Боязнь борьбы — тяжелая социальная зараза

Позвонила мне через час:

— Я не знаю, что и думать. Они не знают, для чего служат марки!

И я очередной раз почувствовал себя троглодитом, заплутавшим во времени. Потому что когда я был в их возрасте, то марки, фломастеры и жевательная резинка были школьной валютой.

Лет двадцать назад я горячился на НТВ, доказывая, что обществу не хватает романтики, что необходимо снова покорять океаны и штурмовать горы, что нерастраченная энергия молодых чревата депрессиями и социальным безразличием как минимум. Меня лениво выслушали и не отпустили с телегруппой по Севморпути:

— Дорого, дорогой... Дорого.

— Нас берут на атомоход бесплатно!

— Все равно. На пару месяцев вы выпадете из строя. Дорого! Зарплата, командировочные...

И я поехал куда-то ближе к Уралу снимать историю на зоне для малолетних — там некоторые предпочитали переходить в категорию «отверженных» добровольно.

Мы были уверены, что на зоне — адские условия, а бедные «сидельцы» бросаются в крайности от отчаяния.

В действительности же «малолетка» являла собой подобие санатория — как бы странно это ни звучало. Я не оговорился: местный батюшка и начальник колонии поставили эксперимент, отделив «отверженных» от «обидчиков», устроив им отпуск на десять суток с обильным кормлением.

То были голодные годы, и сотрудники колонии тащили из дома продукты — творог, яйца, колбасу...

В первый день «обиженные» спали. Во второй — ели не переставая. На третий день сидели в клозетах. На четвертый день выбрали себе главарей, унизили слабейших из своей среды, начали спускать в зону из окна на веревках продукты, меняя на чай, и кинули чем-то тяжелым в воспитателя.

— Ты почему сам «отверженным» пошел? — спрашивал я их.

Они сидели спинами к камере, голоса звукооператор изменил.

По Севморпути я прошел дважды / Фото: Игорь Воеводин

— Ну... все уже случилось, ничего больше уже случиться не может, живешь спокойно. Никто не ударит, ничего не отберет. А что там первым с кем-то заговорить не могу — да не больно-то и надо.

16–17 лет. Вся жизнь впереди. И она их устраивала — в таком-то качестве...

«Какая же связь между учениками привилегированной московской школы и зэками с уральской малолетки?» — спросите вы.

Прямая. У тех и других нет интереса жить, хотя первые и бегут по инерции, стремясь сделать карьеру. Но не интересуясь больше ничем. А у вторых вообще страх жизни доминирует над страхом смерти.

Боязнь борьбы, страх принять решение, ужас от мысли, что надо плыть против течения — вот зараза, медленно расползающаяся в социуме.

А марки — это показатель незаинтересованности. Они ведь вообще ничего не собирают, в отличие от нас молодых. У них все есть, а остальное дает смартфон. Зачем куда-то стремиться, когда весь мир в кармане?

Но ведь ровно такая же логика у наркоманов: «ширнись», и все будет хорошо!

Я все-таки прошел по Севморпути дважды. Меня поняли на другом телеканале. Иногда я рассказываю ученикам жены о торосах и айсбергах, тяжелых льдах, белых медведях, приходящих на второй день стоянки к пароходам, медвежатах, выпрашивающих сгущенку, и о том, как их шлепают медведицы. О северном сиянии и взаимовыручке в высоких широтах, радиограммах, которых ждешь и ждешь, о крае света и немного о том, что за ним.

И у них горят глаза, и даже скептики-мажоры признают, что это круто.

Почти как «Бентли»...

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции