Акция «ВМ»: ищем пропавший оркестр

В этой истории очень многое неясно. Что неудивительно: вяземская операция» сама по себе в буквальном смысле слова — страшная тайна Великой Отечественной войны. У нас уже есть помощники: мгновенно «взял след» поисковый отряд Победа».

Еще раньше на нашу первую публикацию об оркестре (18.03.2011 «Без вести, без памяти») откликнулся художественный руководитель современного Государственного духового оркестра России (являющегося правопреемником погибшего коллектива) Владимир Чугреев.

Этой осенью в память о событиях октября—декабря 1941 года его музыканты дают ряд благотворительных концертов-реквиемов, посвященных трагически погибшему оркестру-предшественнику. И, конечно — дети погибших музыкантов — сестры Людмила, Лариса и Зоя Хомицкие и Дмитрий Ромашков-младший.

«Вечёрка» постарается собрать максимум сведений о погибшем коллективе и будет держать читателей в курсе расследования. Мы просим откликнуться всех, кто обладает какой-либо информацией об оркестре-ополченце, детей и внуков его участников.

Мы обращаемся к поисковикам, сотрудникам военных и государственных архивов, музыковедам, возможным очевидцам и свидетелям, жителям мест, где стояли музыканты, и особенно — к Министерству культуры, помочь нам в поиске. Необходимо поставить точку в биографии этого некогда гремевшего на всю страну коллектива, участники которого до сих пор остаются безымянными героями обороны Москвы.

В июле 1941 года музыканты Государственного духового оркестра Союза ССР добровольно вступили в народное ополчение и в составе его 6-й дивизии Дзержинского района Москвы ушли на фронт вместе со своими духовыми инструментами.

В августе их оркестр расформировали в буквальном смысле слова — «в спину». Трубы отправили обратно в Москву. Через полтора-два месяца теперь уже бывшие оркестранты вместе с другими защитниками столицы были перемолоты в «мясорубке вяземского котла». То, что оркестранты погибли не в «музыкальном» статусе, а как простые «окопники», стало причиной, по которой забыли и о самом оркестре, и о подвиге его участников.

Никто, кроме детей музыкантов, не знает, что основной духовой оркестр большой советской страны прекратил свое существование не потому, что его «расформировали в августе 1941», а потому что спасал Москву.

МНЕНИЕ

ВЛАДИМИР ЧУГРЕЕВ, художественный руководитель Государственного духового оркестра России:

— Как человек военный, скажу, что существует мобилизационный план, согласно которому одни оркестры остаются, а другие — расформировываются. Почему это произошло именно с духовым оркестром? Потому что музыканты были призывного возраста — тридцатилетние, годные к службе. А Государственный симфонический оркестр не тронули, потому что там были, скорее всего, пожилые музыканты. Старше 45 лет уже не годятся.

КОГДА ЗАБОРЫ БЫЛИ БОЛЬШИМИ…

Дмитрий Дмитриевич Ромашков как сейчас помнит, что отец и его товарищи уходили в народное ополчение 16 июля от Цирка на Цветном бульваре — рядом находился техникум, где базировался сборный пункт. Прощаться с родными выходили из-за забора техникума.

У Людмилы Хомицкой (тогда 7-летней Люси) ощущение, что оркестранты провели за забором несколько дней, будто она с мамой Татьяной Николаевной и младшей сестрой Лялькой приходили туда несколько раз. Может, поэтому в день расставания она и не смогла оценить важность момента.

Как обычно, долго ждали у забора. Девочки утомились, и тут Люся увидела, что на Цветной бульвар, звеня, медленно въезжает большой красный красивый трамвай.

— Не говоря ни слова, я молниеносно вырвалась у мамы, схватила Ляльку за руку, и мы побежали за этим трамваем, — вспоминает Людмила Константиновна, — мама нам кричала-кричала, ну куда там! Мы ее и не слышали. Бежали, любовались трамваем до Трубной площади. Вместо папы проводили трамвай.

Когда девочки пришли обратно, мама с папой уже простились. Его выпустили буквально на секунду — поцеловаться. И он ушел.

Навсегда. Потом повзрослевшая Людмила много раз будет приезжать к Цирку на Цветном бульваре. Искать место, откуда ушел отец.

— Забор, который для меня тогда был огромным, оказался каким-то маленьким — как они там все умещались? Почти сто человек? Или, может, это не тот забор? — рассуждает она.

Она так и не смогла «взять след». Исчез и сам оркестр, и место, откуда они уходили на войну. Да и от трамвая, увлекшего когда-то Люсю с сестренкой за собой, даже рельсов не осталось. Трамваи в тех местах перевелись.

«ИНСТРУМЕНТЫ ЗДЕСЬ ОКАЗАЛИСЬ ЛИШНИМИ»

Дочери гобоиста Сергея Ивановича Бурцева в 1996 году (сейчас связь с ними прервалась, и телефоны не отвечают. — Прим. Е. П.) вспоминали, что все музыкальные инструменты погрузили на отдельную машину. Дмитрия Ромашкова это очень удивляет.

