двадцать лет мы встретились в «Вечерней Москве». Рассказал, что все предметы в его лондонском жилище были оклеены стикерами с англоязычными названиями, а сама квартира, от спальни до туалета, набита словарями и учебниками. Через полгода мистер Куприянов был принят премьер-министром Англии и без переводчика взял у него интервью, утерев нос посольским и продемонстрировав уникальную методику создания репутации, которой не учат ни карьерного дипломата, ни шпиона. Я легко могу представить его эдаким эсквайром, в твидовом пиджаке и вельветовых брюках он был бы свой среди своих. А вот в нашей редакции его бесило, что среди журналистов новой генерации почти никто не дружен с костюмом и тем более с галстуком. Купер же всегда держал фасон, на работе был одет по всей форме, в шкафу рядом с его кабинетом висело полдюжины свежих сорочек. А по торжественным случаям он облачался в белый пиджак и черные лаковые туфли. Выглядело немного забавно, но он умел это носить.

В редакции он чувствовал себя хозяином и нередко переходил грань, проще говоря — хамил. За что один неробкий человек прямо на планерке послал его в эротическое путешествие. Народ ожидал казни. Но на другой день, опять же на планерке, Александр Иванович, глядя поверх голов сотрудников, произнес абстрактную сентенцию — дескать, в газетном деле случается всякое, иной раз даже главного редактора посылают, дело житейское. Тем все и кончилось. Это было умно и по-своему элегантно.

На рубеже 80–90-х вся журналистская Москва обсуждала заваруху в «Комсомольской правде», когда друзья-товарищи насмерть перессорились и бились стенка на стенку за должности, акции и деньги, куда без них. И Саша с его норовом и хваткой, конечно, был не последним бойцом. Потом они подолгу не разговаривали, не подавали друг другу руки. Однако, дожив до седин, Купер с удивительной нежностью относился к тем людям, с которыми они сумели простить друг друга, взаимно отпустить грехи. И даже продолжая по инерции с ними цапаться, Саша дорожил своими товарищами и любил их всей душой.

Он ушел, оставив нам вопросы. О жизни и смерти.

Предчувствовал ли он скорый уход? Скорее, да, чем нет. Особенно после первого инфаркта, когда его чудом спасли. Если говорил о смерти, то юморил и шутковал в стиле «все там будем». Самоиронии у него хватало, но наедине с собой, думаю, боялся. Возможно, сверялся с почитаемым им Юрием Нагибиным: «Обретай мудрую жестокость старости».

Он умер быстро. Но была ли его смерть легкой? А вообще — бывает ли легкая смерть? И как лучше умереть — исчерпав себя до донышка или переполняясь планами? Сашин вариант — второй.

Была ли его жизнь успешной? «Если бы не мой характер, я бы мог далеко пойти», — сказал он мне однажды. Мысль как минимум спорная. Во-первых, насколько далеко пошел человек, надо отсчитывать от старта. От деревни Иннокентьевка, что на краю света, до законного, заслуженного места среди первых лиц московской журналистики — это очень, очень далеко. Мало того, когда ровесники уже «шли с базара», ему вручили главную газету столицы, — а это, как выражался академик Ландау, «случай, скорее, единственный, нежели редкий». Да и вообще, с другим характером это был бы другой человек, и кто сказал, что он оказался бы лучше?

Судьба ему не недодала, в этом я уверен. Да он и сам это понимал.

Друзья почтили память Саши, написав о нем в своих газетах. Я пишу в своей. Под рубрикой «Крестики-нолики». Ее для меня самолично придумал Купер. Он рассуждал примерно так: «Вот ты представь: идет вечная игра человека с судьбой. Человек ставит крестики, судьба рисует нолики. Человек старается выстроить линии любви, карьеры, благополучия, долгожительства, власти — да мало ли у него желаний. А судьба со своими ноликами мешает составить сплошной ряд. Если присмотреться, в этой игре содержится код жизни, ее диалектика. Выиграл в одном, проиграл в другом, разве это не интересно?».

Выиграл в одном, проиграл в другом.... Кто бы тогда мог знать, что мне придется перебирать крестики-нолики его жизни и судьбы?

Купер не признавал никаких мессенджеров, переписка с ним шла только по почте. Вот и сейчас я поставлю точку и отправлю текст по электронному адресу, который помню наизусть. И буду ждать, вдруг он ответит:

«Привет. Прочитал твою заметку про меня. Честно говоря, получилось не очень. Давай кое-что перепишем, ты не против?».