Мюзикл «Однажды в Одессе» - новинка сезона. Идет на сцене театра «Русская песня». Автор либретто – Юлий Ким, известный бард и драматург, в последние годы заслуженно называемый еще и крестным отцом российского мюзикла. В интерпретации Юлия Черсановича поклонники жанра теперь могут увидеть и услышать историю любви легендарного одессита, «благородного разбойника» Мишки Япончика.

- Юлий Черсанович, насколько похож ваш сценический герой на реального Моисея Винницкого, получившего прозвище Мишка Япончик?

- Они разные. Тем не менее, у реального Япончика были черты человека, которого сейчас бы назвали понтярщиком (смеется). Он любил повыступать, повыкобениваться. В нем была заложена артистическая жилка, о которой вспоминал Утесов. Они ведь приятельствовали, если не сказать дружили. Вспоминает Леонид Осипович Япончика очень тепло. И Бабель Исаак Эммануилович написал своего Беню Крика, прототипом которого был Япончик, с большой симпатией. Судя по всему, в реальном Мишке действительно были и юмор, и желание пустить пыль в глаза, что и послужило основанием для легенды. Конечно, ему приходилось стрелять, убивать, хотя, судя по свидетельствам, он делал это в редких случаях. Например, за ним числился бой с белыми офицерами в 19-м году, когда его банда отбила какой-то эшелон. Были, наверное, и другие «подвиги». Но у нас он предстает очищенным от этой крови. Он у нас поет: «Когда собираю оброк, стреляю в потолок» (смеется).

- Да, и Остап Бендер, поющий «Блеет мой парус такой одинокий», вашу песню, сразу становится в глазах зрителя человеком, не способным на преступление, человеком, которому можно простить всё!

- Сейчас подумаю, можно ли Остапу Бендеру простить всё. Пожалуй, да. Пожалуй, на своем пути он умудрился никого не обидеть. Ну, не считая, скажем, миллионера Корейко или каких-нибудь бюрократов. А простым людям он никаких обид не нанес, включая дворника (смеется).

- Вы как-то сказали в интервью, что на репетиции своих мюзиклов обычно не ходите, только на готовенькое…

- И теперь тоже пришел на готовенькое. Это часто связано с занятостью. Ничего не поделаешь. У меня так: сейчас - одно, на подходе – другое, а то и два других, и все срочное. Сочетать участие в репетиционном периоде мюзикла номер один, когда у тебя на подходе мюзикл номер два, имею в виду либретто, или пьеса, или еще какая-нибудь разработка, невозможно. Во-вторых, мое участие в репетициях… Понимаете, я участвовал в некоторых и почувствовал, что как-то не очень это все плодотворно. Как правило, из моих предложений принимается меньше половины, и то временно. Еще и это меня отпугивает от участия в репетициях. Потому что всегда имеешь дело с режиссерами, очень уверенными в себе. Такого, чтобы кто-то из них спросил моего совета, как лучше сделать, не было никогда. При этом я действительно имел дело с очень талантливыми режиссерами - Петром Фоменко, Мишей Левитиным, другими… Наверное, единственный человек, с которым мы плодотворно сотрудничали в театре, это Леня Эйдлин, царствие небесное, недавно он ушел от нас. Мы с ним работали над «Недорослем», а затем над «Бригадиром». Вот тут мы всё оживленно обсуждали. Я участвовал в предварительной разработке, трактовке образов и так далее.

- Из ушедших талантливых друзей кого чаще всего вспоминаете?

- В первую очередь вспоминается, конечно, Петр Наумович Фоменко, великий режиссер и старинный мой друг. Мы учились в одном институте. Он вследствие своего беспокойного характера перескочил в наш педагогический из театрального института, закончил его и, по-моему, даже нигде практику не проходил. Фоменко и в институте занимался театром, пытался что-то репетировать, даже звал меня в одну из своих постановок. Потом опять поступил в театральный и закончил его. Петр Наумович, конечно, знал о моих песенных подвигах и позвал меня поработать вместе с ним над спектаклем в Театр на Малой Бронной. Именно он стал моим, так сказать, крестным отцом в театре. А в кино им был режиссер Теодор Вульфович, который, однажды услышав наше с Юрой Ковалем пение, пригласил нас сыграть самих себя и спеть в своей картине, в сцене студенческой вечеринки.

