Зеленый коридор

Из далекого ученичества пришла фраза: «Любое сочинение только выиграет, если автор будет знать предмет изображения». В этом смысле не всегда я был на высоте, но уж сейчас полная достоверность обеспечена. Перед вами, читатель, основанный на свежем личном опыте репортаж о том, как, в полном соответствии с рубрикой, становятся уходящей натурой. А также приходящей.

ИГРУШКИ НА СОСУДИСТОМ ДЕРЕВЕ

Пролог занял всего неделю. Точнее, нытье в груди после физических нагрузок появилось раньше, но это ж мелочи жизни, пройдет. Однако не проходит, и ты нехотя идешь в поликлинику, где в твоей истории болезни нет ни одной жалобы на сердце. УЗИ и ЭКГ показывают: норма. Тогда тебе подвешивают суточный холтер, записывающий работу сердца, назавтра врач звонит: во время пробежки прибор крякнул «SOS». Предстоит срочная госпитализация.

Впечатляет. Ты в кабинете у врача, подозрение на ишемическую болезнь сердца, срочно нужна коронарография, только она точно покажет состояние сосудов.

А у тебя послезавтра поездка за границу, там ждут коллеги, они составили программу, и ты звонишь им и просишь первым пунктом программы устроить тебе эту самую коронарографию в какой-нибудь местной больнице. Через час ответ: тебя ждут.

Дальнейшее действие происходит в клинике европейского города. Кардиолог совершает тур по твоей сердечнососудистой трассе; если обнаружит пораженный атеросклеротическими бляшками участок, поставит туда металлический поплавок под названием стент, который раздвинет стенки сосуда и даст проток крови. Операция штатная, под местным наркозом. И вот доктор разворачивает к тебе монитор и показывает место, где сосуды уже в таком состоянии, что стентом дела точно не поправишь. И предлагает другое решение: аортокоронарное шунтирование.

Первое, что приходит тебе на память, — 1996 год, недавно выигравший выборы президент Ельцин делает заявление, что согласился на операцию. Встревоженный народ получает разъяснение: мимо поврежденных сосудов будут проложены обходные пути кровоснабжения сердечной мышцы. Операция на открытом сердце, которое еще и останавливают. А смогут ли запустить? И вообще — что потом? В стране паника.

Спустя восемнадцать лет вопрос Ельцина становится твоим, и понятие «уходящая натура» уже не кажется отвлеченным. Ты зовешь на помощь здравый смысл: не буду спешить, вернусь в Москву, пробьюсь к светилам, обдумаю варианты… Но изучивший тебя кардиолог говорит: не надо вам лететь на самолете, опасно. «Что, так серьезно?» — «Серьезней некуда».

Откуда же, черт побери, свалилась на тебя болезнь? Это не болезнь, говорит доктор, это — результат. Результат жизни. Привет лени, лишившей тебя движений, добавившей пуд веса и поднявшей столбик кровяного давления; салют чревоугодию, лучшему другу холестерина и атеросклероза; поклон слабоволию, мешающему противостоять стрессам… Ты закрываешь глаза и видишь, как в медицинском атласе, свое роскошное сердечно-сосудистое дерево, украшенное праздничными игрушками.

Подобно свечам, благоухают дымящиеся сигареты, поблескивают бутылки с содержимым от 15 до 50 градусов и засахаренные фигурки, видимо, символизирующие диабет… Иллюминацией высвечен твой рисковый возраст, а с ветки на ветку перебегает гирлянда с девизом-заклятием: «Авось пронесет».

Короче, большой тебе сердечный привет! Кто-то весит полтора центнера, уминает свиную ногу с пивом, дымит «Примой» без фильтра, сутками валяется на диване, доживает до девяноста лет и легко дает дуба во сне. Есть такие счастливчики, но это не твой случай. Тебе не повезло.

Вопрос «кто виноват?» получает обидный, но справедливый ответ; другой же вечный русский вопрос нуждается в дополнительном обдумывании. Возврат в Россию отменяется, есть шанс добраться в качестве груза-200. Ты просишь тайм-аут и звонишь многоопытным московским друзьям. Друг первый: решим вопрос, есть выходы на двух академиков, они, правда, сами давно не оперируют, но у них опытные ученики, будет тебе вип-палата и вип-уход. Друг второй: какие еще вип-палаты, родня будет тебе по аптекам бинты и вату закупать, продиагностируют тебя на аппаратуре, купленной за откат, и в придачу контрафактными лекарствами накормят. Ну, спасибо, ребята, отключу-ка я телефон.

