Дом-потрошитель

— Что, жалко с домом прощаться? — спросил новый владелец.

Колизеев вслушивался в себя: что там внутри екает? К его удивлению, не екало ничего.

Он запер массивную дверь темного дерева, приложил к ней ладонь и сказал шепотом: «Будь здоров, дом. Как же ты меня достал!» Отдал ключи покупателю и в последний раз — он точно знал, что больше сюда не приедет — взглянул на дело рук своих. Дом был красив, ничего не скажешь.

— Сколько вы тут прожили в общей сложности? — поинтересовался новый хозяин.

— Лет тридцать, не меньше, — ответил Колизеев. — Считайте, полжизни. К вашему сведению, когда-то это был садовый домик.

В ту уже давнюю пору молодому архитектору Стасу Колизееву, проектирующему типовое жилье, всякие дачные прелести не были нужны даром. Но все же магическое слово «даром» зацепило струны скуповатой души. Шесть соток в их проектном институте выделяли бесплатно. В профкоме сказали: место сказочное, подмосковная Швейцария, бери, не пожалеешь.

Под постройку давали кредит, которого хватило аккурат на то, чтобы доставить из соседней области брус для панельно-щитового домика (в народе его называли панельно-щелевым). Целый год брус без толку гнил на участке, при этом каждый месяц приходилось в сберкассе платить по кредиту, и это предстояло делать аж десять лет. Но родное государство не оставило в беде. Случилась не то деноминация, не то девальвация рубля, накопления на сберкнижках рассыпались в прах. Многократно подняв цены, правительство вынуждено было поднять и зарплаты. А вот номинальное выражение кредитной суммы осталось прежним, и Колизеев всего в два оклада погасил кредит.

И тут же услышал глас небес: если уж после такого подарка ты, парень, не обустроишь участок, пощады не жди. Испугавшись, он напрягся и в первое же лето поставил дом из двух комнат и чердака, именуемого на французский манер мансардой. Удивительным было то, что остекление пяти окон обошлось дороже, чем весь кредит. Следом Колизеев соорудил на участке хозблок, где размещались туалет с выгребной ямой и душевая лейка, воду для которой таскали из колодца. Доминантой архитектурной композиции стала дощатая беседка для умиротворения и созерцания.

Сам поселок проектировщиков назывался садовым товариществом. Но пасторальный образ не складывался: вместо благоухающих яблонь — пыльные грядки, вместо уютных коттеджей — обшарпанные строительные вагончики, вместо дачников в белых одеждах — облаченные в заношенные майки-алкоголички и семейные трусы товарищи по работе.

Прибывшие на выходные сослуживцы, обливаясь потом и надрывая поясницы, пропалывали грядки и сколачивали доски. В субботу без сил засыпали на самодельных топчанах, чтобы на заре помахать тяпкой, а потом прошагать с набитым рюкзаком семь километров до станции и два часа протрястись в переполненной электричке. Глубоко чуждый подобного энтузиазма, Стас наезжал в садовое товарищество дважды в год: открыть сезон и закрыть.

И тут мы, как в кино, ставим титр: «Прошло десять лет».

Колизеев, понадеявшись на свой талант и удачу, покинул тоскливую ниву типового проектирования, создал частное архитектурное бюро и принялся потрафлять вкусам крепнущей буржуазии. Первым его клиентом был новоявленный ресторатор, который на вопрос, в каком стиле он желает видеть интерьер своего заведения, ответил: «Предпочитаю эплептику».

Ответ так понравился Стасу, что он немедленно присвоил это название своей фирме: «ЭПЛЕПТИКА», с выделенными «П».

Считается, как корабль назовешь, так он и поплывет. Корабль Колизеева двинулся по верному курсу, погоняемый попутными экономическими ветрами. Уже через год «Эплептика» переделывала потные качалки в фитнес-залы, совковые дома культуры — в ночные клубы, ей заказывали дорогие рестораны и сетевые фастфуды, коммерческие офисы и приватные отели, медицинские клиники и модельные агентства. Ну, и, разумеется, загородные дома.

Часто работали с домами-недостроями. В середине 1990-х их было много, кое-где стояли целыми поселками. Набрала, к примеру, братва деньжат, начали строиться по-соседски, а их возьми да перестреляй. Участки оформлены, денег у родни нет, вот новые люди и выкупали эти памятники веселым годам, а Колизеев с партнерами доводили их до ума.