- Бывало, что вы отказывались писать песню какому-нибудь персонажу фильма или спектакля из личных соображений?

- Такого случая не припомню. Другое дело, что у меня были неудачи на этом пути. Например, когда я переводил на русский язык «Нотр-Дам», у меня совершенно не получилось несколько зонгов. Их там 51 - 47 моих, а 4 продюсеры взяли у других поэтов, потому что переводов много. И текст ключевого зонга, который называется «Белль» или «Красавица», лучше меня сработала дама, не помню сейчас ее имя. У нее действительно получилось получше, чем в моем варианте. А что касается случаев, чтобы я сам не хотел, такого не было. В этом и азарт заключается: суметь написать для каждого свою партию – и для основного героя, и для второстепенного, и для совсем мелкого.

- Для мюзиклов вы пишите и либретто, и тексты зонгов?

- Да, конечно. Хотя, насколько я знаю, на Западе это труд отдельный. Стихи пишут одни, а диалоги, композицию выстраивают другие. А еще есть сценарист, который выстраивает сюжет. По-моему, все либретто от первого до последнего слова, как я это делаю, написал один лишь Люк Пламондон – для уже упомянутого мюзикла «Нотр-Дам де Пари». Но у него там, по-моему, сплошные стихи, и если есть какой-то короткий диалог, то нанимать для этого специального человека не было смысла.

- Юлий Черсанович, какой опыт вы бы не хотели получить в жизни?

- Я бы не хотел быть в положении человека, вынужденного что-то сочинять в силу не эстетических причин, а, например, во славу правительства, в помощь какой-нибудь пропаганды. В косвенном виде это может прозвучать так: а не хотите ли написать песню к празднику? Но ко мне, я думаю, обращаться с подобными просьбами все-таки не будут. Еще хотелось бы избежать такого заказа, с которым я не справлюсь. А такой был однажды. И он остался в памяти как некая творческая драма моей жизни (смеется). Режиссер Костя Бромберг, снявший такой хит, как «Приключение Электроника», пригласил меня в свою следующую работу – в новогодний фильм «Чародеи» по великой книге Стругацких «Понедельник начинается в субботу». Я должен был сочинить тексты для очень хорошего композитора Крылатова. И я сочинил 13 текстов, и ни один не был принят. Хотя все были талантливы. Что называется, не попал. Рядом легли, но не в десятку. И пришлось мне уходить из этой работы. Потом почти все эти тексты я опубликовал как стихи, и они как стихи смотрятся великолепно. Но в фильме не пригодились. Там выручил другой поэт - Добронравов.

- Последний вопрос – о личном. Ваша дочь – журналист. Внуки тоже идут по творческой линии?

- Ну, в какой-то степени, но пока лишь по линии художественной самодеятельности. Моя старшая внучка успешно играла на сцене своего школьного театра. Она очень хорошо закончила в этом году РГГУ, историко-филологический факультет. А дочка моя действительно журналист, и классный. Во всяком случае, когда она ушла из одного издательства, то сразу получила несколько предложений из других. Она опытный журналист, который буквально на глазах вырастает в хорошего прозаика и неплохого поэта. Так что (улыбается), можно сказать, семейная традиция продолжается.

ДОСЬЕ

Юлий Ким родился 23 декабря 1936 года в Москве, советский российский поэт, композитор, драматург, сценарист, бард, песни его звучат более чем в 50 кинофильмах, лауреат ряда крупных премий, в том числе — Золотого Остапа», Госпремии имени Булата Окуджавы, а также обладатель «Бард-Оскара», который был получен им на Казанском международном фестивале.