От сохи до атомной бомбы. Какую цену мы заплатили за феноменальные темпы советской индустриализации

К середине 20-х годов ХХ века ресурсы и возможности советской страны, доставшиеся ей в наследство от империи, были фактически исчерпаны: оборудование и основные фонды большей частью пришли в негодность вследствие Гражданской войны и разрухи, а уровень квалификации рабочих кадров упал.

Страна стала уже не аграрно-промышленной, а аграрной: на долю крестьянства приходилось около 75 процентов населения, в городах среди рабочих свирепствовала безработица. Молодые еще Советы нуждались в индустриализации.

ВЗЯТЬ СИЛЫ ИЗ ДЕРЕВНИ

Но где найти средства для промышленного строительства? Вот главный вопрос, который должна была решить новая власть. Единственным «живым» донором мог быть только аграрный сектор. К середине 1920-х годов уровень сельхозпроизводства достиг довоенных величин, но доля поступающих на рынок товаров сократилась вдвое. Снабжение в городах ухудшилось, и в 1928 году ввели продуктовые карточки. Ситуация в стране была близка к тупиковой и требовала незамедлительных решений.

Вступая в разговор о том времени, кандидат исторических наук, публицист и писатель Юрий Емельянов заметил, что необходимость именно ускоренной индустриализации стала очевидной уже через десять лет после Октября, в 1927 году, когда возникла реальная угроза нападения на СССР. Разговоры об этом не были случайными, уверен эксперт, поскольку к этому моменту у СССР уже были разорваны отношения с Англией и Китаем.

— В этой связи примечательно выступление народного комиссара по военным и морским делам Климента Ворошилова на XV съезде ВКП (б), — напомнил историк. — В своем докладе он открыто говорил, что стране остро не хватает вооружения: Россия имеет всего двести танков, включая броневики, нуждается в самолетах. Нарком отмечал, что страна производит всего 70,5 процента чугуна, 81 — стали и 76 — проката от уровня 1913 года, что недостаточно для нужд хозяйства и обороны; необходимого для военного дела алюминия не производили вовсе, а цинка и свинца ввозили из-за границы в семь раз больше, чем производили сами, и даже половину меди, которой у нас в недрах страны достаточно, тоже ввозили.

Емельянов напомнил, что Ворошилов хлестко назвал ситуацию на оборонных предприятиях страны «архаическими пережитками времен Ивана Калиты» и выражал серьезную озабоченность отсутствием транспорта — усугубившуюся, хотя и традиционную беду России.

Однако уже в 1941 году, заметил эксперт, Гудериан, потрясенный мощью советского танка Т-34, потребовал, чтобы немецкие инженеры создали его копию.

— Однако инженеры развели руками: «Мы не можем сделать мотор из алюминия!» Того самого, заметьте, которого еще в 1927 году в СССР не было вовсе! — не без гордости добавил Юрий Емельянов. — И аналогичную советской легированную сталь они выплавлять не умели. Вот каких высот достигла страна за считаные годы! Кроме того, Юрий Емельянов отметил, что 4 февраля 1931 года Сталин на совещании хозяйственников с уникальной точностью оценил сроки, отпущенные стране на реформы:

— Он говорил, что мы отстали от передовых стран мира на 50–100 лет, но «пробежать» это расстояние нам предстоит лет за десять — «иначе нас сомнут». А что было в феврале 1941 года, мы все знаем... — напомнил историк.

ОТ СТАНКОВ — К ШТАНАМ

За десять лет страна и правда совершила фантастический рывок. Хотя гендиректор Института региональных проблем, политолог Дмитрий Журавлев, считает, что «оборонная» причина индустриализации лишь определяла скорость процесса, но не была единственной. С тем, что индустриализация необходима, к середине 20-х годов соглашались все. А вот взгляды относительно темпов и методов ее проведения различались принципиально. «Правые», возглавляемые Николаем Бухариным, выступали за продолжение политики НЭПа. Они полагали, что ситуацию в стране могло спасти снижение темпов индустриализации и приоритетное развитие легкой промышленности. Бухарин признавал, что этот курс обеспечивал медленный рост внутренних накоплений и растягивал индустриализацию на десятилетия.

«Левые» (Троцкий, Каменев, Зиновьев, многие старые большевики) выступали за полный отказ от методов НЭПа и принятие чрезвычайных мер. Средства на индустриализацию они предлагали добыть жестким способом — искусственно перекачав их в промышленность из деревни. Нужно было повысить налоги на крестьян, повысить цены на промышленные товары для села, обеспечив приток денег в индустриальный сектор. Взамен предлагалось оказать помощь в кооперировании крестьянских хозяйств и перемещении лишних «деревенских» рук на индустриальные стройки. Никто и не скрывал, что промышленность будет «поднята» не просто за счет, но и вопреки интересам села. Об этом и напомнил собравшимся политолог Дмитрий Журавлев:

— Именно тогда в основу логики управления страной был положен принцип «от чугуна — к штанам». Вопрос ведь стоял как? Хотите быстрых перемен? Хорошо. Но штаны будете носить одни. Начнете со сферы потребления — штанов будет больше, но развитие пойдет медленнее.

В плановой стране все и всегда хочется начинать с начала, говорил эксперт. И то, что пошли от основ экономики, а не от нужд потребителя, в целом было оправдано. Выбор же модели перемен, уверен эксперт, был обусловлен не только экономическими причинами.

— Выстраиваемая властью система могла жить лишь в условиях абсолютной управляемости. И индустриализация «сверху» была неизбежна, но не по экономическим, а по культурно-политическим причинам. В 1930–50-е годы мы преодолевали не наследие царской России, а наследие 1917 года. И во время Второй мировой мы победили в большей степени за счет своего героизма, а не за счет технической подготовленности. Не надо иллюзий: на предоставленной американцами сложной технике, в том числе самолетах, подавляющее большинство наших людей работать не могли.

Высказался Дмитрий Журавлев и относительно распространенной версии о колоссальном вкладе в развитие СССР американских инженеров и рабочих, приехавших в страну в поисках работы во время Великой депрессии. Не стоит преувеличивать: да, приток кадров был, но при этом нас попросили вернуть займы. Германия на аналогичное требование ответила возникновением нацизма, а мы — еще большим давлением на население...

— Мы создали экономику, которая в итоге работала на оборонку и космос. Для нее было характерно создание больших стратегических проектов, — заметил также эксперт, — и запуск «Бурана» нам было осуществить проще, чем наладить производство пуговиц.

ЖЕСТКО И... НЕОБХОДИМО

В противостоянии «правых» и «левых» победил, как известно, хитроумный Сталин. Формально он поначалу поддерживал программу «правых»: жесткие предложения «левых» были отвергнуты, да и сами они к концу 1927 года были окончательно разгромлены. А методы, которыми блестяще достигался максимальный результат, подсказал кризис хлебозаготовок осенью 1927-го — зимой 1928 годов. Тогда цены на сельхозпродукты были в очередной раз снижены, крестьяне отказались продавать государству излишки. Гайки были закручены: повальные обыски, судебные репрессии, обвинения в спекуляции и лишение за это как хлебных излишков, так и имущества — все это, еще не забытое со времен продразверстки и гражданки, напоминало террор, но... довольно успешно работало!

Конечно, все шло непросто — при позитивных внешних показателях. Волюнтаризм в управлении приводил к ломке системы планирования и снабжения. Трудовой порыв рабочих не компенсировал падение темпов роста: если в первые годы пятилетки промышленность росла на 23 процента, то в 1933 году — всего на 5 с небольшим.

Чтобы отвлечь внимание населения от истинных причин ухудшения жизненных условий, власть находила врагов — козлов отпущения, обвиняемых в шпионаже и вредительстве. Начались бурные показательные судебные процессы: в результате «Шахтинского дела», например, 5 человек были расстреляны, 41 заключен в тюрьму. По делу «Промышленной партии» 8 обвиняемых (из числа руководителей Го- сплана и ВСНХ) приговорили к длительным срокам заключения...

Однако при этом уже в первой пятилетке выросли десятки новых городов и промышленных поселков, а в 1930 году было покончено с безработицей. Вскоре по абсолютным объемам промышленной продукции СССР вышел на второе место в мире после США. Сократилось его отставание от передовых стран мира по производству промышленной продукции на душу населения: в 20-е годы разрыв составлял 5–10 раз, в 1940 году — 1,5–4 раза.

Относительно «механизмов достижения благополучия и получения результатов» жестко высказался доктор исторических наук, профессор, член-корреспондент РАН Владимир Козлов:

— Большевистский эксперимент в деревне основывался на нетерпении и нетерпимости. Фактически с 1927 года началось уничтожение многоукладности советской деревни.

Вместо того чтобы развивать различные формы хозяйствования на земле (начиная с индивидуальных форм, совхозов, колхозов и до коммун), ставку сделали на коллективизацию, — рассказывает эксперт. А в ходе коллективизации были использованы все возможные формы ненависти люмпенизированной бедноты, как крестьянской, так и рабочей, к работящим зажиточным крестьянам, сразу получившим ярлык кулаков.

— Не могу не процитировать моего любимого историка Николая Карамзина, который еще в 1818 году написал, что «никогда выгода государственная не может оправдать злодеяния»». И насильственное выселение около миллиона семей — а это 6–8 миллионов человек — это для меня неприемлемо! — эмоционально подвел черту под выступлением Владимир Козлов.

Впрочем, тем и непроста история, заметил преподаватель истории РГГУ Иван Белоконь: да, 800 тысяч семей действительно были высланы, но именно эти люди и освоили в результате труднодоступные районы Сибири...