Он отца не провожал — тот строго-настрого запретил разводить нюни, но точно помнит, что отец не взял свою тубу.

— Она была огромная. Куда бы он с ней потащился? — рассуждает сын тубиста, — отец знал, что идет на войну, и не питал иллюзий на этот счет. Он мне пообещал, что разобьет фашистов и вернется. Отцу было 33 года, он был большой, красивый. Я не мог ему не поверить. И страшно гордился, что у меня такой папа и радовался, что он идет на войну.

А потом от папы пришло несколько треугольников, где он «оставлял» Диму за старшего мужчину в доме на время своего отсутствия и наказывал беречь маму. Также он писал, что винтовок на всех не хватает. Письма перестали приходить в сентябре.

Людмила Хомицкая, дочь кларнетиста Константина Хомицкого, помнит, что папа сто раз сказал маме: «Ну что ты волнуешься? Мы провожаем наши полки на фронт. Будем играть полковые марши. Проводим и вернемся».

И ушел с кларнетом. Через месяц в письме от 16 августа он напишет своей жене Татьяне: «…я послал домой посылку с моими вещами, с инструментом — на твое имя или за отсутствием — Вершину Ивану Александровичу.

Инструменты здесь оказались лишние. Так что их отправили в Москву, а мы получили более надежный инструмент — винтовку, и с ней будем идти на врага до полного его уничтожения.

Все мы подписались на 5% в 45 рублей в месяц зарплаты на оборону страны до конца войны. И как бы тяжело не было — конец должен быть». В этом же письме есть странная фраза: «Да, с нашим коллективом вышло очень нехорошо, за что благодарить нужно исключительно Чебученко, но это уж после войны. Пока мы его не видим. Если бы не его вмешательство, могло бы быть все иначе. Но теперь о нем писать считаю лишним».

Всего от Константина Хомицкого пришло три письма, последнее — 20 сентября.

МНЕНИЯ

ВЛАДИМИР ЧУГРЕЕВ: 

— Вы можете себе представить, что значит «проводить до Смоленска»? Слишком далекая прогулка получается. Легко сказать. Для таких проводов нужно обеспечить музыкантам — питание, места для ночлега, перевозку и многое-многое другое. Скорее всего, они должны были стать полковым оркестром.

ДМИТРИЙ БАРБАШ, поисковик:

— Теоретически на фронт они могли, конечно, пойти и с инструментами. Но вот в чем вопрос: если это произошло после расформирования оркестра, то тогда трубы, скрипки и тромбоны, по логике, должны были быть их личными. Если инструменты были государственными, то должны быть какие-то документы. После войны их должны были как-то списать.

КСТАТИ

Шестая дивизия народного ополчения Дзержинского района Москвы формировалась в Московском институте инженеров железнодорожного транспорта. В дивизию пришли рабочие машиностроительного завода «Борец», чугунолитейного «Станколит», комбината твердых сплавов, «Красного металлиста», чулочной фабрики имени Ногина, сотрудники Наркомата иностранных дел СССР и других предприятий и учреждений, студенты, преподаватели и профессора МИИТа. Всего в дивизию вступило около 8 тысяч человек из 170 предприятий и учреждений.

Писатель Константин Симонов о 6-й дивизии

Симонов видел 6-ю дивизию народного ополчения 23 июля 1941 г. на Смоленщине: «В следующей деревне мы встретили части одной из московских ополченческих дивизий, кажется, шестой. Они тогда произвели на меня тяжелое впечатление.

Впоследствии я понял, что эти скороспелые июльские дивизии были в те дни брошены на затычку, — этой ценой сохранить и не растрясти по частям тот фронт резервных армий, который в ожидании следующего удара немцев готовился восточнее, ближе к Москве. Но тогда у меня было тяжелое чувство. Неужели у нас нет никаких других резервов, кроме вот этих ополченцев, кое-как одетых и почти не вооруженных? Одна винтовка на двоих и один пулемет.

Обмундирование — гимнастерки третьего срока, причем часть этих гимнастерок была какая-то синяя, крашеная».

Статистика пленных

Советские воины и добровольцы-ополченцы из Москвы, попавшие в плен в ходе операции, содержались в немецком пересыльном лагере № 184 в Вязьме.

Смертность в лагере доходила до 300 человек в день. На территории лагеря — 40 рвов размером 4х100 метров, в которых захоронено, по разным данным, от 70 до 80 тыс. человек.

По состоянию на 2009 год на захоронениях погибших размещаются огороды, гаражи, машиностроительное предприятие и местный мясокомбинат, в здании которого лагерь и располагался.

КСТАТИ

Из 12 июльских дивизий московского народного ополчения 1941 года 9 погибли на Смоленщине: 1-я, 2-я, 5-я, 6-я, 7-я, 8-я, 9-я, 13-я, 17-я. 18-я продолжала сражаться на Московской земле и две — 4-я, 21-я — на Тверской (Калининской), Московской и Калужской землях.