И тогда возникают заграничные товарищи, организовавшие твое обследование. Они говорят: не суетись; раз уж так вышло, делай операцию здесь. Не будет никакого блата, никаких випов, тебя отвезут в многопрофильную городскую больницу, где проводят операции лучшие врачи страны и куда, между прочим, позавчера вертолетом срочно доставили канцлера. Тебя без всяких церемоний будут реально лечить и выхаживать. Мы связались с одним кардиохирургом, профи высшего разряда, твоя операция — самое простое из того, что он умеет. Он смотрел твое досье и готов тебя взять. Так что решай.

САМИ РЕШАЙТЕ, КАК ВАС ЛЕЧИТЬ

Вот, наконец, и прозвучало любимое слово: «решай». Вспомните, читатель, сколько раз в час недуга вставало оно перед нами. Бывало, обойдешь нескольких врачей, тебя осмотрят и скажут: «У вас такое-то заболевание. Мы предлагаем такое-то лечение. А вы решайте». При этом все говорят разное, и нет ничего увлекательнее, чем обдумывать взаимоисключающие рекомендации эскулапов. Решай! И ты, вообще мало что понимающий в медицине, должен осмысленно выбрать свою судьбу. Жить или не жить — вот в чем вопрос.

Но раз уж тебе и никому иному предстоит принять решение, то как минимум нужны аргументы. Допустим, какая клиника авторитетнее. У какого врача больше званий и наград. У кого шире практика. Кто предлагает наименее болезненный или наименее затратный вариант. Какова встречная заинтересованность в тебе — финансовая, деловая, иная. Что о враче говорят и пишут в сети. Замучаешься анализировать и скорее всего придешь к бессмертному методу научного тыка.

Вот и сейчас ты закладываешь в голову, можно сказать, лженаучный тест и просишь друзей устроить встречу с выбранным ими кардиохирургом. Врач приходит тем же вечером, он не предлагает себя в качестве панацеи, он просто объясняет потенциальному пациенту смысл заболевания и метод лечения. Он молод, немного постарше твоего сына, он внушает доверие. А твой тест совсем простой: если доктор понравится — пойду к нему. Если же нет — палкой не загонят.

Ты благодаришь хирурга за рассказ и сообщаешь, что готов вверить ему себя. Он принимает это без проявления радости, просто как факт, и рассказывает тебе о рисках. Операция, что называется, штатная, риск — один процент, он взят не с потолка, а из практики. Ты же отвечаешь, что у тебя своя методика расчета, и поскольку этим одним процентом можешь оказаться как раз ты, то прогноз риска — пятьдесят на пятьдесят. Доктор усмехается и от руки вписывает в договор, который принес тебе на подпись, одну фразу: «Вероятность смертельного исхода возможна, но маловероятна». Все-таки он симпатичный, этот парень.

«Вот так-то лучше», — весело говоришь ты на русском, которого он не знает, и подписываешь бумагу. На этом вы прощаетесь. Следующая встреча послезавтра в операционной.

СТРАШИТ ОТСУТСТВИЕ СТРАХА

Ты остаешься один и ожидаешь прихода Его Величества Страха. Но его почему-то все нет и нет. Это странно, потому что обычно ты начинаешь нервничать и «гнать волну», когда опасность только предвидится и не факт, что она вообще возникнет. Так уж ты устроен себе во вред.

Пока же можно подумать о деньгах. За операцию здесь платят вперед, сумму тебе сразу назвали, и хотя она оказалась существенно меньше той, которую ты ожидал (и, кстати, не выше той, которую с учетом всех обстоятельств пришлось бы платить в хорошей российской больнице), но и этих денег у тебя с собой нет. И приходит мысль: может, все-таки сэкономить на себе любимом? Но здешние друзья стыдят: ты работал всю жизнь и сейчас, когда надо спасти себя, включаешь жмота? Мы заплатим за твою операцию, оклемаешься — вернешь. А если не верну, спрашиваешь ты, точнее, если не оклемаюсь? Вот и рассматривай исцеление как стимул для возвращения долга, смеются они.