Стас — вернее, теперь уже Станислав Адамович — спроектировал пару десятков коттеджей, вилл и резиденций, а вот до собственного дома руки не доходили. Хотя, по суждению социума, если ты успешен, у тебя должен быть дом на природе.

Колизеев прикинул смету расходов. Покупать готовый особняк он не собирался, поскольку никаким застройщикам не доверял. Кто знает, что они скрыли под штукатуркой, плиткой и черепицей. Нет уж, он сам спроектирует себе дом, сам выберет стройматериалы с учетом цены и качества, сам устроит подрядчикам такой авторский надзор, что никакая халтура не проскочит. Оставалось только выбрать место, но это было непросто — цена на землю сильно поднялась. А Колизеев денежку очень даже считал.

Однажды он возвращался с очередного загородного объекта мимо своего садового товарищества. Станислав Адамович не был здесь лет пять. Панельно-щелевой домик стоял на прежнем месте, а вот вместо былых хибарок и вагончиков поднялись респектабельные постройки. Администрация дотянула до поселка асфальтированную дорогу, воду и газ, огородила территорию по всему периметру и выставила у ворот охрану. Здешний контингент радикально изменился, не изменились лишь природа и воздух «подмосковной Швейцарии», сохранив живописность и целебные свойства.

И Колизеев припомнил девиз девелоперов: квартиру нетрудно переделать, дом можно снести, но место навсегда останется неизменным. Поэтому самое главное — локация. Тут же пришло решение: его новый дом будет именно здесь, на месте старого.

Вновь в нашем повествовании появляется титр: «Прошло десять лет», и мы видим элегантный усадебный дом в скандинавском стиле. Серый, теплого оттенка фасад отделан темным деревом. С просторной террасы и сквозь панорамные окна открывается ухоженная территория, где высажены кусты туи и хвойные деревья. Тут уже не шесть соток; Станислав Адамович прикупил несколько соседних участков, так что образовалось что-то вроде поместья — с гостевым домом, бассейном и садовой гостиной с деревянным настилом, где угощаются и развлекаются дети-внуки, соседи и друзья хозяев. На дни рождения и Новый год владения Колизеевых озаряются фейерверком, сообщая окрестностям, что жизнь удалась.

С таким размахом, понятное дело, не обойтись без помощников по хозяйству. Среди нескольких претендентов Колизеев выбрал Мирчу и Дойну, семейную пару из молдавской деревни Сорока. Им положили достойное вознаграждение, отвели специальную пристройку, выдали подержанный автомобиль. И все шло хорошо, но через некоторое время Мирча стал заводить с Колизеевым разные разговоры. О том, что курс доллара растет, а их зарплата не меняется. Что, живя в Молдавии, они с женой два раза в год ездили отдыхать на море. Что Дойна скучает без развлечений, а ведь она молодая женщина.

Желая сохранить справных работников и одновременно пресечь вымогательство, Станислав Адамович вежливо объяснял свою позицию. Во-первых, в их трудовой договор не входит санаторно-курортное обслуживание. Во-вторых, в отличие от деревни Сорока, где нет даже кинотеатра, всего в часе езды к услугам скучающей Дойны один из самых крутых городов мира, куда можно отправиться, предварительно известив хозяев. Наконец, что, пересчитывая курс доллара, пусть Мирча не забывает заодно сверять курс молдавского лея к рублю.

Как бы то ни было, Колизеев время от времени выплачивал персоналу премии, покупал им билеты в московские театры, а жена дарила Дойне одежду известных марок.

В отличие от Станислава Адамовича его сосед раз в два месяца менял домработников. Выписал мужа с женой из ближнего зарубежья, они покопали, постирали, покашеварили — и получите обратный билет. Приезжает следующая пара, с ней то же самое. Но зачем нужен этот хлопотный вахтовый метод? А затем, объяснил сосед, что где-то через пару месяцев ты начинаешь им мешать. И Колизеев вынужден был признать, что в этом есть резон, хотя сам он склонялся к постоянству. У молдаван был кот-британец. Он дружелюбно общался со всеми, кроме Колизеева, которого в упор не видел. А тому, напротив, кот очень нравился. Как он только к нему ни подкатывал, без толку. Было обидно, пока знакомый кошатник не открыл Станиславу Адамовичу глаза: «Ты думаешь, что кот живет у тебя, а кот-то считает, что это ты у него живешь. Так что он в своем праве».

