В атаку с лопатой

Мальвина Яковлевна Лебедева (Радошовецкая), санинструктор стрелковой роты и комсорг 592 стрелкового полка 203-й Запорожско-Хинганской стрелковой дивизии по просьбе корреспондентов «Вечерней Москвы» продолжила свои воспоминания о войне, а также рассказала о своей послевоенной и сегодняшней жизни…

Могу пригодиться

– Откуда вы родом?

- Из Молдавии. Есть там небольшой уютный городок – Бендеры. В нашей семье Радошовецких было шестеро детей, я младшая. Все плакали, когда я родилась, потому что и без меня еды не хватало, а тут еще один рот...

- Радошовецкие – фамилия польская?

- От «радо святцы» - что-то церковное, радостное... В 40-м году, когда Молдавия стала советской, я в Сороках поступила в культпросветтехникум и жила в общежитии. Там телефон висел в коридоре, и если меня звали к нему, то кричали просто: «Радио-советская!»

Мой отец, Яков Абрамович, всю жизнь работал переплетчиком, так что в доме всегда было много книг. Поэтому все в нашей семье с малых лет знали грамоту, имели возможность читать. Маму мою звали Фейга Львовна... Она стирала белье в огромном корыте, а когда уставала, садилась на табуретку и бралась за какой-нибудь французский роман...

- Теперь понятно, почему вас назвали Мальвиной!

- Так мой брат захотел. В нашей семье любили сказки. Наверное, еще и потому, что жили бедно. Например, старший брат спал на столе, младший - под столом, а мы, четыре сестры, непонятно как размещались на одной кровати. Несмотря на все трудности, папа любил пошутить. Как-то, целуя на ночь дочерей, сказал: «Смотрите, утром ноги не перепутайте...» Мне уже было лет пять. Я как представила себе ужасную картину - проснусь, а у меня ноги другие – разревелась, да так, что сестры полночи не могли успокоить.

Я никогда не знала ни бабушек, ни дедушек. Не все мои родные пережили кишиневскую черносотенную резню в апреле 1903 года...

Отца не стало, когда мне было девять лет. Растить нас, детей, помог маме старший брат Юлий. Ему и двадцати не было, когда он взял на себя заботу о нашей семье, став, по сути, ее главой. Погиб на войне - в Крыму...

- О войне вы нам уже вкратце рассказывали: Днепр стал для вас самой памятной на фронте рекой?

- После Днепра был Днестр. Там тоже случилось такое… Мы ведь тогда и в плену могли оказаться – это пострашнее форсирования Днепра. 

Западня на берегах Днестра

- …В апреле 44-го мы готовились форсировать Днестр. Наши войска растянулись вдоль живописного берега на несколько километров. И тут - уж не знаю, кто дал промашку - но неожиданно на нашем участке крупные силы гитлеровской пехоты и танков начали наступление. А у нас позиция – хуже не придумаешь. Стояли в излучине реки: вода с трех сторон и узкий, как бутылочное горлышко, перешеек. Его-то и перерезал враг. Мы оказались в мешке. Гитлеровцы это понимали, поэтому на рожон не лезли. Зато обстрел из всех видов оружия вели беспрерывно. Нам отвечать вскоре стало нечем - ведь боеприпасы нам подвезти не могли. Даже эвакуировать раненых с плацдарма было невозможно... О том, что еды никакой, уж молчу. Какая еда, когда голова в петле!..

Одно нас хоть как-то спасало - лес. Укрылись за деревьями, сидим. Немцы совсем обнаглели, листовки начали сбрасывать: мол, дивизия окружена, ваш командир, генерал Зданович, убит... А он, действительно, выбыл из строя, но только был ранен. И уж совсем худо стало, когда погиб Игнатий Федорович Беспалько, начальник политотдела. Я бесконечно его уважала, он был для меня, как отец родной...  В свою последнюю атаку Беспалько пошел с лопатой – патроны в автомате и пистолете закончились, и он, видимо, надеялся добыть что-нибудь из оружия в рукопашном бою. Я потом на телеге тело его вывозила... 

- Все-таки вам удалось как-то выбраться... Случилось чудо?

- Это в чистом виде героизм наших ребят. Командование окруженными частями принял на себя майор Антон Михайлович Колесников. Он сумел организовать оборону из остатков 203-й и еще одной, попавшей вместе с нами в окружение, 243 дивизии. Правда, от дивизий остались только названия – многие были убиты, а остальные получили ранения разной степени тяжести. Несколько дней и ночей мы как-то держались, используя трофейное оружие и боеприпасы. Наверное, наши пытались нас выручить, даже наверняка это делали, только ничего не вышло. Фашисты словно взбесились. Нагнали войск, будто судьба Германии решалась на этом проклятом нами тогда пятачке... Поэтому мы решили: будь что будет, надо прорываться самим. Собрали всех, кто был способен держать оружие, в один кулак, да и ударили из последних сил в районе горловины излучины Днестра.

Ночь, тьма кромешная. В прорыв двинулись танки – у нас еще оставалось несколько штук. Все остальные бросились за ними с криком «ура!» Я мчалась на телеге с ранеными и тоже кричала... Сколько тогда бойцов полегло - не счесть. С нами были Герои Советского Союза Шикунов и Корнеев, а также Алексеенко, кавалер  орденов Славы всех трех степеней. Они решили прорываться на Т-34. Двое героев и механик-водитель заняли места в корпусе, а Алексеенко с бойцами устроились на броне. И надо ж такому случиться – в темноте, на большой скорости, танк выскочил на обрыв, не сумел сманеврировать и сорвался с крутого днестровского берега в реку... Все, кто был внутри, погибли.

- Что же было дальше?

- Машина так и осталась в воде, кто же мог тогда поднять танк?.. Мы вышли из окружения - гитлеровцы явно не ждали от нас такой наглости. Даже раненых удалось почти всех спасти. Про погибших мы, конечно, вспоминали потом, всех их помним и сегодня. Но так, чтобы найти, допустим, танк с нашими героями, и поднять его, такой мысли, признаться, долго никому из нас в голову не приходило. В братской могиле села Кошница, которое находится как раз на том плацдарме, похоронены 5167 советских солдат и офицеров, еще 3232 пропали без вести - и это только за неделю боёв 1944 года...

Но танк с героями мы все же нашли и подняли.

- Как это произошло?

- Однажды, в конце шестидесятых годов, из тех краев ко мне приехала одна милая женщина – Ася Мироновна Книшман, она была начальником местного пионерского лагеря «Спутник». Ася рассказала, что во время строительных работ нашли портсигар, раскрыли, а в нем комсомольский билет на имя Иванова Евгения Михайловича... Комсомольский билет был подписан помощником начальника политотдела нашей дивизии Александром Шуровым. Ася Мироновна нашла Шурова, и тот направил его ко мне – как к комсоргу батальона в то время. 

Я не смогла вспомнить комсомольца Иванова по понятным причинам. Но тут меня осенило: да ведь там, на дне реки, целый танк с погибшими героями! Ася загорелась: будем искать. 

Мне ее мысль сразу понравилась. Мы написали письма в разные организации, способные помочь в этом деле. Никто не отказывался. Задействовали массу людей: руководителей всех уровней, рангов – гражданских и военных. Отыскали оставшихся в живых участников прорыва, родственников погибших. Но вот беда: где именно упал наш танк, никто не знал. И тогда я вспомнила, что в Запорожье живет один из командиров нашей дивизии - Андрей Максимович Гурский. В ту ночь он был вместе с нами и мог все видеть своими глазами. Его нашли, и Гурский подтвердил: да, видел. Я с ним созвонилась, попросила приехать на Днестр, чтобы указать точное место трагедии. Гурский приехал и указал.

Когда танк вытащили из воды, он был весь в песке и иле. Шутка ли – 24 года прошло! Открыли люк, извлекли истлевшие трупы. По номерам на золотых наградах точно определили – да,  это наши... Герои Советского Союза - за Днепр - капитаны Иван Тимофеевич Шикунов и Григорий Иванович Корнеев. А вот у механика-водителя только алюминиевую ложку нашли, на ней процарапаны были инициалы – «М.К.» Сразу установить, кто это был, нам не удалось. Поэтому могила танкиста некоторое время была безымянной. Но поисковики потом выяснили, что звали героя Константином Митрофановым...    

Похоронили наших ребят на высоком берегу Днестра близ Дубоссар. Там же замер на века и поднятый танк Т-34. Получился мемориальный комплекс, который назвали «Курган Славы». Тысячи людей со всей округи пришли поклониться героям в день открытия этого мемориала. Я тоже приехала, возложила цветы... Это было в 1968 году.