А из Москвы идут звонки, и с некоторым злорадством ты думаешь: что, задергались? Потом тебе становится стыдно — в конце концов, близкие не обязаны были с тебя здорового сдувать пылинки, а вот сейчас они реально беспокоятся за твою судьбу. Понимая к тому же, что могут измениться и их судьбы, и скорее всего не к лучшему.

Они говорят, что готовы лететь к тебе, чтобы поддержать, но ты ловишь себя на том, что прилети они — и все будет с точностью до наоборот: это тебе придется успокаивать их и убеждать, что с тобой все будет хорошо. Но ты не желаешь никого успокаивать. Ты готов пройти все уготованное тебе в одиночестве. Так что не дергайтесь, мои дорогие, сидите в Москве, апельсины в больницу здесь носить не принято. Тебя пугает уже не страх, а отсутствие страха. И пытаешься понять, в чем, собственно, дело. Как бы ни внушали тебе, что предстоящая операция отработана и опытный кардиохирург выполняет ее с закрытыми глазами, в тебе живет предубеждение: остановка сердца есть остановка жизни. По-любому жизнь поделится на «до» и «после». Если вообще будет это «после».

Жизнь «до» ты так или иначе прожил. Не такую уж короткую, не такую уж яркую, но в то же время, кажется, не совсем бездарную. И, вполне вероятно, эта жизнь исчерпала себя, стала тебе не особенно интересна и не так уж нужна. Немного жаль, что созданная тобой конструкция позднего этапа твоей судьбы не будет реализована, но, с другой стороны, ты же всегда знал, что там, наверху, любят разваливать наши планы, в особенности продуманные.

И если на том же верху будет принято решение, что «дальше — тишина», как сказал в предсмертном слове принц Гамлет, то спасибо уже за то, что эта тишина наступит под наркозом. Хотя и без покаяния. Если же выйдет тебе пролонгация, то это в любом случае будет уже другая жизнь. Жизнь после остановки сердца. Жизнь с новым днем рождения. Но ты же, как и многие, всегда хотел начать новую жизнь с понедельника, вот и получишь шанс. Только не надо заранее ничего планировать, сглазишь. Лучше вспомни-ка свое любимое стихотворение: «Пусть будет, что будет, ведь что-нибудь да будет, Еще ни разу не было, чтоб не было никак».

ДОКТОР СКАЗАЛ: ХОДИ. ВОТ Я И ХОДЮ

…Ты прекрасно выспался и в полшестого утра бодр и свеж. Идешь в душ и, как велено, моешься антибактериальным мылом, напоминающим советское «хозяйственное». Сомневаешься, стоит ли бриться, и все-таки бреешься и душишься модным парфюмом, чтобы врачам приятно было возиться с тобой распиленным. К семи часам приходят санитары, перекладывают тебя в мобильную койку и быстро катят, куда надо.

И только сейчас, по ходу езды, ты замечаешь, что все полы в больнице выложены зеленым линолеумом. На ум приходит «зеленый коридор» в международном аэропорту — туда идут, когда нечего декларировать. Вот и тебе сейчас нечего декларировать, абсолютно нечего. А вскоре с тебя снимут последнюю рубашку, побреют тело машинкой, намажут какой-то желтой краской и привезут в операционную.

А ты уже решил, что перед тем, как тебе введут наркоз, обязательно пошутишь. И даже приготовил подходящую историю. Президент Ельцин, скажешь ты, перед такой же операцией попросил знаменитого кардиохирурга Майкла Дебейки как можно скорее вывести его из наркоза. Пока я без сознания, демократия в России под угрозой, сказал Ельцин. Так вот, со мной можно не спешить — пока я под наркозом, демократии в России ничего не угрожает. Врачи засмеются. Хотя нет, вряд ли, — они ведь здесь считают, что у нас диктатура.

Пока ты раздумываешь, стоит ли пошутить, тебя погружают в тот самый сон, из которого есть два выхода: туда и сюда. Отключаясь, ты еще не знаешь, что придешь сюда. Вернешься. И на третий день после операции сползешь с больничной койки и встанешь на обе ноги. Ты будешь неотразим в голубой рубахе до пят, с небритой физиономией, с четырьмя торчащими из разных твоих мест трубками. Левой рукой ты будешь толкать перед собой капельницу, питающую организм, а в правой руке держать плеер, и наушники будут питать тебя тонизирующим голосом Фрэнка Синатры.