Глобальная модернизация общества, по мнению этого эксперта, подразумевала еще и культурную революцию. Иными словами, нужно было иметь подготовленное к переменам общество.

Поэтому параллельно с развитием промышленности СССР наращивал уровень образования — многие немцы после войны в превосходных степенях описывали, например, советские школы.

Правда, и по этому поводу эксперты разошлись во мнениях: Юрий Емельянов считает это очевидным плюсом эпохи, А Дмитрий Журавлев полагает, что русская школа до революции, при всех ее недостатках и сословности, не была много хуже трудовых школ товарища Надежды Крупской.

Что же касается жертв — увы, они были огромными. Но страна из геополитического ничтожества превратилась в сверхдержаву. А «тот, кто создает великое, всегда жертвует многим», — заметил Дмитрий Журавлев.

Историк Александр Голубев, руководитель Центра по изучению отечественной культуры Института российской истории РАН, в свою очередь уверен, что Россия еще в начале ХХ века должна была стать индустриальным обществом, это было предопределено общим ходом истории, но восприняла культуру этого общества лишь позже, в 20–50-х годах.

— Этим обществом можно было стать по-разному. Переход от традиционных форм хозяйствования к индустриализации был болезненным и тяжелым, результат его очевиден, как очевидна и запредельность заплаченной за это цены. Но это, — уверен историк Голубев, — не повод отказываться от результата.

К чему Дмитрий Журавлев добавил, что все великие свершения, декларируемые сверху, всегда делались за счет населения...

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОДТЕКСТ

Итак, в апреле 1929 года последовал разгром «правых», окончательно «похоронивший» НЭП.

Вместе с ним были похоронены и рыночные методы управления народным хозяйством, а на смену им пришло директивное централизованное планирование. Многие банки, акционерные общества, биржи и торговые синдикаты ликвидированы, а проблему внутренних накоплений решили фактическим огосударствлением аграрного сектора экономики в результате кампании по коллективизации крестьянских хозяйств. Так что прежде отвергаемую программу «левых» реализовали в самом жестком ее варианте. Тогда фактически окончательно утвердилась советская модель социализма, суть которой заключалась в господстве государственной (официально — общенародной) формы собственности на средства производства в экономике. Так, жестко и быстро, была реализована казавшаяся фантастикой еще в начале 20-х годов программа индустриализации, сделавшая СССР одной из ведущих держав мира.

Но можно ли было все же избежать крайностей индустриализации? Это вопрос риторический. Мы не узнаем, как сложилась бы судьба СССР, если бы его руководством был избран другой курс — например, были бы по достоинству оценены преимущества многоукладной экономики, характерной для НЭПа. Очевидно одно: за поворот в социально-экономической политике и невероятно быстрое создание промышленного и оборонного потенциала СССР пришлось заплатить очень высокую цену, измерять которую приходится в человеческих жизнях. Причем негативные последствия не ограничиваются трагедией раскулаченных и репрессированных. Методы, заимствованные у военного коммунизма, чрезвычайные по сути и действенные лишь в кризисных ситуациях и в течение ограниченного времени, Сталин и его окружение сделали нормой для советской экономической системы.

— Избранная схема сделала бенефициантом саму обезличенную экономику, ко многому меняя подходы, — заметил Дмитрий Журавлев. — Ни для кого не секрет, что в результате на долгие годы факт сборки трактора стал важнее того, поедет ли он. Цифры были колоссальными, но качество многого из того, что производилось в стране — низким.

Соглашаясь с этим, Иван Белоконь констатировал, что, утратив бездушный управленческий аппарат, характерный для эпохи социализма, мы потеряли вместе с ним и великую цель, которую очень важно определить для общества именно сегодня.

— С упразднением ГУЛАГов и смертью Сталина общество само отказалось от своих методов. И сегодня, размышляя о прошлом, мы должны думать о том, как поставить перед собой новые цели, — утверждает эксперт.

Ну а завершая обсуждение, публицист Юрий Емельянов напомнил об очень важной детали: достигнутые индустриализацией высоты при всей непомерности цены позволили СССР победить во Второй мировой войне, что спасло весь мир от геноцида и порабощения.

ФАКТЫ

C 1929-го по 1935 годы, за шесть лет, СССР поднял выплавку чугуна с 4,3 до 12,5 миллиона тонн. Для достижения близких количественно результатов чуть ранее США понадобилось для этого 18 лет, а Германии — 19.

Темпы роста тяжелой промышленности в предвоенные пятилетки были в 2–3 раза выше, чем за 13 лет развития России перед Первой мировой войной. По абсолютным объемам промышленного производства СССР обогнал Германию, Англию и Францию и вышел на второе место в мире после США (в 1913 году у России было пятое место).

Уже на начальном этапе индустриализации появились новые для страны отрасли промышленности и для них подготовлены специалисты. СССР стал одной из трех-четырех стран, способных производить любой вид промышленной продукции.