Менялись времена, и экономическая кривая под давлением многих обстоятельств изогнулась носом вниз. Заказы «Эплептике» в разы сократились, Станислав Адамович уступил свою долю партнерам и прочно обосновался за городом. Он решил посвятить себя таким достойным занятиям, как чтение классики, разведение цветов и самогоноварение. Финансовой подушки для подобного образа жизни, как полагал Колизеев, ему хватит надолго.

Дом только усмехнулся наивности хозяина и предъявил свои контраргументы. Накрылся насос септика, засорились фильтры, пришли в негодность стабилизаторы, вышла из строя автоматика отопительного котла и терморегуляция теплого пола, из кондиционеров вытек фреон… Сантехники, электрики и прочие спецы стали завсегдатаями колизеевской обители. Что-то удавалось отремонтировать, но большую часть оборудования приходилось заменять. Ценники же на технику выросли в разы.

А жизнь в доме затихла. Жене больше нравилось жить в Москве, дети, внуки и гости тоже приезжали все реже. Время веселых тусовок ушло. И даже Мирча с Дойной подались в свою Сороку, оставив кота, с которым Колизеев еще надеялся наладить отношения.

Вместо вожделенного покоя Станислав Адамович испытывал нарастающее раздражение. Разыскивая в интернете новых помощников по хозяйству, он натолкнулся на такие баснословные цены, что отказался от кастинга. Знакомые прислали ему супружескую пару, те с порога заявили, что состоят в каком-то религиозном ордене и трижды в неделю будут уезжать на молебен. «Что ж, бог подаст», — молвил Колизеев им вослед. После чего решил, что с него довольно. Пришла пора продать дом.

Он давно заметил странную закономерность: как только надумаешь избавиться от какой-нибудь собственности, она начинает протестовать. Автомобиль влезает в ДТП, квартиру заливает сосед… Не хотят расставаться. Это сильно злит, но, с другой стороны, рассуждал Станислав Адамович, хотя бы собственному имуществу ты небезразличен.

Негласный закон сработал и на этот раз; свое небезразличие дом немедленно подтвердил новыми кознями. Начались протечки в радиаторах и кровле, отслоилась штукатурка, и пошли трещины по фасаду, забарахлила электропроводка, забились трубы автоматического полива, где-то под землей оборвался кабель, и освещавшие участок фонари погасли, намекнув хозяину на беспросветность его судьбы. Стиснув зубы, Станислав Адамович провел предпродажную подготовку, расходы на которую в разы превысили ожидаемые. Если недавно гастарбайтеры из Средней Азии выстраивались в длинную очередь за любой работой, то теперь многие из них по доброй или административной воле разъехались восвояси, а те, что остались, диктовали свои условия и делали превеликое одолжение заказчику.

Дом-потрошитель выворачивал карманы хозяина, но и этого оказалось мало. Отбывающая из России публика с большими скидками распродавала свои особняки, обваливая цены на подмосковную недвижимость. По подсчетам Колизеева, если несколько лет назад дом можно было продать раза в два дороже, чем он обошелся хозяину, то теперь не получится даже вернуть затраты. Но и с этим пришлось смириться.

И вот теперь Станислав Адамович расставался с домом. Без слез и сожалений. Как с некогда близким и любимым, но до смерти надоевшим человеком, выпившим у тебя литры крови.

Возле ног недовольно мяукнул кот. «Не ворчи, сейчас поедем», — Колизеев поставил сумку-переноску в автомобиль, козырнул новому хозяину и включил зажигание. «Будешь сидеть спокойно?» — спросил он кота, не услышав возражений, вынул его из сумки и разместил на переднем сиденье.

Крыша дома скрылась за поворотом.

Толстый котофей переполз на колени к Станиславу Адамовичу, поднял на него свои желтые глазищи. И Колизеев впервые в жизни прочитал в них что-то вроде уважения.

Но он ошибся. На самом деле наглый кот просто дал ему еще один шанс.