Философия лейтенанта Лебедева

- Расскажите, как вы познакомились со своим будущим мужем? Он тоже фронтовик?

- Меня все спрашивали: «Ну, как это ты всю войну прошла, и замуж ни разу не вышла?» Если вы где-то найдете мою характеристику, то узнаете как: я была очень строгая и никаких мужских вольностей по отношению к себе не допускала.  Ко мне никто подойти-то не смел без дела... На роль походно-полевой жены я никак не подходила. А потом, если кто и засматривался на меня поначалу, так ведь ненадолго. У пехотинцев жизнь коротка – это ж известно...

- И в любви вам никто не объяснялся?

- Говорю же – не смели. А с будущим мужем, Валентином Ивановичем Лебедевым, мы впервые встретились в Венгрии – на всеармейском сборе комсоргов. На фронте затишье, и нам дали на это несколько дней. Почему-то меня назначили старшей. Я должна была знакомить комсоргов с распорядком дня, выслушивать их пожелания и доводить до руководства. Распорядитель этакий... А поскольку я ростом метр 56 сантиметров, то перед каждым выступлением меня ставили на табуретку, чтобы все видели своего командира...

И вот смотрю краем глаза – ходит вокруг меня один лейтенант, а в руках у него небольшая книжечка с выступлениями Сталина. Наконец, подходит ко мне и говорит:  «Да что же это такое, старшина! Нас собрали, оторвали от важных дел, а ни одного занятия по философии даже не запланировано?!» А для меня философия хуже немецкой атаки. Я строго посмотрела на любознательного лейтенанта и говорю: «По программе не предусмотрено, но я доложу о вашем пожелании начальству...» Ну, и забыла об этом. Думала, что и он забудет – подумаешь, блажь нашла... Но он через день снова ко мне: и опять требует занятий по философии. Делать нечего, пошла к начальнику политотдела – так, мол, и так, слушатель по фамилии Лебедев требует лектора по философии. Тот на меня посмотрел квадратными глазами: шутишь!.. Да нет, говорю – какие шутки. Он уже проходу мне не дает... В общем, нашли в недрах политотдела какого-то философа. Он  пришел к нам на занятия, начал читать свою лекцию. Смотрю, как там Лебедев – доволен? И что наблюдаю: сидит-сидит Лебедев, смотрит на философа осовевшими глазами, и вдруг голова его буйная падает, и он засыпает. От долгого ожидания перенервничал, видимо. Словом, подвел меня...

После занятия я на него налетела: что же вы, говорю, такое себе позволяете... Он извиняться и каяться: тепло, не стреляют, расслабился. А потом говорит: «Как жаль, что со мной нет моего лучшего друга Вити - вот уж кто по-настоящему философию уважает!»

Виктор Альбац – его фронтовой товарищ-москвич, жил в Армянском переулке. Как раз в то время был дома, лечился после ранения. Письмо Валентину прислал, где подробно рассказывал, как хорошо отметили 23 февраля...

И вот мой новый знакомый говорит: «Так мне в Москву хочется...» Прозвучало это так искренне и тепло, что и мне захотелось туда же...

- Ваш будущий муж был москвичом?

- Нет, Валентин был из Питера. Его отец, как и все Лебедевы, работал на «Красном выборжце». Мама трудилась уборщицей в поликлинике, брат служил в военно-морских частях. Мой будущий муж закончил ФЗО, поступил в институт. Всякие науки – и технические, и гуманитарные – уважал с детства. На войне служил в полку связи. У меня даже была фотография, где он сидит в девичьем окружении. Видный был такой лейтенант... Демобилизовался лишь весной 46-го. Мы переписывались, а встретились, как и хотели когда-то – в Москве. Здесь же и двух дочурок родили...

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Мальвина в больших сапогах
Санинструктор стрелковой роты Мальвина Радошовецкая 70 лет назад героически форсировала Днепр, но заслуженную звезду Героя Советского Союза так и не получила… (читайте далее...)

Такая страшная работа - война

Часть 1 (читайте далее...)

Ранение в голову – почти приговор

Часть 2 (читайте далее...)

На фотографию с Хрущевым попали только ноги

Часть 4 (читайте далее...)

Жалею современных деток…

Часть 5 (читайте далее...)