Шаг за шагом, со скрипом, ты двинешься из палаты по тому самому зеленому коридору. Музыкальный ритм будет подгонять тебя, вскоре ты начнешь прищелкивать пальцами и цокать языком, встречные санитарки будут улыбаться тебе, ты ответишь и им, и приветствующему тебя раненому воинству — сидящим вдоль коридора больным с заклеенной, как и у тебя, грудью. И слезы потекут по щетине — должно быть, от смеха над таким нелепым собой. Как в «Ликвидации»: доктор сказал — ходи, вот я и ходю.

Зеленый коридор поведет тебя в другую жизнь. Там будет все, что ты терпеть не можешь. Ежедневная ходьба часа полтора минимум. Пища без соли, сахара и жира, и уже нельзя будет, по веселому выражению кардиохирургов, «взбодрить коронарную бляшечку» жареной печенкой и тортиком-наполеончиком. Строжайший запрет куреву и унизительно малые порции алкоголя. Но самое сложное в том, что такую жизнь тебе надо будет принять не как пытку, а как удовольствие.

Мудрые учат: сделайте трудное привычным, привычное — легким, легкое — приятным. Попробуй! А через неделю после того, как ты простишься с больничной палатой, перед тобой откроется новый зеленый коридор. Он окажется тропой в горных лесах, окружающих реабилитационный центр, где терапевты-механики будут заниматься техосмотром и испытаниями твоего отремонтированного двигателя.

И зеленая тропа предложит путь на вершину горы, куда тебе сроду не подняться. Но сосед по обеденному столику покажет тебе фотографии, сделанные им с этой самой вершины. Мужчина, в 89 лет перенесший инсульт, в свои нынешние 93 года на пару с женой-ровесницей два дня назад поднялся на гору поснимать природу.

И у тебя засосет под ложечкой, на следующее утро ты потуже завяжешь кроссовки, затянешь корсет на груди и, перекрестившись, двинешь вверх по тропе. Как заведено в горах, чем дольше идешь, тем недоступнее кажется вершина. Но густая зелень леса будет шептать тебе: давай, жми. И вдруг ты обратишь внимание, как ровно работают твои легкие, вдох носом, выдох ртом, как ритмично качает кровь сердечный насос, и азартная самоуверенность наполнит каждый твой нерв и каждую клетку.

Пройдет два с половиной часа (ты сроду так долго не ходил пешком!) — и с вершины горы тебе откроется тот самый пейзаж, который видел на фотографиях соседа. И поймешь, что нужно немедленно совершить какой-нибудь ритуал — поднять руки, например, и во всю глотку заорать. Но у рук уже не будет сил, подкосятся обессиленные ноги, и вместо крика из пересохшей глотки донесется сиплый шепот: «Спасибо».

Это слово ты обратишь ко всем: к силам небесным и земным, к тем, кто тебя резал, кто зашивал, кто обезболивал, кто выхаживал, кто за тебя молился или держал фиги. И подумаешь: вдруг тебе помогли подняться на гору из расчета, что ты еще успеешь сделать что-нибудь хорошее. Вероятно, под наркозом тебе не только вылечили сердце, но и промыли мозги.

ЧИНОВНИЧЬИ СКАЗКИ И БЫЛИ ДЛЯ УМНЫХ И НАЧИНАЮЩИХ

Михаил Щербаченко. Краткий курс научного карьеризма

Олег Фочкин:

— На протяжении нескольких лет Михаил Щербаченко рассказывал на страницах газеты в рубрике «Ревизор» истории из собственной жизни и жизни своих знакомых, с которыми ему приходилось работать. А поскольку биография у него богатая и жизнь отечественной номенклатуры и чиновничества он знает изнутри, то и публикации-колонки получались у него поучительные, достоверные и интересные. Писал он их, писал, и постепенно собрался целый очерк нравов родной нашей бюрократии. Он и стал содержанием новой книги, недавно выпущенной издательством «ПРОЗАиК». Эдакое пособие для молодого чиновника или, если хотите, школа выживания начинающего номенклатурщика в современных условиях на опыте предыдущих поколений.

Если быть честным, многие герои этой книги читателю могут не понравиться. Хитрят, интригуют, подставляют... Но таковы правила игры во власть. А власть, как известно, притягивает — даже ее обличителей. Надеюсь, и книга притянет читателя.

ОБ АВТОРЕ

Михаил Щербаченко — журналист и писатель, обозреватель «Вечерней Москвы». Лауреат премии Союза журналистов СССР, заслуженный работник культуры России.